Суперканны

— Я думал, всех убили в «Эдем-Олимпии». Ведь доктор Серру жила в Ле-Канне.

— Не в ее доме. — Сеньора Моралес махнула рукой в сторону окон, за которыми виднелись крыши жилых домов анклава. — В доме мсье Башле. Четыреста метров отсюда.

— Значит, они погибли там вместе? Доктор Гринвуд пристрелил их обоих?

— Одновременно. Ужасно… — Сеньора Моралес перекрестилась. — Доктор Серру была очень добрый.

— Не сомневаюсь. Но что она там делала? Помогала ему чем-то?

— Ага… Чем-то.

Я подошел к окну; в саду работали разбрызгиватели, освежавшие лужайки и смывавшие накопившуюся за ночь пыль. Я-то имел в виду, что Башле заболел, может, у него случился внезапный приступ стенокардии, и он набрал номер «скорой». Доминика Серру приехала к нему, и этот вызов на дом стал в ее жизни последним, а другой доктор — у которого помутился рассудок — заявился туда со своим первым в тот день визитом.

— Сеньора Моралес, вы уверены, что они были убиты в доме Башле?

— Я видела трупы. Их выносили.

— Может быть, их, наоборот, вносили? Может, Башле привезли из офиса домой? А в этой суете вы легко могли…

— Нет, — сеньора Моралес уставилась на меня тяжелым взглядом. Голос ее звучал на удивление решительно, словно она боялась упустить свой шанс. — Я видела их кровь. Повсюду… Осколки костей на стене спальни.

— Сеньора, прошу вас. — Я налил ей стакан воды. — Извините, что поднял этот вопрос. Мы знали доктора Гринвуда. Моя жена работала с ним в Лондоне.

— Мне сказали уехать… — Сеньора Моралес уставилась куда-то над моим плечом, словно в голове у нее прокручивалась старая кинопленка. — Но я зашла в дом. Я видела кровь.

— Сеньора Моралес, — я вылил свой «спритцер» в раковину. — Зачем доктору Гринвуду понадобилось убивать столько людей? И ведь большинство из них были его друзьями.

— Он знал мсье Башле. Доктор Гринвуд часто к нему приходил.

— Может, он обслуживал его? Как врач?

Сеньора Моралес пожала своими широкими плечами:

— Он к нему ходил в то утро. Мсье Башле его ждал. Доктор Гринвуд давал ему книги. Об одной несчастной английской девочке. Она еще с королевой спорила.

— Несчастная английская девочка? Принцесса Диана, что ли? Он что, был роялистом?

Сеньора Моралес подняла глаза к потолку. Узенькие сопла пылесосов испускали трубные звуки, за которыми следовали резкие взвизги. Извинившись, сеньора Моралес покинула кухню и направилась к лестнице. Я сделал несколько шагов по выложенному плиткой полу и услышал ее недовольный голос — она делала выговор уборщицам. Поговорив со мной, она сняла накопившееся за несколько месяцев напряжение.

Уходя, она остановилась в дверях и одарила меня искренней — если только не хорошо отрепетированной — улыбкой:

— Мистер Синклер…

— Сеньора?

— Доктор Гринвуд… Он был хороший человек. Многим людям помог…

Переодеваясь в ванной, я все еще слышал странноватые интонации сеньоры Моралес. Она изо всех сил старалась возбудить мои подозрения, словно мое двусмысленное и ненормальное положение в «Эдем-Олимпии», моя роль бездельника, ошибающегося у бассейна и сосущего вино по утрам, сделали меня идеальным наперсником, которого она искала с самого дня трагедии. Я сразу же поверил ее словам. Если, как она намекала, доктор Серру провела ночь с Башле, то необъяснимое умопомрачение могло возникнуть на почве страсти. Поскольку Гринвуд и Доминика Серру много времени отдавали детскому приюту в Ла-Боке, они вполне могли стать любовниками. Но может быть, доктора Серру утомил этот серьезный молодой врач, и она нашла, что шеф службы безопасности ей больше по вкусу. А пристрелив своего соперника и бывшую любовницу, Гринвуд пустился во все тяжкие и принялся убивать своих коллег направо и налево, чтобы уничтожить весь мир, который возненавидел.

А что до книги о несчастной английской девочке, то это, видимо, было личное дело какой-нибудь бедняжки из приюта — дочки жестокого рантье-англичанина или оставшейся в живых жертвы автокатастрофы, в которой погибли ее родители.

В то же время меня удивило, что Пенроуз ни о чем таком не сказал Джейн. Правда, внезапное умопомрачение выглядело в глазах будущих инвесторов «Эдем-Олимпии» не так грозно, как трагедия на сексуальной почве.

Довольный тем, что мне почти удалось раскрыть тайну, я вытащил розу из вазочки на столе в прихожей и воткнул себе в петлицу.

Глава 6 Незваный русский

Разбрызгиватели смолкли. Над жилым анклавом повис звук тумана, поднимающегося от густой листвы, словно какой-то обратный дождь возвращался на небеса; само время устремлялось назад к тому майскому утру. Шагая от дома к машине, я думал о Дэвиде Гринвуде. После разговора с сеньорой Моралес я впервые отчетливо ощутил его присутствие. Все прошедшие со дня нашего приезда недели, пока я лежал у бассейна или бродил по пустому теннисному корту, этот молодой английский врач оставался лишь смутной фигурой, которая вместе с ее жертвами принадлежала ранней истории «Эдем-Олимпии».

Теперь Гринвуд вернулся и подошел ко мне вплотную. Я спал в его постели, мылся в его ванне, пил вино на кухне, где он готовил себе завтраки. Нет, мой мучительный интерес к этим убийствам объяснялся не только праздным любопытством. Я снова подумал о его дружбе с Джейн. Неужели мы приехали в «Эдем-Олимпию» потому, что она все еще любила этого тронувшегося умом молодого доктора и хотела выяснить, что же с ним произошло?

Я прошел мимо гаража, думая, что у меня так ни разу и не возникло желания поднять дверь. Перестроили его или нет, но в этом жутком месте четыре человека встретили свой смертный час. Когда моя коленка заживет еще немного, я воспользуюсь пультом дистанционного управления от этой двери, а пока пусть он еще полежит в миске на кухонном столе.

Меня ждал прокаленный солнцем «ягуар»; его сдвоенный карбюратор был готов показать лучшее или худшее, на что способен. Заводить этого чистопородного строптивца означало балансировать на грани надежды и отчаяния. А всего в тридцати футах поодаль — абсолютная противоположность моему скакуну: «мерседес» Делажей, черный и бесстрастный, как штутгартская ночь ^{32} ; каждая его микросхема, каждый гидравлический бустер готовы выполнять малейшие капризы хозяина.

У машины с «дипломатом» в руке стояла Симона Делаж, одетая в черный деловой костюм и белую шелковую блузу. Она смотрела на побитое крыло «мерседеса», как чиновник ведомства по чрезвычайным ситуациям — на последствия небольшого землетрясения. От бокового удара металл покорежился, а хромированный молдинг от фары до пассажирской двери отвалился.

Эта сдержанная женщина вдруг показалась мне такой ранимой и неуверенной в себе. Ее наманикюренные пальцы потянулись к ручке двери, потом отдернулись, будто Симона страшилась этого сбоя в привычном мире комфорта. Машина была таким же необходимым атрибутом ее жизни, как и сумка змеиной кожи, а приехать на деловую встречу в битом «мерседесе» для нее было так же невозможно, как появиться перед коллегами со спущенной петлей на колготках.

— Мадам Делаж? Могу я вам помочь?

Она повернулась, с трудом узнала меня. Обычно мы видели друг друга в полуобнаженном виде — она на своем балконе, а я перед бассейном. Одетые, мы стали актерами, которые вышли на сцену, не зная ролей. По какой-то причине мой спортивный твидовый пиджак и кожаные сандалеты, казалось, окончательно выбили ее из колеи.