Свадьбы
Шрифт:
— Чика, Чика!.. — кричал внуку Остап Брага. — Не бросай меня!.. У меня в голове все крутится!..
А трое «надежных» вместе с весовщиком Лебедой остались на дороге и пытались уже играть что-то веселое, похожее не то на полечку, не то на краковяк, а в общем-то ни на что не похожее. Пока представительный друг Валерьяна Павловича да тщедушный дьячок не прогнали их с дороги и не велели убираться вон.
Поздно ночью Митрофан Сосна с Остапом Брагой и Петькой добрались до города, изрядно поплутав в лесу и хорошенько изодрав о сучья свою парадную одежду. Петьку немедленно
— Только б инструмент вернуть!.. Только б инструмент… Ведь все на мне числится, — чуть не плакал от горя Митрофан Сосна.
К счастью, «надежные» хоть в чем-то, да оправдали себя: Петька приволок три трубы и кларнет, правда, без мундштука. Сами «надежные» в этот час уже отсыпались по домам.
— Вот ироды, ах, ироды! — сокрушался Митрофан Сосна. — Да они нас специально напоили! Ей-богу, специально!.. Никогда с попами дел не имел и иметь не буду! — клялся он.
Опасаясь, что Валерьян Павлович и его представительный друг явятся к нему учинять скандал и требовать назад задаток, который еще перед выездом в Вишняки был честно поделен между музыкантами, Митрофан Сосна скрылся в дальнее село к двоюродному брату и отсиживался там целых две недели.
А в день, когда вернулся, к нему заявились… кто б вы думали? Заявился к нему Миша Капка вместе с Ерофеем Мельником.
— Ну, изверг-мучитель, про духовную особу мы всё знаем. Папа римский тебе не простит! — сказал ему Миша Капка. — Так что давай лучше мириться, чтоб никаких последствий. А мы в своем нехорошем поведенье раскаиваемся.
— Давайте мириться, я не против! — обрадовался Митрофан Сосна. И трижды облобызался с Мишей Капкой, а затем трижды с Ерофеем Мельником.
И они помирились. Теперь в нашем городке оркестр играет в прежнем составе:
1. Митрофан Сосна — руководитель, баритон, ореховая лысина, ноги колесом, на подбородке торчит бородавка с седым волоском, как мыс Доброй Надежды торчит на оконечности Африки.
2. Остап Брага — бас «цэ», запорожские усы до самой шеи.
3. Григорий Пархоменко — 2-й альт, шея в три складки, слова произносит лишь в крайнем случае.
4. Ерофей Мельник — кларнетист, смоляной чуб, сестра Маня-Мери в Нью-Йорке.
5. Нестер Козодуб — 1-й тенор, козлиная бородка, зеленые веснушки, оставленные дробью.
6. Прохор Груша — 2-й тенор, нос от уха до уха буро-синего цвета, непьющий.
7. Яков Деревяненко — 1-й альт, седой бобрик, грудь вперед, незадачливый охотник и отпетый враль.
8. Миша Капка — барабанщик, без шансов перерасти свой барабан.
9. И другие не менее колоритные личности.
А теперь скажите: есть в вашем городе оркестр, подобный нашему? И такие музыканты?.. То-то же!
Да, еще. Последнее время в клуб на репетиции стал ходить весовщик топливного склада Лебеда и есть надежда, что в недалеком будущем он начнет играть на кларнете по нотам. А у Ваньки Окуня ни малейшей надежды нет. Он тоже как-то заявился на репетицию, но Сосна сразу указал ему на дверь. Митрофан Сосна еще на похоронах в Вишняках определил, что Окуню с рождения крепко наступил на ухо медведь.
Святая Мария
В предутренних сумерках на городской площади собирался народ. Было сыро, прохладно, ветрено. Всю ночь шел ливень, с оглушительным громом и частыми молниями, неровности асфальта затянули лужи, неприметные в тусклом свете фонарей.
Четыре улицы лучами сходились к площади, четыре здания — кинотеатр, столовая, универмаг и банк — обрамляли ее, обратив окна к каменной трибуне, обсаженной низенькими елочками, позади которой за высоким бетонным забором постоянно погромыхивали поезда и на разные голоса выкрикивали в динамик свои распоряжения диспетчеры.
Люди подтягивались из сырых, слепых улиц на свет фонарей. Собирались долго, не меньше часа, так что вверху начало понемногу белеть. Ходили, шлепая по лужам, вокруг грузовиков, искали своих.
— Здесь финотдельских нету?
— Возле столовки!..
— Не знаете, где ателье собирается?
— Ателье? Понятия не имею!..
— Здравствуйте, Анна Егоровна. Тоже на картошку?
— На картошку. Здравствуйте. В «Красный луч». Наших ищу.
— Мы тоже в «Красный луч».
— Да все туда сегодня!..
В столовой ярко светилось большое квадратное окно — круглосуточно работал буфет для железнодорожников. Там толпились мужчины, запасались куревом. Торговля шла прямо из окна. Возле машин ответственные за сбор проверяли, все ли на месте.
— Кого нету?.. Петровой нету? Безобразие!.. — срывался на фальцет мужской голос.
— И не будет, сапог резиновых не достала! — отвечал женский голос.
— Сапоги не оправдание, справка от врача оправдание! — возмущался фальцет.
Фальцет принадлежал хлебомесу городской пекарни Стрекозе — костлявому мужчине с длинным горбатым носом, достававшим своим загнутым концом прямо до нижней губы. Стрекоза был известен тем, что всегда возглавлял в пекарне всякие общественные мероприятия.
— Авдеенко не ждите, жена заболела!.. — слышалось в другой стороне.
— А когда Авдеенко сознательность проявлял? — нервничала пожилая машинистка райисполкома Пищикова, которая была ответственная за сбор финотдельцев и фармацевтов. — Я этого так не оставлю! Мы его на исполкоме разберем! — обещала она, похаживая возле грузовиков и нервно затягиваясь папироской «Север».
На станции маневровый паровоз с пронзительным свистом выпускал пар, из-за трибуны на площадь выползало шипящее белесое облако. По ту сторону облака волновался динамик:
— Старший кондуктор сто пятого, бегом зайдите в дежурку!.. Старший кондуктор сто пятого…
Наконец поехали.
Десять грузовиков затряслись по булыжнику в сторону железнодорожного полотна — мимо бревенчатых складов «Заготзерно», мимо открывшегося полотна железной дороги, где в тупиках черным стадом сбились старые, отжившие свой век паровозы и поврастали в землю дощатые, поросшие мхом вагончики, в которых жили холостяки-путейцы. Мимо непросыхающего болотца по другую сторону дороги, мимо сменившего болотце орешника — высокого и бесплодного.