Суперсыщик Калле Блумквист рискует жизнью
Шрифт:
Но там не было древних грамот и реликвий. Там лежала лишь бумажка, исписанная отвратительным почерком Сикстена. А на бумаге был следующий призыв:
«Копайте дальше. Продолжайте в том же духе. Вам надо прорыть еще всего лишь несколько тысяч миль, и вы попадете в Новую Зеландию!
Можете там и остаться!»
Белые Розы издали горестный крик. А за живой изгородью послышался восторженный кудахтающий смех.
Появились Сикстен, Бенка и Юнте.
– Олухи! Что вы сделали с нашими грамотами?
– закричал Андерс.
Опустившись
– Недоумки!
– воскликнул он.
– На фиг нам ваши поганые грамоты. Они валяются среди прочего хлама в ящике вашего комода. Но вы ведь ничего не видите и не слышите.
– Не, вы только копаете и копаете без конца!
– удовлетворенно сказал Юнте.
– Да, копаете вы в самом деле здорово, - подтвердил Сикстен.
– Ну и обрадуется же папаша, что не надо орать на меня. Отстанет наконец с этой старой клубничной грядкой. Ну, не было у меня желания копаться там в такую жару!
– Но ты так прилежно копал землю в поисках Великого Мумрика, что у тебя, верно, и сейчас еще руки в волдырях!
– с надеждой сказал Калле.
– Это вам дорого обойдется, господа, - сказал Андерс.
– Да уж, не сомневайтесь!
– добавила Ева Лотта.
Отряхнув землю с платка, она сунула его обратно в карман.
В глубине кармана что-то лежало. Какая-то бумажка. Вытащив ее, она взглянула и увидела, что сверху было написано: «Вексель». Ева Лотта засмеялась.
– Нет, подумать только, - сказала она.
– Здесь лежит этот старый вексель. Он все время валялся в моем шкафу, пока люди ползали вокруг в кустах Прерии и искали его. Я всегда говорила: в этих векселях есть что-то жутко дурацкое.
Она повнимательнее поглядела на бумажку.
– «Клас», - сказала она.
– Точно, совпадает. А вообще-то он очень красиво расписывается.
Скомкав бумажку в шарик, она бросила ее на лужайку, где ее подхватил летний ветерок.
– Ведь он все равно арестован, - сказала она, - так что какая разница, его ли это подпись или нет.
Со страшным воплем Калле сломя голову кинулся за драгоценной бумагой.
И с упреком посмотрел на Еву Лотту:
– Должен сказать тебе одну вещь, Ева Лотта. Ты плохо кончишь, если будешь по-прежнему так вот швыряться бумагами.
* * *
– Дод-а зоз-дод-рор-а-вов-сос-тот-вов-у-е-тот А-лол-а-я Рор-о-зоз-а!
– с некоторым усилием произнес Сикстен.
– Вообще-то, если подумать хорошенько, жутко простой язык!
– Да, теперь ты можешь так говорить, когда знаешь ключ к нему, - сказал Андерс.
– Но вы должны научиться говорить гораздо-гораздо быстрее!
– сказал Калле.
– Да, нельзя так, чтобы один слог сегодня, а другой завтра, - сказала Ева Лотта.
– Вы должны строчить как из пулемета.
Они сидели на чердаке пекарни - все рыцари ордена Белой и Алой Розы, и Алые только что получили первый урок воровского жаргона. Поразмыслив, Белые Розы поняли, что их гражданский долг - посвятить Алых в тайны своего языка. Учителя всегда проповедовали в школе, что пользу знаний переоценить нельзя. Ах, как они были правы! Как справились
бы со своей бедой Андерс, Калле и Ева Лотта в Господской усадьбе, не знай они воровского жаргона? Калле думал об этом несколько дней, а под конец сказал Андерсу и Еве Лотте:– Мы отвечаем за то, что Алые прозябают в таком беспросветном невежестве. Им конец, если они когда-нибудь встретятся с убийцей!
И потому Белые Розы учредили теперь курсы воровского жаргона на чердаке пекарни. У Сикстена были устойчиво низкие оценки по английскому языку, и ему бы следовало брать штурмом английскую грамматику, так как в ближайшие дни предстояла переэкзаменовка. Но он считал, что гораздо важнее посвятить себя воровскому жаргону!
– Английский каждый убийца знает, - говорит он, - так что польза от него невелика, а без воровского - крышка.
И потому он вместе с Бенкой и Юнте часами просиживал среди мусора на чердаке пекаря и тренировался с трогательным упорством.
Урок языка прервал папа Евы Лотты, поднявшийся по лестнице из пекарни. Протянув Еве Лотте тарелку со свежеиспеченными булочками, он сказал:
– Звонил дядя Бьёрк. Он сказал, что Великий Мумрик вернулся!
– Зоз-дод-о-рор-о-вов-о!
– восхищенно воскликнула Ева Лотта, взяв булочку.
– Бежим в полицию!
– Зоз-дод-о-рор-о-вов-о! Пожалуйста, - подтвердил пекарь.
– Но давайте теперь поспокойнее с этим Великим Мумриком, а?
Рыцари ордена Белой и Алой Розы дали торжественную клятву, что будут поспокойнее. Вот!И пекарь медленно стал спускаться по лестнице.
– Вообще-то могу вам сказать, что этот Клас во всем сознался, - сообщил он, прежде чем исчезнуть.
Да, старший братец Клас сознался. Свидетельства векселя он опровергнуть не смог. Вот он подошел к тому самому последнему часу, о котором думал с таким ужасом, часу, который представлял себе многими наполненными ужасом ночами. К тому моменту, когда ему доказали его вину и он должен был ответить за содеянное.
Старший братец Клас уже много лет назад лишился душевного покоя. Его постоянная потребность в деньгах, приведшая к сомнительным делам с Греном, превратила его в не знающего отдыха, затравленного человека, который ни на миг не мог обрести покой. А после той ужасной среды в конце июля его беспокойство превратилось в невыносимый страх, не оставлявший его ни днем, ни ночью.
Каково было ему теперь, когда пришлось публично признать свое преступление и готовиться искупать его много-много долгих лет?
Нет, как это ни странно - старший братец Клас впервые за долгое время был спокоен. Когда он облегчил свою совесть, на него снизошло такое великое спокойствие, что никогда ничего похожего он не переживал. Правда, некоторое время он оплакивал свое ничтожество и хватал дрожащими руками большой, надежный кулак комиссара, словно ища поддержки, но не испытывал больше страха. И впал в глубокий сон без сновидений, который заставил его на некоторое время забыть зло, которое он совершил.
Он спал, когда рыцари Алой и Белой Розы ворвались в полицейский участок за Великим Мумриком. Он не слышал их напористые голоса, когда они втиснулись в комнату полицейского Бьёрка и потребовали, чтобы им выдали обратно их сокровище.