Свадьбы

Врагов он на своем коротком веку положил немало, но и самого участь бойца не минула.

– Что бабе надо на Кругу?
– крикнул, разъярясь, Та- таринов.

– Я Мария Огнева!
– ответила женщина, - Я не баба, а вдова. А это сын куренного атамана - Пантелеймон. Зубок у него прорезался. Будьте ему, казаки, вместо отца.

Поклонилась на все четыре стороны, приглядывая, однако, за седоком, не слетел бы.

У казаков от такого бабьего слова слезы из глаз поперли. Как же это - не поняли сразу, зачем сосунок на коне. Обряд первого зуба у казаков - второе крещенье.

– Любо ли вам, атаманы-молодцы, исполнить обряд?
– крикнули с помоста есаулы.

– Любо!

Мария подвела коня к помосту. Михаил Татаринов хотел снять мальчишку с коня, а тот как клещ.

– Славный будет казак!

Поднял Пантелеймона над головой, показал всему войску, а потом передал его Яковлеву, вынул из ножен саблю и саблей подрезал чуб.

– Расти, казак! Не сабли пусть тебя не милуют, не пули - все раны ты стерпишь и перенесешь, пусть минует тебя злая доля робкого сердцем. Аминь.

Памятным выдался первый Войсковой Круг в городе Азове, а для Порошина и подавно. И не мечтал и не гадал о той жизни, какая ждала его впереди.

Дом пузатый, высокий, как башня, окошки в три ряда прижались под плоскую черепичную крышу. Дверь большая, железная, ржавая. Порошина взяло сомненье: “Да жилой дом-то? Приметы как будто те, что указал Тимофей Яковлев, только в чужом городе долго ли не в ту улочку свернуть”.

Толкнул, однако, дверь ладонью, а она, словно из бересты, легонько размахнула крылышки, и очутился Федор Порошин с глазу на глаз с двумя дюжими казаками. Уставились, как сторожевые псы, и ни полсловечка.

– Яковлев-атаман тут живет?

Молчат.

– Толмач я, Порошин.

Казаки плечи маленько поубрали, а молчат. Почесал Федор в затылке и пошел мимо молчунов. Не тронули.

Лестница каменная, узкая, круто взяла вверх, но тотчас стала сужаться, и в горловине ее Федор увидел носы грубых сапог.

– Меня Яковлев-атаман звал к себе, - сказал снизу сапогам.

Сапоги убрались, и Федор очутился на тесной площадке перед дверью.

“Не дом, а крепость, - подумал, - в этом коридорчике один против сотни устоит”.

Дверь отворилась сама, и голубой, легкий, как мотылек, человечек, весь шелковый, улыбчатый, мягко подхватил Федора под локоток и спровадил в очередную дверь. Светло, нарядно, и сам Тимофей Яковлев на изразцовой лежанке под собольей шубой.

– Здравствуй, Порошин! Прости, что лежу. Старая стреляная рана с утра огнем горит. К грозе, видать. Садись, чего стоишь?

Возле лежанки стоял одиноко стул, и Федор понял, что стоит он здесь не напрасно. Ждали толмача в доме.

Тимофей - узколицый, узколобый, усы белые, а в бороде серебро только-только завелось. Глаза как прусаки, рыжие, быстрые Глянул на Федора и подмигнул.

– Порох свой пришлось отослать. Однако, спасибо. У Мишки был?

– У войскового атамана?

– Говорю, у Мишки.

– Сегодня звал, да я сначала к тебе.

Яковлев поглядел на Порошина, склонив голову набок.

– Угу.

Достал из-под шубы мешочек. Звякнул.

– Возьми. Будешь мне служить - не промахнешься… У кого, говоришь, в Москве служил?

– Я человек князя Одоевского. При книгах у него был.

– А плохо ли при книгах быть?

– Не плохо, да покланяться забыл. Князь велел пойти на задний двор, а я вышел через красное крыльцо.

– Гордый, что ли?

– Не знаю, только сызмальства за человека себя почитал.

– Угу.

Тимофей вытянул из-под шубы другой мешочек.

– Этот тоже возьми. На обзаведенье. Рад был познакомиться с тобой, Порошин. Ступай к Мишке. Он чванливый. Узнает, что, прежде чем к нему пойти, ко мне завернул, - обидится.

– За деньги спасибо! В Азове казацкое снаряжение дорого.

– Дорого! Я бы тебя снарядил, Порошин, да лучше сам купи. О нашей дружбе пусть мы с тобой и знаем.

– А слуги твои?

– У меня, как у султана. Кроме комнатного человека, все немые.

Федор поклонился, пошел.

– Есаулом войсковым хочешь быть?
– спросил вдруг Яковлев.

– В есаулах я был бы на месте. Не учен саблей махать.

– Сабля - не коровий хвост, саблей не машут, а рубят… Ступай к Мишке. Поглядим, какую он тебе работу придумал.

У атамана ждал Порошина есаул Наум Васильев.

– Турецкий знаешь хорошо?
– спросил по-турецки.

– Знаю.

– В Истамбуле бывал?

– Нет. Нигде я не был, кроме Москвы.

– По-арабски читать-писать не можешь?

– Могу.

– Читай вслух.

Перед Наумом Васильевым лежал Коран. Порошин прочитал три первых суры.

– Можешь. Теперь слушай. Человек ты новый, но коли пришел на Дон - значит, свой. Назад, в рабство, не побежишь с воли… В бою испытать тебя тоже некогда, да и не всякий книжный человек для боя годен. Службу мы тебе решили дать такую, какую не всякий рубака выдюжит, а на тебя надеемся. На твой быстрый ум.

– Да ума-то я будто и не выказывал…

Наум Васильев засмеялся.

– Тимошка Яковлев, видно, думает, что один он на весь Азов хитер… Дело сделано доброе, Федор. О купцах… О купцах я… И дело прошлое. Про то забудем. Тут, видишь, такая спешка с тобою, что и словесами поиграть некогда. Отправляем мы тебя в Истамбул.

У Федора от радости язык к небу прилип.

– Боишься?

– Нет, - почти просипел Федор, - нет… Всю жизнь мечтал поглядеть заморские страны.

– Вот и поглядишь… Только ведь тайно придется. Не сробеешь?

– Нет.

– Странники в Иерусалим идут. К ним сегодня же пристанешь… В Истамбуле, то бишь Константинополе, в монастыре, найдешь отца Никодима. Он укажет нужных людей, через которых в самом Серале доподлинно узнаешь, когда ждать прихода турецкого султана в Азов.

– Как добираться назад?

– По морю. В первые три дня каждого месяца будешь ждать чайку91. Где, укажут святые отцы… Повтори, что тебе приказано.

Порошин повторил.

– Надень этот крестик.

Дал медный, с прозеленью, крест.