Суть острова. Книга 1 (Добудь восход на закате)

— Этого я не думаю. Ты отнюдь не дурак. — Сигорд врал смело, не боясь разоблачений, но комплименты отпускал, словно бы огрызаясь.

— Ну так а что тогда? Что, у Кечу медом намазано?

— Да нет. Не медом, и гири у вас одни и те же.

— Чё? При чем гири? Чё несешь?

— Все, молчу. Пока. Счастливо оставаться

— Погоди. Нет, ты объясни: почему ты ему сдаешь, а не мне. Что я тебе, на хвост наступил?

— Нет, все нормально. Однако он к прейскуранту чуть строже относится, чем ты.

— Какому… А, вот ты о чем. Помню, помню наш разговор… Ну, ладно, топай себе, сдавай кому хочешь. Только… — Сигорд остановился и замер расчетливо. Потом обернулся. Так совпало в этот день, что он вспомнил о своем внешнем виде и побрился. Мало того, и зеленую рубашку выстирал, так что она была, конечно, мятая, линялая, но явно чистая. Вид у него был по-прежнему бомжачий, а все же он уже отличался от своих товарищей по классовой прослойке.

— Что — только, Мирон? Не будешь принимать от меня? — Сигорду невыносимо захотелось улыбнуться, замять впечатление от резко взятого тона, задобрить недовольного приемщика… Каким чудом он удержался?..

Мирон разинул рот уперся взглядом на взгляд — и вильнул ими!

— Я так не говорил.

— Тогда — что «только»?

— Чего?

— Ты сказал: «сдавай, кому хочешь, только…»?

— Да, я так сказал? Не обратил внимания. Нет, сдавай, кому хочешь. Если мне будешь сдавать — знай: со мной без проблем, уж я-то — Мирон намекающе нажал голосом — всегда честно вешаю, грамм в грамм.

— Возможно, не спорю. Хотя и у тебя, как я обратил внимания, случаются погрешности.

— У меня???

— У тебя. Но случайность — она и есть случайность. Мой товар — хорошего качества?

— Нормального.

— Мусор, подкладки для весу, неаккуратная упаковка?

— Нормального, я же уже сказал. — Мирон все никак не мог переключиться на иной, более равноправный уровень разговора со странным этим ханыгой, однако и того факта, что ханыга приносит очень много, когда приносит, причем почти все — не ему, а сменщику, отрицать не мог: товар был весьма кондиционный, словно бы перед сдачей его перебирали и сортировали (Так оно и было, Сигорд, на этапе подготовки, не стеснялся в усилиях).

— Тогда признай очевидное и приглядись к прейскуранту.

— Зачем это?

— Чтобы у меня был интерес сдавать именно тебе.

— Шагай… — И вслед уже — Я подумаю.

На послезавтра, это было как раз в понедельник, Сигорд приволок в два приема двойную против обычного порцию и приступил уже к Кечу:

— Слушай, Кечу, фигня получается.

— На то и фигня. Что такое? — Кечуа был тоже дородным мужичком, основательным, солидным, но низеньким и очень подвижным: раз, раз, два-с, три-с — все взвешено, уложено, укрыто — как с моторчиком. Как при этом он умудрялся сохранять солидность? — удивительно.

— Мирон считает, что мой товар вот по этой строке должен идти, — Сигорд отчеркнул еще раз по тому же месту ценника, что и в первую сдачу.

— Пусть считает.

— Вот и я говорю: пусть считает. Поверь, мне с тобой проще дело было иметь. С тобой спокойнее.

— Ну так, а что тогда? Что за прощания с соплями?

— Он больше готов платить.

— Да хрен бы с ним, дураком деревянным! А я что — из своего кармана должен тебя надбавками кормить?

— Из своего не должен, а мое — это мое, как я его понимаю.

— Что??? Ты мне еще условия ставить? Ты, босявка хренова? — Сигорд в понедельник утром побрился уже специально и рубаху не поленился выстирать заново. В области косметики и парадно-выходной одежды возможности Сигорда были минимальны, но все, что мог — он сделал. Он очень робел — а ну как они стакнутся и выведут его на чистую воду, и прогонят навсегда?..

— Босявка, так оно и есть. А у тебя много ли таких босявок?

— Десять тысяч, только крикни!

Но оба, Сигорд и Кечу, знали, что это не так: Сигорд со своей бригадой в пять-шесть сборщиков приносил едва ли не четверть всей втормассы, принимаемой от физических лиц.

— Тогда — да. Жалко. Ну, по крайней мере, у меня совесть будет спокойна, что я не нанес ущерба твоим экономическим интересам.

— Фу ты, ну ты! «Экономическим интересам»! Грамотный, что ли?

Сигорд, шевеля губами, во второй раз пересчитал деньги: четырнадцать червонцев, шесть пятерок, восемь трешек и две монеты по талеру. Сто девяносто шесть талеров. Из них тридцать с пенсами — его. Но это за два дня.

— По какому ты хочешь — по этому? — Кечу с усмешкой ткнул в самый высший разряд, по которому никто никогда не получал, ибо гранулированная очищенная масса, упакованная в мешках, продавалась в других местах и совсем по другой цене.

— Нет, вот по этой. — Сигорд в третий раз потянулся ногтем — подчеркивать.

— И Мирон платит?

— Да. Но взял с меня слово тебе не говорить. «Если выдашь, — говорит, — больше ничего от тебя не приму, хоть золото носи».

— От же сука! Мы же… Ну, а если я ему скажу, что ты мне сказал, а? У тебя выбора не будет, мне понесешь и по прежней цене. А? И даже по меньшей сдашь, потому как некуда будет сдавать.

— Тогда настоящая сука — ты будешь, а не Мирон. И массу тогда пусть Мирон тебе носит, а я пойду алюминий собирать. Баночный. Мне на мою бутылку хватит…

Оба осеклись и замолчали.

Ультиматум, если вам доведется встретить его на жизненном пути или предъявить кому либо — очень точный аршин для измерения собственного «Я». Сигорд трепетал, изо всех сил стараясь держаться прямо и вровень. Главное — взгляд не опускать. Это как в обезьяньем стаде: или сомнут, или признают. Первое — больно, второе — хорошо. Но чтобы добиться второго — надо быть готовым огрести первое.

— Не треснешь?

— В самый раз будет. Иначе нет мне смысла работать, и так почти по нулям.

— Эх… — Кечуа уже все решил про себя и его стенания на бегу, сокрушенные потряхивания головой были просто ритуалом: обстоятельства меняются, а квартплата и семья ждать не могут, надо приспосабливаться к обстоятельствам…

— Ну, давай попробуем, уговорил, будем считать. Со следующего раза вот по этому ценнику.

— С этого раза. Я, как ты заметил, сначала сдал, сначала получил, а потом уже разговор повел. Так?

— И что?

— А то. Если ты серьезно к делу относишься — сегодняшний груз и пересчитай по новым расценкам.