Супергрустная история настоящей любви

— Я, по-моему, влюбился, — пролепетал я.

— Рассказывай.

— Супермолодая. Суперздоровая. Азиатка. Ожидаемая продолжительность жизни — очень высокая.

— Ну, мое мнение о любви ты знаешь, — сказал Джоши. В гомоне за дверью упало нетерпение, но выросло мучительное подростковое страдание.

— Ты считаешь, не стоит мне крутить романы? — спросил я. — Потому что я могу прекратить.

— Да я шучу, Ленни, — сказал он, кулаком ткнув меня в плечо — больно, недооценил свою молодую силу. — Блин, расслабься уже чуток. Любовь полезна для водородного показателя, АКТГ, ЛПНП, вообще от любых болячек. Если это хорошая, позитивнаялюбовь, без подозрений и конфликтов. И пускай эта здоровая азиатка нуждается в тебетак же, как ты нуждаешься во мне.

— Не бросай меня умирать, Джоши, — сказал я. — Мне нужна дехронификация. Почему моего имени нет на Табло?

— Грядут перемены, Макака, — сказал Джоши. — Если б ты в Риме каждый час проверял «КризисНет», как полагается, ты бы знал, о чем я говорю.

— Доллар? — нерешительно предположил я.

— Да забудь про доллар. Доллар — просто симптом. Эта страна ничего не зарабатывает. Наши активы выеденного яйца не стоят. Северная Европа вот-вот обособится от нашей экономики, и как только азиаты перекроют поток наличных, нам конец. И знаешь что? Для «Постжизненных услуг» это большое счастье! Страх Темных Времен абсолютно повышает наш рейтинг. Может, нас на корню выкупят китайцы или сингапурцы. Говард Шу немножко знает мандаринский. Может, и тебе стоит мандаринский поучить. Нихао [31] и прочая пурга.

31

Здравствуйте (искаж. кит.).

— Прости, что я уехал в Рим так надолго и тебя подвел, — просипел я. — Я думал, может, лучше пойму родителей, если поживу в Европе. Подумаю о бессмертии в древнем городе. Книжек почитаю. Кой-чего запишу.

Джоши отвернулся. Так я видел его под другим углом — на яйцеобразном подбородке пробивалась сероватая щетина, тонкий намек на то, что не всёв нем можно реверсировать к бессмертию. Пока.

— Вот эти мысли, эти книги — как раз в нихтвоя проблема, Резус, — сказал он. — Хватит уже думать, пора продавать. Вот поэтому молодые вундеркинды из Салона Вечности хотят засунуть тебе в жопу углеводное печенье. Да, я услышал. У меня новая бета-перепонка в ухе. И как можно их упрекать, Ленни? Ты напоминаешь им о смерти. Ты напоминаешь им об иной, прежней версии нашего биологического вида. Ты только не злись. Не забывай, я начинал с того же самого. Сцена. Гуманитарщина. Все это — Заблуждения Чистого Бытия. ЗЧБ. Потом у нас будет куча времени — успеется и подумать, и записать, и поиграть. А сейчас надо продавать, чтобы выжить.

Воды вздымались. Пора платить по счетам. Я недостоин, я всегда недостоин.

— Я такой эгоист, Гризли. Я бы рад был найти побольше ПИИ в Европе. Господи боже. У меня хотя бы работа еще есть?

— Давай-ка для начала ты тут адаптируешься, — сказал Джоши и направился к двери, по пути слегка коснувшись моего плеча. — Сразу выделить тебе стол я не могу, но могу перевести в Набор, в Приемную. — Понижение, но ничего, жить можно, если зарплату не сократят. — Надо тебе завести новый эппэрэт, — прибавил он. — Подучиться навигации в потоках данных. Быстрее ранжировать людей.

Я вспомнил Пункт № 2: оживить отцовско-сыновние отношения как реакцию на политическую обстановку. Рассказать о том, что случилось в самолете; пробудить еврейские чувства ужаса и негодования пред лицом несправедливости.

— Джоши, — сказал я. — Никогда не выходи из дома без эппэрэта. Бедный толстяк в самолете…

Но Джоши уже делал мне знак бровями — пошли, мол. За дверью его мигом осадили орды выпускников Браун-Йонсей и Рид-Фудана, и все старались перещеголять друг друга в фамильярности («Джошчик! Приятник!» «Papi chulo!» [32] ), и у всех на руках были решения всех проблем нашего мира. Он раздавал им себя по кусочку. Ерошил им волосы.

32

Зд.: «Красавчик!» (исп.)

— Чё деется? — сказал он парню вроде бы с Ямайки, который, если приглядеться, ямайцем не был. Я сообразил, что мы идем вниз, к дикому оазису Отдела Кадров, прямиком к столу Говарда Шу.

Шу, этот проклятый неутомимый иммигрант, тот же типаж, что мой отец-уборщик, только с английским и хорошими показателями на табло, орудовал сразу тремя эппэрэтами, его мозолистые пальцы и огнеметная чайнатаунская речь фонтанировали данными и крепкой тупой надеждой на то, что у него все под контролем. Я вспомнил, как однажды поехал на конференцию по долгожительству в каком-то захолустном китайском городишке. Приземлился в только что отстроенном аэропорту, красивом, как коралловый риф, и не менее причудливом, глянул на мельтешащие толпы, на безумный блеск у них в глазах, на минимум троих человек, которые на стоянке такси попытались всучить мне сложносочиненный аппарат для стрижки волос в носу (наверное, и Нью-Йорк был таким на заре двадцатого столетия?) и подумал: «Джентльмены, этот мир ваш».

Хуже того, нельзя сказать, что Шу некрасив, и когда они с Джоши друг другу отсалютовали, меня окатило чистой завистью — даже ноги онемели и перехватило дыхание.

— Займись тут Леном, — сказал Джоши Говарду Шу, и уверенности в его голосе не хватило бы и на наперсток. — Он у нас все-таки один из ПБ. — Я понадеялся, что это означало «Первая Банда», а не «Престарелые Болваны». А потом, не успел я рассмеяться над его юношескими штучками, над его непосредственностью, Джоши ушел, вернулся в объятия, которые примут его всегда и везде, когда бы и где бы ему ни пришла охота в них оказаться.

Я сел перед Говардом Шу и попытался изобразить равнодушие. Из-под блестящей шапочки черных волос Шу транслировал мне то же самое.

— Леонард, — сказал он, блестя мне носом-пуговкой, — я открываю твое досье.

— Будь любезен.

— С тебя причитаются 239 000 долларов в юанях.

— Что?

— Твои расходы в Европе. Ты везде летал первым классом. Ресвератрол на тринадцать тысяч северных евро?

— Не больше двух бокалов в день. Только красное вино.

— Двадцать евро за бокал. И что такое «бидет»?

— Я старался делать свою работу, Говард. Ты же не можешь…

— Я тебя умоляю, — сказал он. — Ты ничего не делал. Ты хреном груши околачивал. Где клиенты? Куда делся скульптор, который был «уже у тебя в кармане»?

— Мне не нравится твой тон.

— А мне не нравится твоя неспособность работать.

— Я пытался продавать Продукт, но европейцев он не интересует. Они абсолютно не доверяют нашим технологиям. А некоторые даже хотятумереть.

На меня уставилась пара иммигрантских глаз.

— Ты так просто не отделаешься, Леонард. За расположение Джоши не спрячешься. Берешь себя в руки — или мы проводим увольнительное собеседование. Можешь сохранить зарплату, переведем тебя в Набор, и ты оплатишь все римские пельмени до последнего.

Я оглянулся.

— И нечего оглядываться, — сказал Шу. — Папочка ушел. А эточто за херня? — В ровном потоке данных на хромированном эппэрэте мерцала красная звездочка. — Департамент возрождения Америки сообщает, что ты помечен флажком в римском посольстве. У тебя еще и ДВА на хвосте? Что ты натворил?

Мир обернулся вокруг своей оси и рухнул.

— Ничего! — закричал я. — Ничего! Я не пытался помочь Жирдяю. Я не знаю ни одного албанца. Я переспал с Фабрицией только пару раз. Выдра все не так поняла. Это сплошная липа. Какой-то человек снимал меня в самолете, и я спросил зачем. А теперь я не могу связаться с Нетти Файн. Ты не знаешь, что с ней сделали? У нее стерт адрес на «ГлобалТинах». И на «ГлобалСледе» ее тоже нет.

— Выдра? Нетти? КакаяНетти? Тут сказано: «Умышленное предоставление неполных данных». Твою ж мать, опять мне разгребать говно. Дай свой эппэрэт. Добрый нахуй боженька. Это что, «Айфон»? — Себе в манжету он сказал: — Келли, принеси Абрамову новый эппэрэт. Запиши на Набор.