Свеча Хрофта

— Обопритесь на меня, — тихим шепотом проговорил Борен, — и я провожу вас к палатке.

Но Хаген уже не нашел в себе силы встать. Он стал заваливаться на траву. Пот градом катился по щекам и лбу тана, побледневшие губы едва шевелились. Благоразумный Борен склонился над таном, сделав вид, что внимательно выслушивает приказ, и загородил господина полой плаща от любопытных глаз. Потом Борен свернул плащ Хагена и положил ему под голову, так что любой проходивший мимо решил бы, что неутомимый в походах владыка Хединсея прилег передохнуть перед маршем, как всегда пренебрегая удобством и предпочитая оставаться рядом со своими людьми.

Глава 7

Солнце коснулось нижним краем лесных вершин. Лагерь понемногу затихал. Утомленные воины валились с ног от усталости. Рунгерд пришлось несколько раз будить тех, кто заснул прямо за работой. Бритоголовый хозяин уцелевшего железного клопа из последних сил сторожил свою машину. Гномы уже несколько раз подступали к Рунгерд с просьбой пощупать невиданный механизм. И, если еще можно, починить плюющую огнем махину, а если нет — разобрать второе железное чудовище так же, как первое, и пустить части в дело. Балин лично пытался втолковать парню, что его машина без гномьей помощи не стоит и тачки пустой породы и он, Балин, лично займется ремонтом, потому как уважает мастерство оставшихся в другом мире механиков, сумевших создать столь удивительное творение. Гном говорил горячо и убедительно, как если бы речь шла о золотых рудниках. И Руни думалось, что владыка Подгорного царства несколько кривил душой и рвался заглянуть в нутро самоходному клопу вовсе не из уважения к мастерам закрытого мира, а из простого гномьего любопытства.

Однако, несмотря на напор гномов, парень не сдавался и, подозревая, что Балин со товарищи способны в два счета разобрать машину, стоит ему отлучиться хоть на пару минут, продолжал охранять свое стальное чудовище — последнее напоминание о родном мире.

Парень уснул прямо на нагретой солнцем броне. И Рунгерд стоило большого труда растолкать его и заставить, полусонного, отправиться в лагерь. Тотчас словно из ниоткуда возникшие гномы принялись разбирать клопа, и Руни не стала им мешать. Любопытство придавало подгорным воинам силы, и девушка решила, что будет кстати, если часть этих сил гномы бросят на ремонт катапульт и изготовление каркасов для плащей-крыльев. В обмен на клопа Балин согласился отправить часть своих умельцев в помощь едва держащимся на ногах воинам Руни, и те с видимой неохотой подчинились, завистливо поглядывая на товарищей, продолжавших возиться с развороченным стальным чудом.

Рунгерд доплелась до кухни. На углу в тени стояла бочка и лежало на скамье несколько ковшей, чтобы работавшие могли утолить жажду. Вода была ледяная. Видимо, кто-то из тех, кто согласился работать при кухне, только что наполнил бочку. И догадался взять воду не из реки, а дойти до одного из трех лесных колодцев. Руни зачерпнула полный ковш и вылила себе на голову. Часа два назад это помогло, но сейчас лежащая на плечах усталость не желала отступать. Рунгерд зачерпнула еще воды, плеснула на лицо и грудь. Рубашка тотчас пропиталась ледяной влагой, и это немного привело девушку в чувство. Она в третий раз потянулась к бочке, но подошедший Рихвин вынул из ее рук ковш и погрозил пальцем, словно ребенку.

— Не смей, — буркнул он, зачерпывая воду и жадно приникая к ковшу. Оставшуюся воду Рихвин плеснул на лицо. — Не хватало еще, чтоб ты завтра в горячке слегла. Лечить тебя нынче некому.

Рунгерд виновато подняла глаза на альва.

— Как они? — спросила девушка.

— Чужаки? — брезгливо ответил Рихвин, растирая ладонями виски. — Почти все спят.

— Ты знаешь, Рих, о ком я, — оборвала его Руни. — Как братья?

Рихвин старался держаться, но беспокойство за родных мучило его. Мучило почти так же, как досада: самого его купол почти не тронул. Превосходный воин, Рихвин был слишком мало одарен силой, чтобы почувствовать, когда ее отнимают. Но только благодаря тому, что Рих оставался на ногах, Рунгерд сумела справиться с заботами этого безумного дня. Она постаралась не сердиться на резкий тон альва и примирительно улыбнулась ему.

— Велунд уже на ногах, бледный как смерть, — ответил тот, — и есть не может, но сидит с гномами в мастерской. Плащи делают. А Дирка мы пока спать оставили. Толку от него все равно нет, без силы-то. Но… главное, жив. А как Старик?

Рунгерд никак не могла привыкнуть к тому, что альвы называют Хрофта Стариком. Но одернуть усталого до остервенения товарища не решилась. Просто пожала плечами: не знаю, мол.

— Эймунд прибегал. Сказал, конь поправляется. Встал, — не купившись на ее деланое равнодушие, успокоил Рихвин. — Так что иди и ты отдохни. И не смей больше воду лить. Ледяная. Скрутит тебя лихоманкой завтра, и весь этот сброд мигом разбежится. А своих осталось три десятка. А без магии Дирка, Вела и Старика мы считай что мертвецы. Одно утешает, теперь никто нас из могил не повытаскивает…

— Не надо, — отмахнулась девушка, — я в порядке. И сделано не все.

— Сделано-сделано, — грозно отозвался Рихвин, — а теперь марш спать. Я сам все проверю. И чтоб глаза мои тебя не видели до утра.

Руни слабо запротестовала, но альв повернул ее за плечи и легонько подтолкнул, давая понять, что разговор окончен и непослушания он не потерпит.

Девушка еще немного постояла, не зная, довериться ли умелому помощнику и все-таки сделать передышку или еще раз обойти свою новую армию, проверив, все ли хорошо у воинов, устроены ли на ночь свои и чужие.

Хотя чужих для нее здесь уже не было. Хрофт остаток дня провел на конюшне со Слейпниром, не слишком интересуясь тем, что происходит в лагере. Наверное, явись сейчас враги и вырежи всех, Владыка Асгарда и не заметил бы этого. Единственным, кому позволялось заглядывать в конюшню проведать Слейпнира, был юный Эймунд. Он и приносил новости, прибегая за водой.

Хрофт, бог, которого она обещала воинам, не появлялся, и растерянные и измученные люди стали тянуться к ней. И Руни ничего не оставалось, как вернуться к обычным своим обязанностям. Сделать так, чтобы в муравейнике лагеря был порядок, для каждого нашлось дело по силам и отдых по надобности. И надеяться, что Новым Богам понадобится время, чтобы разобраться в случившемся и накопить силы для удара. А значит, пестрому сброду, собравшемуся в ее лагере, придется успеть стать воинством.

Рунгерд оглядела лагерь, высматривая часовых. Все были на местах и казались бодрыми. На часы поставили тех, кто выспался днем. Охотники добыли немного, но достаточно, чтобы никто не остался голодным, хотя о сытости говорить было смешно. Среди нежданного пополнения нашелся хороший повар, и ужин впервые за несколько месяцев не напоминал смесь глины, травы и полусырого мяса. Хотя, призналась себе Руни, трава там все-таки была в достатке.

Девушка прошла между лачугами и навесами. Везде спали. Где-то недалеко застонал во сне один из воинов. Кажется, тот, с бритым черепом, что защищал своего железного клопа. Но Рунгерд слишком устала, чтобы будить и успокаивать парня. Она просто прошла мимо, по дороге снимая куртку и подаренный Хрофтом нагрудник.

У самой воды на кустах сохло несколько застиранных рубах и пара плащей. И девушка не глядя взяла одну, бросив на траву свою одежду. Медленно пошла к воде, стащила через голову свою старую, пропитавшуюся потом и кровью рубашку, сорвала, поморщившись, присохшую повязку, закрывавшую рану. Вошла в воду и принялась зло и устало, почти до крови царапая кожу плеч, оттирать с себя прошедший день, ад битвы и мучительный страх грядущего, повторяя: «Все будет хорошо».

Там, в самом сердце битвы, она в какой-то момент была готова поверить в то, что говорил Хрофт. Она почти вспомнила. Вспомнила бой. Другой бой. Много огня. Казалось, все вокруг горело и плавилось от мощных заклинаний. Зеленые, алые, голубые вспышки. Сияющие мечи, посохи. И там был Хрофт. Нет, Один, сам Владыка Асгарда. Тот, в ком не осталось и капли Хрофта. Сильный, страшный, громадный как утес, прекрасный как море. И она вспомнила, как сражалась с ним плечом к плечу. И Голубой меч, вошедший под ребро.

А потом внезапно нахлынувшее воспоминание погасло. И рядом был Хрофт. И Руни показалось, что все это не могло быть правдой. Она никогда не чувствовала в себе ничего божественного. Она не могла быть тем, кого искал Отец Дружин. Но она хотела. Так хотела, что, наверное, выдумала все это. Страшные воспоминания, смутное ощущение боли и потери, что оставалось после этих вспышек чужой памяти.

Рунгерд выбралась из воды, надела чистую рубашку, набросила на плечи плащ.

— Все образуется. А как иначе, — прошептала она себе в последний раз и с горькой усмешкой добавила: — С нами бог.