Супермаркет
Шрифт:
— Одолжи-ка зажигалку, — попросила она.
— На, бери.
— Шикарная штучка!
Тонкая стеклянная дамская зажигалка была цвета бордо.
— А вы разве курите, Ёсико? — спросил Кодзима, который как раз в этот момент, раздвинув гофрированную перегородку, появился в комнате с большим подносом, уставленным тарелками, который он нёс довольно неуверенно.
— Я только иногда, немножко, — ответила Ёсико.
— Ладно-ладно, — подначила её Мотоко, — я знаю, ты злостный курильщик!
— Да я почти не курю! — словно оправдываясь, воскликнула Ёсико и потушила в пепельнице только что зажжённую сигарету.
— Что
От пива и виски у всех стало веселее на сердце. Захотелось музыки.
— У вас тут пианино… Вы играете, господин Кодзима? — спросила Мотоко.
— Да не то чтобы… Так, песенке подыграть могу.
— Замечательно! А ты, Такэ, споёшь!
В фирме было известно, что Такэ прекрасно поёт.
— Тут у меня есть песенники, — сказал Кодзима, взяв с пианино целую кипу песенников с нотами и шлёпнув их на стол.
Такэ выбрал один наугад, бросив решительно: «Возьмём этот». Его уверенная манера держаться сейчас была разительно не похожа на повадки того робкого и застенчивого Такэ, которого все знали в обыденной жизни.
— Ага, вот подходящая песня — «На песчаном берегу» [26] .
Кодзима заиграл, и песня полилась:
26
«На песчаном берегу» — популярная песня конца 1960-х гг. композитора Такэдзо Нарита на слова Кокэй Хаяси.
Снова стану завтра я по песку бродить,
Вспоминая о былом, по тебе грустить…
Голос у Такэ был сильный и одновременно томный. Трудно было представить, что в этом невзрачном, молчаливом человеке таится такое дарование.
Такэ исполнил на бис ещё три песни.
— Потрясающе! Певец номер один фирмы «Исиэй-стор»! — провозгласил Кодзима с искренним восторгом.
— Нет, — весь просветлев, сказал Такэ, — номер один у нас Манабэ.
— Манабэ? Директор Центрального?
— Ну да. Вы бы послушали, как он поёт русские песни! Вот уж мастер так мастер!
— Ага! Конечно, ведь даже когда он просто говорит, слышно, какой у него роскошный баритон.
При упоминании имени Манабэ в памяти Кодзимы сразу же всплыла неприятная сцена их недавнего разговора на складе. Если бы Манабэ признал факт наличия затоваренной одежды и согласился дать показания, ему, Кодзиме, сейчас не пришлось бы так мучиться. Почему же он тогда так бессовестно лгал?
Казалось бы, честный, порядочный, внушающий доверие человек в решающий момент вдруг так подводит, предаёт… Разве что на него надавили, заставили?..
— Манабэ в последнее время какой-то странный, — тихо, будто разговаривая сам с собой, заметил Отака.
— В чём же эта странность проявляется? — спросил Кодзима, расслышавший его замечание.
— Да нет, ничего особенного… Может, я и зря так говорю — сам всё придумал…
Кодзима с нетерпением ждал продолжения. Вполне возможно, что Отаке известно о Манабэ что-то весьма важное. Но если сейчас начать выспрашивать, этот молчун, и без того необщительный, вовсе ничего не скажет.
— Да ладно! —
вмешался Кода. — Особенное там или неособенное, господину Кодзиме виднее, он сам и рассудит. Чего там! Выкладывай!— Угу, — кивнул Отака, помедлив немного в нерешительности, наконец проронил: — Манабэ вроде бы как нездоров. Он на работе ходит как туча, всё молчит, о чём-то думает. Бывало, раньше встретимся с ним в магазине — он спросит о чём-нибудь, поговорит, а сейчас слова не вымолвит.
— Это с каких же пор? — удивился Кодзима.
— Да началось совсем недавно. Я точно не помню, но каких-нибудь несколько недель назад… Я думаю, может, у него невроз какой-нибудь. На прошлой неделе мне надо было срочно с директором переговорить. Вхожу без предупреждения к нему в кабинет — а он плачет…
— Он был один в кабинете?
— Один.
— Всё понятно! — воскликнула Мотоко. — Он просто влюбился.
— Дурёха ты! — осадил её Кода. — У Манабэ жена есть и дети.
— Сам дурак! — парировала Мотоко. — Вот именно, он влюбился, а тут семья. Теперь мечется, переживает, не знает, как быть.
— Ну тогда другое дело. Пожалуй что и так, — легко сдался Кода.
— Больше вы ничего не заметили, Отака, только это? — спросил Кодзима.
— Ну есть ещё кое-что странное… — начал было Отака, но осёкся.
— Ну ты чего?! — прикрикнул на него Кода. — Тоже мне, начал и замолк! Говори уж до конца!
— Нет, больше мне сказать нечего, — отрезал Отака и больше не произнёс ни слова.
— Во странные люди! И ты в том числе! — обиженно бросил Кода, закрыв тем самым тему.
Он вызвался петь, и Кодзима снова сел за пианино. Но петь Кода, как оказалось, совершенно не умел.
— Прекрати! Прекрати сейчас же! — закричала Мотоко, заткнув уши, отчего вся компания покатилась со смеху.
Кодзима жалел, что Отака не сказал всего, что собирался. Придётся встретиться с ним ещё раз в другом месте и порасспросить. Может быть, лучше наедине.
Тем не менее уже известие о том, что Манабэ из-за чего-то сильно переживает, было тоже ценной информацией. Если повести дело умело, может быть, благодаря Манабэ ещё удастся всё распутать и справиться со сложившейся ситуацией.
Между тем разговор уже переключился на другую тему, которую все шумно обсуждали. Один Отака молчал, мрачно раздумывая о том, что чуть было не сказал во всеуслышание.
Дело было несколько дней назад. В закусочной, куда чуть ли не силой затащил Отаку заведующий мясным отделом Сасима, он снова встретился с теми людьми, которые собирались в прошлый раз для учреждения общества приверженцев управляющего Итимуры. Правда, самого Итимуры не было. Опять Сасима разглагольствовал о кризисе, о том, что Итимура в опасности, и всячески поносил Кодзиму. И с затоваренной одеждой он вляпался, и в листовке ошибку проглядел — фирму ввёл в растраты.
Все только о том и толковали, а Манабэ, которого обычно хмель не брал, вдруг ни с того ни с сего взбеленился. Отака и сам был изрядно навеселе, так что подробностей не помнил, но только Манабэ со всеми сцепился. Ругал всех, ругал, а потом вдруг разрыдался в голос. Что-то невразумительное при этом выкрикивал, а у самого слёзы по щекам так и льются: «Проклятие на мне, проклятие! Кровь дьявола у меня в жилах течёт!»
Что-то вроде этого послышалось Отаке. Понять эти выкрики было невозможно.