Супрематизм. Мир как беспредметность

Общежитие в культуре стремится поднять разум и всё, находящееся <на> Земле, разделив всё на самопожирающиеся предметы, чтобы переработанным трупом насытить аппетит. В этом выражается предметная харчевая культура реализма. Ученый для изобретения столовых или харчевых практических совершенств занят только тем, чтобы улучшить харчевой быт столовой. Все общежитие собирается в столовую, чтобы поесть, наевшись, уходить сеять, унося с собой навоз. В этом кольце существует практический реализм общежития, и в этом его культура всех эпох его эволюции и революции ³⁸ .

Существо человека продолжает свой путь через разные предметы практического реализма, ища в них уютного благоудобства. В этом его цель, как и всего, что было в животном его бытии. И через животное техническое практическое целесообразное действие к удобству должен завершить всю практическую работу животного плана как последний этап технических предметных совершенств, после чего должна наступить эпоха нового плана человеческого действия вне всяких практических целесообразных проявлений. Ибо, если новый человек будет идти дальше, то очевидно, что путь животного не окончен, а человек не созрел.

Но есть указание признаков, выявляющихся в Искусстве и принявших обоснования в Супрематизме как беспредметном явлении, т. е. когда техническая часть как «нужность» практическая уюта и удобства исчезнет. В Супрематизме наступает без-планное, без-законное действие вне всех политических, государственных, общественных, предметных законов практического реализма. Предполагаю подлинное человеческое беспредметное равенство действия, стоящего вне всякой борьбы за существование между собой. В свою очередь последнее должно разрешиться предметным учением Социализма, выход<ом> его к беспредметному Искусству Супрематизма как полюсу классических абсолютных начал.

Возможно, что мои Супрематические выводы могут посчита<ть> несбыточными «идеями», <но> я обращу внимание на то, что Социалистические надежды некогда были теми же несбыточными беспредметными «идеями», но поскольку человеческая жизнь движется, постольку приходят новые эпохи. Поэтому полагаю, что признаки в Искусстве утверждают мое предположение наступления беспредметной подлинной эпохи Супрематизма.

Человек движется в ядре животного, в чем питается, возрастает, укрепляется в теле и всей технической для этого необходимости. Полагаю, что Существо человека> достигнет такого возраста, в котором станет другая необходимость явления, уже не технического предметного, а беспредметного, [ибо] все уже завершено и целесообразно действует, человек должен стать «больше и выше» родившегося животного, совершенного в своей технике. Оборудованные всем необходимым для пожрания, <человек> продолжает быть аппаратом жвачным механичным, между ним и пищей ничего больше не стоит, как только мысль о достижении пищевого предмета. «Мир как объект пожирания».

Говоря о новом человеческом плане, я вижу, что все данные к предположению и осуществлению существуют не только в Искусстве, как уже выявившемся доказательстве, но и во всем Социалистическом движении. Мне только не известно, знает ли Социалист то, что Социализм последний этап подготовительной работы к беспредметному Супрематизму, что Социализм есть то мощное действие, руководящееся именно целью скорейшего завершения животного плана в человеке для его новой жизни.

Экономические законы — только средства, ускоряющие достижение предела и завершения животного харчевого плана. Не сегодня-завтра человек должен познать человека, стоящего вне наций и отечеств, Государств, должен познать [его] вне народных различий, вне религий, обычаев и быта. И здесь Социализм выдвигает человечество как народы <во> вненародный план, внерасовый, внеклассовый.

Но во имя чего будет строиться вненародный план или на чем или что его побуждает к этому? Я не вижу другого ответа, как только предметное экономическое харчевое побуждение, то, что, с моей точки зрения, рассматривается животным планом действия.

Когда народы выйдут <во> вненародный план, образуют вненародность, или иначе беспредметность, <тогда> должен наступить предел предметного бытия, и оно как <предметное> бытие уже не должно <будет> направлять сознание в свой народный план. Всё будет завершено в нем, должны быть окончены все дела вненародного труда как необходимой борьбы между народами за существование, и <должна> наступить беспредметность действия в свободе [и] размахе вненародном, которой нет сравнения ни с чем, это абсолютная вышка живописного предела и <вышка> начала человеческого.

Но если вненародная вершина послужит завершению чисто технического предметно-харчевого плана и на этом останется как совершенство, то всечеловечество достигнет предела животного и ничуть не будет разделяться с ним, ибо уподобится всем животным, которые соединяются <во> внеживотное начало и образуют одно животное. В нем не будет человеческой надстройки, останется один животный фундамент, мир как харчевая потребность.

Социализм в сути своей мечтает о международном достижении и слитности всех наций в один неразрывный узел, — подобно живописцу, мечтающему слить все цвета в живописный узел и достигнуть всецветного единства, непохожего ни на один цвет, но создающего живописное целое внецветное начало.

Движение человеческое в каждой эпохе сопутствует<ся> своим солнцем. Социализм — солнце всех наций (хотя <и> толкуем по-разному). И потому он не национален [им], и они не должны быть национальны ему, как ни одна планета Солнцу.

Человек вступает в свое единство, беспредметную вненародность, образует целостный технический лик своего совершенства, но это будет только ликом животного. И когда он сделает первый шаг от Социализма как учения животного к <учению> беспредметному, тогда начнется его новый путь к безличью, признаки чего существуют в Социалистическом учении уничтожения наций в единонародный лик. В лике есть начало и конец. В нем — как в предмете — личность как индивидуальность равна предмету, порожденному сознанием, видящему мир как множество ликов-личностей.

Сущность нашей Земли, называемая Человеком (как вывод, поскольку он объявляет себя высшим началом), не имеет в себе, однако, обособленного лика-личности, как только множественное. Она <сущность> — слитность множества, она как возбуждение, в каждом месте разное, но одной сущности. Многолик<ие> народност<и>, как и многоликое животное, идут как ступени к последней вершине, и эта последняя ступень — вненародное бытие. Оно может совершаться либо через вымирание народностей, отсыла<ющих> своих детей в новые центры культуры, либо через экономический вопрос Международности. Многоличие наций <, собранных> через искусственный путь экономических интересов как повода к смешению отосланных детей всех народов, — прочная основа под одно знамя Международного Социализма. Но, прежде чем многоличие наций соберется, необходимо Социализму претерпеть войны среди своего многоличия благодаря национальному и экономическому недомыслу последних <, то есть наций>. И когда Социализм победит свое многоличие, наступит первое единство — экономическое, за ним второе — многоличие наций, рас, классов воплотится в единство, слитность, образует новый вид.

Во всех учениях есть одно стремление привести многоличие к единоличию. Этому учат все, и <все> учения изыскивают пути приведения к единому лику. Все учения добиваются освободить народ от наложенных на него Государственных штанов или клеток, возвратить ему его неделимую первобытность как мир, разрушенный на различия сознанием, <то есть> воплотиться в мировую подлинность.

Социализм должен снять граничность, но это только будет дверью, через которую пройдет многоличие и станет единым предметом. Как целостный лик во имя своего животного практического плана будет Социалистический лик, лик завершения культуры научно-харчевого предметного практического реализма как равенства. Это будет только животное равенство харчевое, он станет перед «Во имя „я есть хочу“» ³⁹ .

Через эту толщу обжорной культуры харчевоживучести Социализма пробьется человек к свободе, что и должно его разделить или, по крайней мере, <заставить> строго различить в себе два начала, животное и человеческое. Предметная харчевая культура не является его идеалом, в ней он не видит свободы, т. е. беспредметного начета, но через нее думает выйти к ней.

Говоря о свободе, говорю условно о творчестве, существующем вне предметных практических преодолений; в нем их нет, а потому оно беспредметно, не зависимо ни от цели, ни практичности, ни времени, ни пространства. От всего этого зависит вся предметная практическая культура, которая ищет освобождения в беспредметном. В творчестве человеку предстоит освобождение от труда, ремесла, нужды, от предрассудков чего-либо культивировать, преодолевать, любить. Нет границ в свободе творчества, а также и вопросов, хотя само творчество растяжимое тоже понятие. Свобода его может быть только в чистых условиях соединять и разъединять, не предрешая практических нужд; творчество — практическое свободное чистое действие.