Сумка, посох и удача!

— О, милейшая госпожа, — произнес я, усаживаясь напротив. — Мои реверансы. Позвольте спросить, для кого вы так облачились: для Дереванша или лично для меня?

— Дурак вы, господин Булатов, — фыркнула Рябинина и потянулась за кувшинчиком вина. — Налейте лучше этого всем по глоточку, — она вручила кувшин мне, а сама сняла крышку с блюда, занимавшего середину стола.

От горячего мяса, пропитанного красным соусом, пошел такой бессердечный аромат, что я невольно облизнулся и почувствовал, как сжался мой пустой желудок. Анька навалила мне полтарелки дымящих кусочков свинины, и начала подкладывать салат, в котором кроме ломтиков помидоров присутствовало много зелени и еще какой-то желтой массы.

— Сама готовила, — произнесла писательница, наклоняясь ко мне. — Только попробуй, не оцени.

Эта фразочка: «сама готовила» — меня очень насторожила. Ведь не зря говорят: талантливый человек — талантлив во всем. Что, вероятно, имеет и обратную силу. Мигом вспомнилась «Красная Юбочка». Прежде ем приступить к трапезе, я решил сначала понаблюдать за Дереваншем. Тот молча и торопливо уплетал кушанье. Вроде его не корежило. Лишь тогда я отведал несколько ложек сам. Зашло неплохо. И я начал запихивать в рот ложку за ложкой. Мясо под пряным соусом, да и салат, оказались великолепны. Следует честно признать, готовила Рябинина гораздо лучше, чем писала. Этак раз в сто пятьдесят лучше. Еда была настолько вкусной, что если бы Судьба сейчас мне поднесла к виску огромный заряженный револьвер и прошептала: «милый, пришло время… женись хоть на ком-нибудь, а то щас выстрелю», то я бы, пожалуй, рискнул жениться на Рябининой. Но слава богам, рядом не было Судьбы с револьвером, и я мог без всяких последствий наслаждаться вкусом блюд от Элсирики, ее милым личиком, блеском ее прозрачных глаз, и возмутительным декольте, в которое так и хотелось погрузить руку.

После того как мы насытились и выпили по три чашечки вина, Рябинина сказала:

— Не сочтите за не гостеприимство, но нам следует выехать отсюда пораньше. Я уже собрала вещи и все необходимое в дорогу и попросила садовника найти экипаж к раннему утру.

— Да, да, — кивнул архивариус, отодвигая тарелку. — В вашем чудесном доме очень уютно, госпожа Элсирика, но мы не можем задерживаться здесь. Я предпочел бы уехать даже этой ночью. Нам следует помнить: Клочок Мертаруса у братства Селлы, и они могут опередить нас в поисках. И есть еще виконт Марг… — промокнув губы салфеткой, напомнил он. — Не знаю, успел ли он на собственную свадьбу, но он уже наверняка в городе. Я даже опасаюсь, что эта ночь может оказаться беспокойной для нас. Ведь в Фолене не так трудно разыскать дом великой кенесийской писательницы. Так?

— Вы думаете, Аракосу взбредет прийти сюда среди ночи и требовать свой сундучок или возмещения ущерба за испортившуюся карету? — весело спросил я.

— После того, что случилось, он может прийти сюда не один, а с людьми из братства, — заметил архивариус. — Я очень опасаюсь, что это случиться. И… И…

— Говорите, Дереванш, — поторопил я кенесийца, застрявшего на звуке «и…».

— У меня есть кое-какие новости, — полушепотом сообщил Дереванш, как будто нас мог кто-то подслушивать. Он наклонился еще ниже к столу и, глядя жалобными глазками, признался: — Я не выдержал, пока вы спали, и открыл краденый сундучок. Книги в нем, конечно, очень редкие и непомерно дорогие. Даже в королевской библиотеке таких немного. Только «Демоны Варивии» чего стоят! И там еще четыре подобных фолианта.

— Это и есть ваша новость? — рассмеялся я.

— Нет. Еще в сундучке были кое-какие вещицы. Три статуэтки, медная чаша, железная цепь — не знаю в чем их ценность, но не спроста они лежали там. И…

— И… И… Чертов Дереванш, прекратите «икать»! — возмутился я, разливая вино по кружечкам.

— Там была картина, небольшая, но очень старая. И это вот, — кенесиец вытащил из-под края сюртука серебряный цилиндр и с грохотом поставил его на стол.

— Что это? — я взял серебряную вещицу, разглядывая орнамент по ее поверхности и различной формы выступы на нижнем конце.

— Боюсь, что первая часть ключа, — прошептал Дереванш. — Того ключа, о котором упомянуто в тексте Мертаруса. «Но без целого ключа они — смерть. Есть часть его в герцога мертвой руке, ослепленного правдой земной», — напомнил он последние строки утерянного пергамента.

— И чего же вы боитесь? Если это действительно часть ключа, то радоваться надо, — я пересел ближе к Рябининой, которая тоже заинтересовалась серебряным предметом.

— А вы не понимаете, чего я боюсь? Если это — ключ, то он важен не меньше Клочка Мертаруса! Виконт ни за что не смирится с его потерей! О, господин Блатомир, вы не представляете, как мы влипли с кражей сундучка! — подрагивая, проговорил библиотекарь. — Ну, зачем вам потребовалось забирать его у Марга?! К тому же, если Марг обладал частью ключа, то очевидно — виконт занимает не последнее место среди копателей. Возможно он — их Первый Мастер или Второй. Он поднимет всех членов братства в Фолене, чтобы нас найти. И в первую очередь они начнут поиски с дома госпожи Элсирики.

— Не паникуйте, Дереванш. С чего вы взяли, будто эта погремушка — тот самый ключ или половинка ключа? — я осторожно коснулся коленки Элсирики и начал сантиметр за сантиметром поднимать ее юбку.

— Я почти уверен в этом. Мне кое-что известно о первой половинке ключа из древних свитков. В них сказано, где искать первую половинку ключа и как он выглядит, — архивариус промочил горло вином и продолжил: — Где ее искать уже не так интересно, поскольку ходили слухи, будто ее нашли именно люди из братства Селлы. А как она выглядит… Ну вот точно так, — кенесиец прикоснулся пальцем к серебряной штуковине. — Небольшой цилиндр из серебра, внизу которого двенадцать выступов для соединения с другой частью ключа. Также его отмечает тройное повторение первой буквы имени богини.

— Юнии? — я взял цилиндр, внимательно разглядывая орнамент. Среди замысловатых сплетений завитков и тоненьких линий мои глаза совершенно точно увидели три буквы «Ю», расположенных по кругу.

— Юнии, — подтвердил библиотекарь.

— Что ж, тогда эта погремушка и есть часть ключа. Поздравляю Дереванш, и вас, госпожа Элсирика, — вдохновленный успехом, я сунул руку писательнице под юбку чуть дальше, чем следовало, и тут же получил пощечину.

— Что случилось? — не понял архивариус, взирая на раскрасневшуюся хозяйку.

— Ничего не случилось, — успокоил я его. — Ровным счетом ничего. Просто у Элсирики от радости мозги вывернуло.

— Зря вы так радуетесь, госпожа, — печально сказал кенесиец. — Наличие части ключа накладывает на нас огромную ответственность и подвергает нас большим опасностям. И самое страшное, что теперь мы вступили в открытую вражду с могущественным братством Селлы.

— Мы давно вступили с ними во вражду, — отмахнулся я. — Когда они волокли нас в склеп Марга, уже тогда я не думал, что они к нам расположены дружелюбно. Итак, все складывается замечательно: мы знаем, где приблизительно находится место, о котором Болваган сообщает Мертарусу; мы знаем, что добраться до тайника можно только с помощью ключа, состоящего из двух половинок; мы уже имеем одну из половинок. Отлично все складывается, — подытожил я. — Думаю, через несколько дней у нас будет сам Сапожок или мы будем точно знать, где его искать.

— Уж слишком вы быстрый, господин Блат, — Рябинина поправила юбку и, заложив руки за голову, откинулась на подушечки. — Вторая половинка ключа… Что мы знаем о ней? Где ее искать, есть какие-нибудь предположения?

— Есть, конечно. Болван, в смысле — Болваган, ясно сказал Мертарусу: «Вторая часть его в руке слепого герцога», — я взял чашку с вином и тоже откинулся на подушечки. — Остается только найти слепого герцога — полагаю, таких не слишком много — и забрать у него вторую половинку. Так же, Дереванш?

— В Клочке написано совсем не так. «Есть часть его в герцога мертвой руке, ослепленного правдой земной», — продекламировал кенесиец. — Конечно, речь о другой части ключа, которой у нас нет. Я в этом уверен, потому что о месте нахождения нашего цилиндрика сказано совсем в других древних свидетельствах. А недостающая часть ключа, заметьте, господин Блатомир: «в герцога мертвой руке, ослепленного правдой земной». Прямо не сказано, что тот герцог плохо видел или вообще не видел. «Ослепленный правдой» — может быть всего лишь аллегорией, смысл которой нам через столько веков нелегко понять.