Свеча Хрофта

Отступившая ненадолго тоска проснулась и набросилась с новой силой. Эти трое, что ссорились сейчас на берегу, были семьей. Хрофт оставил свою семью на Боргильдовом поле. Он привел их туда, сыновей, друзей…

— Простите нас, Великий Хрофт, — наконец выговорившись, обратился к нему Дирк, — за столь непозволительное поведение. Мы с братьями…

— Не стоит, — Отцу Дружин никогда не доставляло удовольствия чужое унижение. — Даже сильнейшим из нас свойствен страх за любимых. И нет приятнее зрелища, чем семья, где заботятся друг о друге. Поверьте мне, Дирк, я знаю. Жалею лишь, что не понимал этого раньше, когда моя семья была рядом со мной. И я отдал бы много, чтобы вновь обнять сыновей так, как вы обнимаете братьев.

Глубокая печаль, прозвучавшая в словах Отца Дружин, заставила Дирка смутиться и опустить взгляд. Разумный Рихвин поволок еще не слишком твердо держащегося на ногах Велунда в сторону лагеря. Дирк, продолжая просить прощения, последовал за ними. И Хрофт остался на берегу один, чувствуя себя чужаком.

За то время, что он провел в скачке между мирами и битвах, он вновь привык к тому, что его ждут. Что он — последняя надежда. Он — Один. Но Девчонка заставила его снова стать Хрофтом. И вместе со старым именем вернулись одиночество, тоска, странная, никак не вяжущаяся с божественностью неприкаянность.

Здесь, в лагере, он был чужим. Как ни уверяла его в обратном Руни, все в укладе этого кипящего человеческого муравейника говорило: нам не нужно богов. Он, Хрофт, чувствовал себя лишним. Он был одним из них, ел с ними за одним столом, участвовал в обсуждении планов. Но ровно до того момента, когда каждый из крошечных винтиков этого механизма не включался в работу. И Хрофт понимал, что ему — слишком большому, слишком сильному, слишком… богу — нет места в этой человеческой машине. Он был наблюдателем, и единственная роль, что отводилась ему, заключалась во владении Разрубленным мечом.

Он с удивлением понял, что оказался лишь одной из удачных «придумок» Руни. Меч и бог, который может им воспользоваться.

Хрофт в раздражении пнул валявшийся перед ним на земле обломок арбалета, пытаясь понять, как он оказался втянутым в эту нелепую игру, которая не имела общего с настоящей войной. В бою он тотчас разобрался бы, где друг, а где враг. Но сейчас множество тончайших нитей опутали его, и Отец Дружин не мог понять, какие из них нужно разорвать тотчас, а какие хранить как зеницу ока.

Он широким шагом двинулся туда, где, судя по гомону, поставили катапульты. Снова пнул уже попадавшийся ему под ногу обломок и остановился в недоумении. В траве, на том месте, где спорили альвы, блеснуло золотом. Хрофт наклонился и поднял оброненное кем-то из братьев. Изящный небольшой амулет на порванной цепочке — восемь направленных в разные стороны стрел. Звезда Хаоса.

Хрофт почувствовал, как кровь прилила к лицу. Враг и вправду оказался под самым носом. Но кто из них? Велунд? Диркрист? Рихвин? Или все трое? Отец Дружин в сердцах обругал себя за невнимательность. Если бы он не поддался тяжелым воспоминаниям, то, верно, успел бы заметить, кто из братьев потерял цепочку. Кто стоял на этом месте, когда она упала в траву. Тогда он уже знал бы, кто из них предатель.

Владыка Асгарда сжал амулет в руке так, что одна из золотых стрелок сломалась, впившись ему в ладонь. Он попытался вытащить проклятую занозу, но стрела была слишком тонкой для его пальцев. Хрофт, бранясь, спрятал свою находку в ножны к Разрубленному мечу. Увечный клинок Брана не нуждался в таких просторных ножнах. А тот, кто потерял амулет, едва ли решился бы искать его в таком месте.

Кто бы из братьев ни был предателем, рано или поздно он выдаст себя. И на этот раз уйти не удастся.

Отец Дружин подошел к краю поля как раз вовремя. Действо было в разгаре. Две катапульты и две баллисты установили у самой кромки леса. В воздухе уже парила первая пара летунов, но крылья за их спинами были другими. Не знакомые Хрофту плащи, а жесткие крылья на прочном деревянном каркасе, обтянутом тонким полотном.

Короткий взмах руки, окрик. И еще один летун, уже занявший свое место в баллисте, взмыл в воздух.

— Стреляй, — крикнула Руни, с восторгом следя за ним. Все трое, ловко маневрируя, стали заходить на круг, выцеливая из легких луков разложенные на земле деревянные щиты-мишени. Стрелы со свистом распороли воздух. Одна ударила в самый край щита, две вошли в землю в паре локтей от цели.

— Плохо. Еще круг, — крикнула Руни, из-под руки вглядываясь в парящих над полем альвов. — Чудовища Повелителя Тьмы умеют летать не хуже вашего, и их когти и зубы не промахиваются. Заряжай!

Альвы зашли на новый круг, на этот раз две стрелы угодили в мишень, и одна из них — довольно близко к центру. Рунгерд хлопнула в ладоши, крикнув что-то одобрительное, и приказала летунам снижаться.

Она еще некоторое время спорила с приземлившимися, старательно рисуя им на земле схемы. Альвы жаловались на то, что крылья не позволяют как следует натянуть тетиву. Подошедшие мастера обещали подумать над этим, и наконец все успокоились. Хрофт уже собрался уйти, полагая, что все окончено, но понял, что ошибся.

Судя по равнодушному виду приземлившихся летунов, которым товарищи помогали избавиться от крыльев и защитных кожаных шлемов, подобный способ подняться в воздух был для них не нов. Баллиста выстреливала летуна по прямой, конструкция крыльев позволяла набрать высоту и обеспечивала свободу маневра. Но на земле они оказывались совершенно беспомощны, так как отстегнуть громоздкие крылья самому было абсолютно невозможно. Поэтому сейчас отстрелявшиеся хмуро поворачивались то одним, то другим боком, позволяя помощникам освободить себя от многочисленных ремней, которыми конструкция крепилась к туловищу.

— Да, выглядит не очень, — ответила на незаданный вопрос Руни.

Отец Дружин засмотрелся на крылья и заметил Рунгерд, когда она уже была в паре шагов. Девушка приблизилась, так что ее плечо оказалось на расстоянии ладони от предплечья Хрофта.

— Это первая конструкция, — пояснила она, словно оправдываясь. — Но видел бы ты, какие лица были у ярлов, когда эти жирные боровы подняли головы и обнаружили в небе моих красавцев.

Руни усмехнулась, вспоминая, перевела лучистый взгляд на Хрофта и тотчас погасила его, натолкнувшись на суровый взор собеседника.

— А еще — так легче взлетать с кораблей. Но вот на земле толку никакого, только мешают.

— А плащи? — спросил Хрофт, он не хотел поддерживать разговор, чтобы не ввязываться в новую словесную дуэль, результатом которой скорее всего станут новые обиды, но вопрос вырвался словно сам собой.

Может, действовало то, что Велунд назвал «притяжением истинного дара», но Отцу Дружин было… интересно. Простая внучка сельского лекаря бросала вызов самой сути магии, гордо заявляя словом и делом, что не нуждается в ней. И он хотел знать, что такого углядело в Девчонке Упорядоченное, чтобы наградить ее этим даром. Хрофт знал свою силу, он мог уничтожать миры, спасти от гибели этносы, но он никогда не был тем, кто создает. Созидательницей всегда оставалась Фригг, его жена, подруга, та, что осталась в далеком прошлом. И воспоминание о ней тотчас отозвалось болью, как открытая рана. Рунгерд была такой. Она могла творить. Однако то, что Фригг когда-то давно обращала на семью, мир, дом, Девчонка направила на то, чтобы бросить вызов богам. Но сейчас Хрофт не думал о ее целях, его привлек сам процесс. Он так привык к тому, что магия здесь, в Хьёрварде, равна силе и власти, что пренебрежение этой первоосновой мира казалось и безумным, и дерзким, и захватывающим.