Сумерки над Джексонвиллем. Лесной мрак
Шрифт:
Стоны в погребе. Но может быть, все это ему почудилось, как привиделся парящий над могилами Томми Уэйтс. Он просто надышался газом. Вне всяких сомнений. А когда воздействие газа пройдет, он забудет все это, и город вновь станет нормальным. Хотя город–то как раз и был нормальным. Это у него самого голова не в порядке.
Они прошли мимо станции обслуживания. Дак чинил старый «харлей–дэвидсон», о чем–то оживленно разговаривая с Френки. В сумерках создавалось такое впечатление, будто от девушки исходит золотое сияние, и Джему вдруг показалось, что ее вообще нет – всего лишь видение. Словно почувствовав на себе их взгляды, она обернулась,
– В чем дело? Соплю проглотил, что ли?
– Нет–нет, ничего; просто ты чуть не вляпался в собачье дерьмо.
Джем ничего на это не сказал, но все понял – понял, что Лори видел то же самое, что и он. У Френки словно бы не было лица: лишь мертвенно–бледное пятно, по которому расплывались два огромных темных круга. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул. Ну и чертов же газ!
Уилкокс отправил Бига Т. сменить Бойлза на кладбище. Вроде все было спокойно. Люди делали покупки ко Дню Независимости, украшали город флагами. С полудня до самого вечера девочки под звуки духового оркестра репетировали праздничное шествие.
Стоя на пороге конторы, Хейс наблюдал за происходящим на улице.
– Скоро солнце сядет.
Бойлз прекратил мурлыкать себе под нос какую–то песенку и повернулся к Уилкоксу – тот старательно смазывал кольт 45–го калибра образца 1911 года, входивший в состав его личной коллекции оружия.
– Программа на вечер, шеф?
– Всю ночь будем следить за кладбищем, будь оно неладно. И с ходу палить по всем галлюцинациям, что соизволят оттуда выползти.
– Такая программа вполне придется по душе вашему приятелю–ветерану, – заметила Сэм.
– Можете предложить что–нибудь получше? – поднял голову Уилкокс.
– Нет. Ладно, тогда попытаюсь получить от Вашингтона сведения о проводимых сейчас в этих краях исследованиях в области вооружений. А вы и в самом деле индеец?
– На пятьдесят процентов. Мать у меня – навахо. Если вас это интересует, могу показать резервации – Навахолэнд и все такое прочее. Но не рассчитывайте на меня по части исполнения «Танца дождя».
– Тем лучше, я не питаю особого интереса к фольклору.
– Скажите, вы замужем?
Саманта замерла, так и не набрав телефонный номер.
– А вы, великий вождь? Вы женаты?
– Чуть не женился. Но она удрала в Лос–Анджелес.
– И со мной та же история. Чуть было не вышла замуж, но удрала в Лос–Анджелес.
Она быстро набрала номер. Уилкокс про себя улыбнулся.
Хейс одернул смехотворно короткие рукава рубашки Мидли:
– Пойду переоденусь, а потом, наверное, поеду с вами патрулировать, шеф.
– Спасибо, Марвин.
Хейс с удовлетворением отметил, что Великий Вождь Уилкокс больше не держит его за явившегося с севера дурачка–новобранца.
Бросив взгляд на опускавшиеся над городом сумерки в фиолетовых разводах, Уилкокс произнес:
– Знаете, как называют Нью–Мексико? «Колдовской край». Роковое имечко, да?
Девятнадцать тридцать. Разлив по небу пламенеющий пожар, солнце закатилось за голую скалу. Френки обняла Дака за шею и шепнула ему на ухо:
– Тебе не надоело рыться в моторах? Ты когда–нибудь пытался занять руки чем–нибудь другим?
Дак покраснел до корней волос, адамово яблоко у него на шее приподнялось и опустилось, издав при этом какой–то странный звук. Руки у Френки были очень холодными, но прикосновение губ к щеке
Дака оказалось очень нежным. Он положил инструменты, потом принялся их тщательно вытирать. Френки вздохнула, потрепала его по волосам:– Так мы идем в кино? Или есть мороженое? Или сыграем хорошую партию в «Меккано»?[6]
Дак уставился на свои запачканные машинным маслом кроссовки.
– Ты знаешь про белое озеро?
Френки забавно фыркнула:
– Белое озеро? Это что – сорт пудры?
– Это соляное озеро. Ночью при луне оно сверкает разноцветными искорками.
Френки, отступив на шаг, посмотрела на него очень внимательно. Дак, прочистив горло, заговорил снова:
– Но если ты хочешь в кино…
– Нет, я очень хочу увидеть белое озеро. Думаю, с тобой мне там будет очень хорошо.
Парень опустил голову – лицо его стало совсем пунцовым – и, явно не соображая, что делает, принялся заворачивать разобранные детали машины в старые газеты. На одной из них – он, не глядя, завернул в нее пару свечей – красовался крупный заголовок: «Юная наркоманка убита тремя выстрелами в спину. Жертва – служащая «Сиркуса»… » Упаковав как следует свечи, Дак выпрямился, машинально отер руки о задубевшие от машинного масла джинсы. Френки тихо стояла, наблюдая за ним, лицо ее было скрыто мраком.
Девятнадцать тридцать. Зазвонил телефон; доктор Льюис нервно вздрогнул, пролив минеральную воду на разложенные перед ним на столе записи. Дрожащей рукой снял трубку. В ней раздался голос Вонга – теперь он звучал уже не слишком вальяжно:
– Льюис?
– Да. Ну что, нашли они эту проклятую карточку?
Вонг прочистил горло, и Льюис почувствовал, как по вискам сбежали две холодные струйки пота. Пролитая вода растекалась по бумаге, размывая черные, написанные золотым «ватерманом» буквы, – протокол вскрытия тела Бена постепенно превращался в какой–то мерзкий пруд, где, словно куски человеческого тела, плавают буквы.
– Льюис, вы слышите меня?
– Виноват?
Левой рукой массируя лоб, под которым нарастала боль, он пытался привести себя в нормальное состояние.
– Я говорил о том, что произошла какая–то ошибка. Они твердят, что обладатель страхового свидетельства 258 HY309 умер еще в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году. Автокатастрофа. Карточка была сдана в архив. Я полагаю, вся беда в том, что вы однофамильцы.
– Виноват? – опять как–то глупо квакнул Льюис.
Вонг заговорил теперь тем тоном, к которому вынуждены бывают прибегнуть профессора, беседуя с совсем уж тупыми студентами, – чуть ли не по буквам произнося каждое слово:
– У него была та же фамилия, что и у вас. Л. Ь. Ю. И. С. И карточки, должно быть, перепутали. Как бы там ни было, завтра Стивенсон получит результаты ваших анализов. Я вам перезвоню.
– Вонг! Подождите! Это же невозможно…
– Прекрасно понимаю, что невозможно. Вам следует принять пару рюмок спиртного и лечь в постель. Доброй ночи.
Вонг повесил трубку. «Эта цветущая желтая макака не желает иметь ничего общего с усохшим и падшим белым субъектом», – швырнув трубку на рычаг, гневно подумал Льюис. Он сердито закусил губу и почувствовал, как она лопнула; хлынула черная вонючая кровь. Бумажной салфеткой Льюис промокнул ранку. Возникло вдруг такое ощущение, будто в штанах стало мокро, – он приподнялся со стула и на пластиковом сиденье увидел коричневатое, похожее на жидкую грязь пятно.