Сумрак в конце туннеля

Двадцать лет. Только подумать, двадцать лет среди кровососов. Один. Уму непостижимо! Как у меня еще крыша не поехала в этих эмансипированных стенах-казематах?

Случай, всего-навсего какой-то странный, нелепый случай обрек меня на столь томительное заточение. Проверку терпения, выносливости, прочности.

— Лена, кто должен убирать кухню?

— Не знаю, я мыла вчера.

— Неправда, — голос Евы чуть отдавал прокуренной хрипотцой. — Вчера кухня была на мне. Так что, дежуришь ты.

— Что???

— Не спорь! — Зина показала ей график. — Сегодня галочкой отмечена твоя фамилия.

Хазина выхватила листок и приблизила его к глазам. Серая чайка с обезображенным левым крылом парила как раз на пересечении Лены и среды, но тщательно затертая вчерашняя отметка была еще чуть видна.

— Это ты, коза, сделала! — крикнула женщина, целясь в волосы Богомол.

Вой, писк, подключение начальницы Бункера…

Сжатые с остервенением пальцы не знают пощады…

Опять вой, свалка, волосы на полу…

Разжатые фаланги с поломанными ногтями…

Слезы, царапины, кровь…

Быть может, герма открылась не просто так?

* * *

Комнату заливало водой. Как и предполагалось, насос приказал долго жить. Появившаяся некогда трещина на его покатом боку расползлась. Струя уже не била в стену, захлебнувшись поднявшейся толщей рыжеватой жидкости. Вода достигла порога.

Протяжное «даааа» выражало полную обреченность.

В памяти почему-то всплыл первый месяц обитания в Бункере. Тогда все только начиналось. Общину выживших словно поразила загадочная эпидемия: женщины начали требовать нешуточного, даже рутинного внимания к себе — необъяснимый зуд, жуткая тяга к почесыванию проснулась во всех бабских телах. Меня же «болезнь» пощадила, обошла стороной, но легче от этого не было… даже наоборот. Из-за повышенного иммунитета к заразе мять и систематически водить пальцами по якобы пораженным «вирусом» участкам на теле звали исключительно меня.

Поначалу, в ожидании сексуальной награды, я брался за облегчение мук страдалиц, но вскоре об этом пожалел. Ожидания не оправдались ни на грамм: устранение, насыщение зудного аппетита требовало массу сил, благодарность же состояла из простого «спасибо» или еще хуже — мирного посапывания разморенной «больной». Мужчина во мне запил и начал медленно укладываться в гроб.

Через пару дней движения рук сделались более грубыми, однообразными. Ворчливые уговоры в мой адрес ни к чему не привели, женщины принялись мять себя сами, однако, осознав на собственной шкуре, что чесаться гораздо легче и приятнее, нежели чесать самим, как-то забросили это дело.

— Папка! Папка!

В промокшее бедро врезался маленький, но шустрый метеорит — Маня. Заливистый смех, иногда переходящий в хрюканье, заполнил комнату быстрее ржавой воды. Следом за дочкой в дверном проеме вырос Зинкин силуэт.

Узкие бедра, широкие плечи, стрижка «под мальчика», напряженный взгляд — начальница явно волновалась. Онкина вообще была нестабильна и часто неоправданно жестка в решениях. После моих неудачных попыток утвердиться капитан показалась женщинам более подходящим кандидатом для руководства Убежищем. Субординация и привитое родителями понятие необходимых уступок слабому полу не позволили Михаилу Разоренову, новоиспеченному лейтенанту вооруженных сил некогда самой большой страны на Земле, в полной мере участвовать в распределении власти среди выживших. Мужской авторитет канул в Лету вместе с цивилизацией, бабы решили жить по своим правилам. Мне же на общем собрании популярно объяснили про отводящееся место в их обществе и плачевных последствиях при мятеже.

Властным мужчина может быть только там, где правит грубая мышечная сила. Там, где нужен охотник, добытчик, защитник… опора всего сущего, наконец. В Бункере условий необходимости во мне не сложилось: роль защитников приняли на себя метровые стены Убежища, врагов разметало пламя ядерного коллапса, а сходить на склад и прикатить тележку с продуктами мог даже ребенок. Физическое самоутверждение было бессмысленно. Сплотившаяся, многократно превышающая меня масса легко подавила бы, задушила подобное начинание на корню.

— Ну, как тут у тебя? — плечо под зеленоватой курткой уперлось прямо в косяк. — Помощь не требуется?

А ведь она серьезно думает, что может помочь. Мысль промелькнула и тут же умерла в мозгу. Ничто так не раздражает, как женщина, мешающая соображать.

— Нет! — зло огрызнулся, отстраняя ребенка в сторону.

Потом, перехватив поудобнее ключ, взял жестяную заплатку со стальными жгутами — попробую закрыть щель.

— Надеюсь, вода скоро будет…

Мой взгляд медленно проскользил по ногам, бедрам, талии, пока не уперся в маленькие, чуточку глуповатые глаза женщины. Маня смотрела по сторонам.

Дети в Бункере начали появляться довольно давно.

Когда-то бытовало выражение: «Родится много мальчиков — дело к войне…»

«Много», это я понимаю. Но раз, ХОТЯ БЫ РАЗ вышел пацан!

За все эти годы Убежище пополнялось исключительно девчонками.

Милыми, красивыми, но все-таки девчонками.

Одиночество начинало угнетать меня с новой силой.

— А то помыться бы, — пояснили алые губы. — Уже второй день забываю…

— Мама, мама, — дочка что-то вспомнила и задергала Зинин рукав. — Пойдем на качели… Давай?

— Да… ступайте… — не слыша собственного голоса, дающего петуха, махнул я в сторону двери. — Там…

Но закончить не успел, мать и дочка быстро покинули комнату.

Дети, дети…

Никогда не забуду того позора — обморок на глазах у всего Убежища…

— Ты же мужик, почетный самец Бункера. Разве ты не способен принять роды, передать эстафетную палочку жизни?

Тут почему-то женщины рассмеялись.

— Давай, ты ничего не теряешь.

А дальше: волнение, духота, потные колени роженицы и дрожь в руках…

Уффф.

Я старался пропускать все мимо ушей. Вдохи, стоны, выход плода — все по боку. Перед глазами пелена и ЭТО!!! Толстая, упругая кишка с синеватым отливом — пуповина, которую надо перерезать и завязать.

Желудок справился, молодец — завтрак остался внутри. Но сознание… сознание подкачало.

Так на клетчатом, выложенном кафельной плиткой полу я познал свою никчемность.

Ржавый жгут лопнул, больно ужалив большой палец руки.

— Тьфу ты!

Зычный бултых отозвался слабым эхом.

Оборачиваюсь в ожидании очередного бабского «фи». Глаза бегают по помещению и никого не находят. Никого. Вообще…

Неужели один?

Дурманящая эйфория готова была захлестнуть тело. Еще немного и нирвана накрыла бы меня с головой.

— Эгей! Не расслабляйся, — сказал я почти в голос, аккуратно положил ключ и резко поднялся с колен.

Как долго я ждал этого. Уже двадцать лет, двадцать лет как живу в этом Бункере с бабами. Ни с девушками, ни с женщинами — язык полностью утратил понятие этой классификации, — а именно с бабами.