Суворов. Чудо-Богатырь

— Братцы, граф Суворов отдает город на три дня в ваше распоряжение, — кричит белый, всадник победителям.

Казаки в недоумении.

— Да это австрийский адъютант генерала, — говорят фанагорийские гренадеры, увидевшие фон Франкенштейна. — Он с генералом и под Фокшанами и на Рымнике был…

Белый конь и белый австрийский мундир сослужили большую службу.

Молодой человек еще в начале боя сбросил с себя плащ, когда же поскакал исполнять приказания генерала, ветром сорвало с него шляпу и рассыпало по плечам его русые кудри. Он объехал уже левый фланг, когда заметил критическое положение казаков и помчался к ним. Он не разбирал дороги и скакал по трупам, валявшимся грудами.

Среди убитых были и раненые. Он слышал их стоны и мольбы, но что мог сделать… Вдруг из груды трупов приподнимается обезображенная фигура в священнической рясе и умоляюще протягивает к нему крест.

— Спаси святыню, — жалобно молил умирающий полковой священник.

Молодой человек моментально остановил коня и, спрыгнув на землю, преклонил колени.

— Благослови, благочестивый отец, — сказал он, с благоговением принимая святой крест и целуя подающую его руку.

— Именем Всевышнего, благословляю тебя… Сим победиши… — слабым голосом проговорил умирающий и упал бездыханным.

Религиозный юноша в благословении священника увидел благословение Божье. С чувством глубокой веры в помощь Божию вскочил он на коня и с высоко поднятым крестом помчался на турок…

«Сим победиши…» — звучали в его ушах слова умиравшего.

Слова священника сбылись. И крест Господень повел к победе, победе полной, славной. Ураганом ворвались казаки в крепость. Не выдержали турки напора такой стихийной силы и начали отступать в город.

Приказание Суворова исполнялось в точности: солдаты не зарились на добычу и не покидали строя. Тесным кольцом русские войска сжимали турок, которые упорно отстаивали каждую пядь земли. Завязался упорный бой, перед которым ночной штурм был ничто. Каждая площадь превратилась в поле сражения, взятие каждой улицы, каждого переулка стоило русским войскам сотен смертей и увечий. Летели пули, ручные гранаты, летели и камни. Большие дома и гостиницы превратились в крепости, которые пришлось штурмовать с помощью лестниц, выламывать ворота или разбивать их пушечными выстрелами.

Но упорство турок не могло уже изменить положения дел. В город вступили уже все резервы, и к 1 часу дня он был в русских руках.

Комендант Айдос-Мехмет не пережил этого дня. С двумя тысячами янычар засел он в гостинице, но ненадолго. Фанагорийские гренадеры выбили ворота, и после непродолжительной, но кровопролитной рукопашной схватки янычары сдались.

Их вывели из гостиницы и начали обезоруживать. Богатый кинжал Айдос-Мехмета очень понравился пробегавшему мимо егерю, и он выхватил его из-за пояса паши. Один из янычаров выстрелил, но промахнулся и попал в офицера, отбиравшего оружие.

В суматохе выстрел был принят за проявление вероломства, и разъяренные солдаты ударили в штыки. Почти все янычары легли на месте. Айдос-Мехмет умер от 16 штыковых ран. Офицерам с трудом удалось спасти часть Мехметовой свиты.

К 4 часам пополудни все было кончено.

Двукратная неудача под Измаилом, невзгоды осадного времени, крайнее озлобление солдат вследствие дорого доставшейся победы — все это сделало измаильский штурм в высшей степени кровавым. Солдаты рассвирепели; под их ударами гибли все: и упорно обороняющиеся и безоружные, и женщины и дети; обезумевшие победители криками поощряли друг друга к убийству. Офицеры не могли удержать их от бесцельного кровопролития и слепой ярости. Наряду с убийством повсеместно шел грабеж. По улицам и площадям валялись груды человеческих трупов; лавки, гостиницы, богатые дома стояли полуразрушенными, внутри было все разбито, разломано, приведено в полную негодность…

Кутузов, назначенный еще во время штурма комендантом, вступил в исполнение своих обязанностей. В важнейших местах расставил он караулы, разослал по городу патрули, а Суворов между тем писал Потемкину: «Нет крепче крепости, отчаяннее обороны, как Измаил, падший перед высочайшим троном ее императорского величества кровопролитным штурмом. Нижайше поздравляю вашу светлость».

Глава XXVII

Всю ночь, до утра, раздавалась трескотня ружейных и пистолетных выстрелов. Всю ночь шел грабеж.

Наутро одна из площадей была очищена от трупов, на ней собрались войска, был отслужен благодарственный молебен, и «Тебе Бога хвалим» заглушалось орудийными выстрелами салюта.

Суворов, в парадном мундире, объезжал войска, хвалил их за храбрость и именем императрицы благодарил героев.

Особенно трогательна была встреча его с любимыми фанагорийскими гренадерами. Они служили в главном карауле. Суворов отправился к ним, поздравил с победой, хвалил их храбрость, мужество и бесстрашие.

— Жить и умереть хочу с вами, чудо-богатыри, — говорил он в восторге, вызвав из рядов одного из гренадер и обнимая его.

В городе был устроен обширный лазарет, куда свозились раненые, а тела убитых русских воинов были вывезены за город и преданы христианскому погребению.

Турецких трупов оказалось двадцать девять тысяч, предавать их земле не было никакой возможности, и их бросали в Дунай.

Несколько дней очищали городские улицы от мертвых тел и попутно грабили дома.

Солдаты не знали, что делать с награбленным добром, и продавали его за бесценок.

Суворов, по обыкновению, ни до чего, добытого грабежом, не дотронулся, отказавшись от всех представленных и поднесенных ему вещей. Гренадеры привели к нему чудного коня в богатом уборе, прося взять на память о славном дне, но и от этого старый воин отказался.

— Донской конь привез меня сюда, на нем же я и уеду, — сказал Суворов.

— Теперь донскому коню тяжело будет везти вновь добытые вашим сиятельством лавры, — заметил один из присутствовавших генералов.

— Донской конь всегда выносил меня и мое счастье, — отвечал Суворов.

— Наш Суворов в победах и во всем с нами в паю, только не в добыче, — говорили солдаты, боготворившие вождя.

Девять дней провел Суворов в Измаиле, приводя город в порядок. Победа праздновалась и солдатами, и офицерами. На другой день, после молебна де Рибас давал обед у себя во флотилии, а через несколько дней Суворов обедал у генерала Потемкина.

Устраивались парадные обеды и для солдат. Музыка гремела с утра и до ночи, песни оглашали пустынные улицы.

Русский солдат любит песню, в ней он изливает свои и горе, и радость, в ней прославляет своих вождей и победы. И вот однажды, когда Суворов обедал со своим полевым штабом и генералами, под окнами его квартиры раздалась новая солдатская песенка о вороне:

Я летал, летал, полетывал, По белу свету погуливал… Я видел диво, диво дивное, Диво дивное, чудо чудное: Как наш батюшка Суворов-граф С малой силой соколов своих Разбивал полки тьмучисленные, Полонил пашей и визирей. Брал Измаил, крепость сильную, Крепость сильную, заветную. Много пало там солдатушек За святую Русь — отечество И за веру христианскую. Я принес тебе и весточку. Что твой милый друг на приступе Пал со славой русска воина.