Свадебный марш на балалайке
Шрифт:
Практикантка принялась рыться в шкафу, очередь рычала, пациентка в кресле обещала всем открутить руки, ноги, а заодно и голову, а пока, чтобы не терять времени, она разбирала кресло на составные части. Девчушка отыскала бумаги, сунула их в руки Дуси, пинками вытолкала возмущенных женщин и захлопнула дверь. Очередь быстро угомонилась, и только из-за запертой двери было слышно, как пациентка гневно клеймит позором всю медицину в общем и отдельных ее представителей в частности.
Дуся несся в ближайший супермаркет. Это он там видел такой ящичек, который может сделать любую копию. А ему и нужны были копии, все-таки больничные документы
– Девушка, мне надо… чтобы было много… – задыхаясь, попросил Дуся.
– Отксерить? – двигая челюстью в разные стороны, вяло спросила дива.
– Ну… сделайте хоть что-нибудь!
Через пять минут у него в руках была полнейшая копия карты Левашовой Анны Викторовны. Дуся даже не стал разглядывать. И поспешил назад, в консультацию.
– Девушка! – снова припал он к окну регистратуры. – Возьмите карту.
Девушка молча посмотрела, как он выложил карту на стол, и снова отвернулась к окну. Неизвестно, что сегодня там показывали, но весь день работница в белом обращала свой взор только туда.
Сегодня Дуся был без машины. Ксения только добросила его до дома Анны, и поэтому добровольному сыщику пришлось найти укромное местечко, чтобы без помех разобраться в документах. В кармане шелестело несколько десяток, и Дуся, не раздумывая долго, направился в небольшое кафе. В такое время дня за столами еще никого не было, а может, посетители и вовсе не баловали кафе на отшибе своим вниманием – как бы там ни было, Дуся сидел один. Его столик был в углу, среди раскидистой искусственной растительности. Он заказал себе кофе, пару пирожных и в ожидании заказа развернул бумаги.
Конечно, большую часть записей он не смог разобрать. У врачей, оказывается, изобретен совершенно непонятный, свой язык. И захочешь прочитать, а не сумеешь. И все-таки кое-что было написано по-русски. Вот, например, графа – мать. Черным по белому написано – Левашова Анна Викторовна, полных лет – двадцать. А отец какой-то… Левашов Виктор Федорович! Пятидесяти пяти лет. Вот так. Это что же, Левашова была замужем за каким-то старичком и попутно изменяла ему с таким же зрелым Воротиловым? С ума сойти! Девчонки просто помешались на полувековых мужчинах! Ага, вот. Беременность восемь недель, это что? Уже два месяца, значит? Интересно, а сколько времени Левашова дружила с Алексом? Может, это его ребенок? Нет, надо определенно разыскать эту Левашову, и пусть она сама все расскажет.
Дуся собрал бумаги и огляделся. Кофе и пирожные ему так и не принесли, да он уже и не хотел. Он встал и направился к выходу.
– Юноша! Юноша, постойте! – преградила ему дорогу агрессивная женщина в синем фартуке с прической «Овца-блудница». – А рассчитаться?!
– Позвольте… За что? – удивился до крайности Дуся.
– То есть что значит, за что?! А за кофей? А за пирожное «картошку»?!
– Я не заказывал «картошку».
– Правильно! Вы заказали эклеры. Но у нас их сроду не делали, поэтому вам записали «картошку», она стоит дороже!
– Да какая разница! Я ни эклеров, ни «картошки» не ел! – начал терять терпение Дуся. – И кофе ваш не пил!
Женщина стояла насмерть. Она растопырила руки и не собиралась расставаться с деньгами.
– Ну и что, что не ели! Надо было чуток подождать! Мы, между прочим, не
все здесь сами печем! Вот за вашей «картошкой» специально человек в кулинарию побежал, и чего теперь – он со своими кровными денежками расставаться должен?Дуся не стал испытывать терпение. Он выложил противной бабе столько, сколько она сказала, и вырвался на свободу.
Глава 7
Мешок недоразумений
Не успел он отойти и четырех шагов, как его снова поймала работница кафе.
– Вот, возьмите! Нам чужого не надо! – злобно ткнула она ему в руки широкую коробку из-под обуви, где были навалены пирожные «картошка».
– Я что, так много заказывал? – удивился Дуся.
– А вы что, хотели, чтобы для вас из-за одной штучки человек незнамо куда мотался? Берите, не вредничайте! – Насильно пихнув коробку, женщина отправилась обратно, вызывающе виляя бедрами.
Дуся растерянно сел на скамейку возле остановки и сунул одно пирожное в рот. Стало сладко, но никакого удовольствия не наблюдалось. Нет, он и сам любил такие колобки, но за столом, за чашечкой чая, а чтобы так, на остановке… Везти к Ксении коробку не хотелось, такими кулинарными изысками их не удивишь, Марфа Николаевна, чего доброго, и обсмеять может. Ясное дело, пора пить чай с мамой. Дуся, конечно, звонил матери, сообщал о гибели Алекса, спрашивал про ее дела, но одно дело – звонить, а совсем другое – вместе пить чай, пусть даже молча.
Подошел нужный автобус, и Дуся быстро вскочил на подножку. Через двадцать минут изнурительной тряски он уже стоял возле родной двери. Едва палец дотронулся до звонка, как за дверью послышался родной мамин голос:
– И мотай отсюда, тварь подзаборная! Сказала – не люблю! Я – молодая, свободная женщина, не собираюсь всю жизнь вокруг тебя курицей скакать!
– Мам, ну если чего, так я только чайку… – растерялся Дуся.
– Ой! Кто там?! – взвизгнула матушка совсем другим – тоненьким голоском. – Дуся! Сынок, это ты, что ли? – Она уже гремела щеколдами и отпирала двери. – Ой ты ж, батюшки мои! Сыночек! А я тут одна, у меня такое горе! Дуся, если бы ты знал… – Олимпиада Петровна немедленно потерла глаза, и на щеку скатилась одинокая слезинка.
– Мама, да что произошло-то? – уже всерьез напугался Дуся.
– Дусик, ты только не нервничай. Держи себя в руках. Все очень плохо, я разошлась с Редькиным!
Дуся передохнул.
– И больше ничего? – на всякий случай уточнил он.
– А тебе что – недостаточно? – возмутилась Олимпиада Петровна. – Дуся, у меня депрессия, я не могу спать, я не могу есть, я…
– А что случилось? – уже спокойно спрашивал Дуся, вовсю хозяйничая на кухне.
Он уже поставил чайник, разложил пирожные на красивое блюдце, а мама сидела рядом и излагала факты:
– Дуся, я поняла – этот человек мне не нужен. Ты только подумай: он! Сам! Стирает свои носки! Не доверяет! Да разве же это мужское дело – с тряпками полоскаться?!
– Мама, ешь пирожные, смотри, сколько я тебе привез. А носки… ну это же неплохо, если мужик сам за собой следит, – нежно уговаривал он раздухарившуюся мать.
Та сдаваться не собиралась.
– Нет, Дуся! Он же еще и молоко кипяченое на дух не переносит!
– Ну так не кипяти.
– Как это не кипяти! Столько лет кипятила… да у нас в доме всегда такая традиция была, чтобы кипятить… И потом… потом… Да! Он же меня ревнует как сумасшедший! К любому фонарному столбу!