Свадьба за свадьбой

Так не лучше ли в гробы, Выспимся под Отчим кровом, — будет нам спасенье.

Он отворил дверь и прошел в цех. Неподалеку от входа мастеровой распиливал на станке доски. Ясное дело, для изготовления его стиральных машин не всегда отбирались лучшие куски древесины. Иные дощечки довольно скоро ломались. Их использовали для изготовления деталей, которые были запрятаны поглубже в нутро машины и не так сильно бросались в глаза. Машины надо было продавать недорого. Он ощутил легкий укол совести, а потом рассмеялся. Как легко увлечься всякими пустяками, когда на уме у тебя столько важных и глубоких вопросов. Ты как ребенок, которому надо научиться ходить. Так чему именно следует научиться? Ходить, чтобы обонять, осязать, ощущать предметы — может быть, так? Научиться тому, что в мире, помимо тебя, есть кто-то еще. Кто это? Ты должен немного осмотреться. Как было бы славно воображать, будто на стиральные машины, которые покупают бедные женщины, идут только лучшие доски, но подобные мысли развращают. Чего доброго, заразишься эдаким самодовольством — оно всегда появляется, если предаваться мыслям о стиральных машинах из досок наилучшего качества. Он знавал таких людей и всегда относился к ним презрительно.

Он прошел фабрику насквозь, минуя шеренги мужчин и подростков, которые, склонившись над станками, вытачивали всевозможные детали стиральных машин, соединяли их друг с другом, красили и упаковывали машины для отправки. Верхняя часть здания была отведена под склад. Он прошел мимо сваленных в кучу обструганных досок к окну, выходившему на мелкую, почти пересохшую речушку, на берегу которой стояла фабрика. Повсюду висели плакаты, запрещающие курить, но он позабыл об этом, достал сигарету и закурил.

Мысли продолжали пульсировать в нем, и их ритм был каким-то образом связан с ритмом движений темнокожих тел в том лесу в мире его воображения. Он стоял у ворот своей фабрики в висконсинском городке, но в ту же минуту он находился на Юге, посреди реки, вместе с какими-то чернокожими, и еще он был с рыбаками на берегу Моря Галилейского, когда туда пришел человек и начал произносить странные речи. «Должно быть, на свете больше одного меня», — смутно подумалось ему, и, когда разум до конца сформулировал эту мысль, с ним самим будто бы что-то произошло. Всего несколько минут назад, стоя рядом с Натали Шварц, он подумал о том, что ее тело — дом, в котором она живет. И эта мысль тоже осветила его разум. Так разве в доме может жить только один человек?

Сколько всего непонятного вмиг бы прояснилось, распространись такая идея повсюду. Как пить дать, она приходила в голову множеству других людей, но они, быть может, не сумели понять, каков самый простой следующий из нее вывод. Сам он ходил в городскую школу, а потом учился в Висконсинском университете в Мэдисоне. Было время — он прочел целую уйму книг. Когда-то Уэбстеру даже казалось, что ему может прийтись по душе самому писать книги.

Несомненно, многих писателей посещали мысли, подобные тем, которые сейчас приходили ему в голову. На страницах иных книг можно найти убежище от неразберихи повседневности. Возможно, выводя слова, эти люди чувствовали в себе, как чувствовал сейчас он сам, какую-то особую бодрость, какую-то завершенность.

Он затянулся сигаретой и посмотрел за реку. Фабрика стояла на краю города, и за рекой начинались поля. Все мужчины и женщины ходили по той же самой земле, что и он. По всей Америке, по всему миру, коли на то пошло, мужчины и женщины совершали всякие само собой разумеющиеся действия почти так же, как он. Они поглощали пищу, спали, работали, занимались любовью.

Размышления немного утомили его, и он потер лоб ладонью. Сигарета погасла; он бросил ее на пол и закурил другую. Мужчины и женщины пытались проникнуть в тела друг друга, и время от времени это исступленное стремление было сродни безумию. Это называлось — заниматься любовью. Он задавался вопросом, настанет ли когда-нибудь день, когда мужчинам и женщинам ничто не будет в этом мешать. Как же трудно было пробираться сквозь путаницу собственных мыслей.

Уверен он был только в одном — в том, что раньше он никогда не бывал в таком состоянии. Хотя нет, это вранье. Один раз был. Когда женился. Тогда он чувствовал себя точно так же, но с тех пор что-то произошло.

Он начал думать о Натали Шварц. В ней было что-то чистое и невинное. Быть может, сам того не зная, он влюбился в нее, в эту дочь владельца бара и ирландской старухи пьянчужки. Если так — это многое бы объяснило.

Он почувствовал, что кто-то подошел к нему, и обернулся. В нескольких футах от него стоял работник в комбинезоне. Он улыбался.

— Сдается мне, вы кое-что забыли, — сказал он.

Джон Уэбстер улыбнулся тоже.

— Так и есть, — ответил он. — Я много чего забыл. Мне почти сорок, и я, думается, позабыл жить. А вы?

Работник снова улыбнулся ему.

— Я про сигарету, — пояснил он и ткнул пальцем в сторону брошенной на пол еще дымящейся сигареты.

Джон Уэбстер наступил на сигарету, а потом бросил на пол вторую и на нее наступил тоже. Он и работник стояли и смотрели друг на друга, и это было чуть-чуть похоже на то, как прежде он смотрел на Натали Шварц. «Интересно, могу ли я войти и в его дом», — подумал он.

— Верно, спасибо. Я забыл. Витаю где-то, — сказал он вслух.

Работник закивал.

— Со мной тоже бывает.

Недоумевающий фабрикант покинул верхние помещения, спустился к железнодорожной ветке, ведущей от цеха к главным путям и побрел в сторону наименее заселенной части города. Подумал: «Должно быть, уже полдень». Обычно он обедал в одном местечке неподалеку от фабрики, а его работники приносили обеды с собой в свертках и жестяных коробочках. Теперь он решил, что отправится в свой собственный дом. Его не ждали, но он подумал, что ему будет радостно взглянуть на жену и дочь. Пассажирский поезд мчался по рельсам, и несмотря на оглушительный рев гудка, Уэбстер его не слышал. Когда поезд уже почти его нагнал, молодой негр, должно быть, бродяга — словом, шедший вдоль путей чернокожий, с головы до ног в рванине — подскочил к нему и, яростно вцепившись в пальто, изо всех сил толкнул в сторону. Поезд пронесся мимо, а Уэбстер стоял, глядя ему вслед. Он и негр посмотрели друг другу в глаза. Он сунул руку в карман, инстинктивно сообразив, что должен бы заплатить за оказанную услугу.

И тут какая-то дрожь прошла по его телу. Он ужасно устал.

— Витаю где-то, — сказал он.

— Ясное дело, босс. Со мной тоже бывает, — с улыбкой сказал негр и пошел прочь.

2

Джон Уэбстер поехал домой на трамвае. Он был на месте к половине двенадцатого, и его, как он и предполагал, не ждали. Позади дома, строения довольно-таки невыразительного, располагался сад с двумя яблонями. Он обошел дом и увидел свою дочь, Джейн Уэбстер; она покачивалась в гамаке, растянутом между яблонями. Рядом с гамаком, под одним из деревьев, стояло старое кресло-качалка, и он, подойдя, уселся в него. Дочь была удивлена появлением отца в такой час: приходить посреди дня было не в его обыкновении.

— Привет, пап, — проговорила она вяло, села в гамаке и бросила свою книгу на траву, ему под ноги. — Что-то стряслось?

Он покачал головой.

Подобрав книгу, он начал читать, а она снова опустила голову на подушку. Книжка была современная. В ней рассказывалось о Новом Орлеане, каким тот был в старые времена. Он прочел несколько страниц. Очевидно, это была одна из тех вещиц, которые так хорошо спасают нас от самих себя и от тупой скуки повседневности. Юноша крался по улице под покровом ночи; плечи его были укрыты плащом. Над головой сияла луна. Цветущие магнолии наполняли воздух благоуханием. Юноша был хорош собой. Дело в романе происходило еще до Гражданской войны, и поэтому у юноши было видимо-невидимо рабов.

Джон Уэбстер закрыл книгу. Читать ее не было смысла. В юности он и сам почитывал такие книжицы. Они так хорошо спасали от самого себя — и тупую скуку повседневности делали чуть менее ужасающей.

И откуда это взялось — что повседневность всенепременно должна быть скучной и тупой. Ясное дело, последние двадцать лет его жизни и в самом деле были скучны, но этим утром все было иначе. Ему даже казалось, что такого утра у него не случалось ни разу за всю жизнь.

В гамаке лежала еще одна книга, он взял ее и пробежал глазами несколько строк.