Свекруха.ru

– Я собираюсь родить ребенка Данилы!

– Он об этом знает?

– Нет, – призналась я. – Боюсь ему говорить.

– Правильно, еще подумает, что этим ребенком ты хочешь его вернуть. А ты хочешь его вернуть?

Я кивнула.

– Ну и дура! – фыркнула мама. – Он мне никогда не нравился! Заумный флегматик. И Нонна у него, скажу я тебе, дочь, та еще стерва.

– А то не знаю, – вздохнула я.

– Так подумай, прежде чем исковеркать свою жизнь.

Разве можно рождением ребенка исковеркать себе жизнь?

Мы пили кофе молча. Говорить больше не хотелось ни мне, ни маме.

Она высказала свою точку зрения: без Данилы рожать мне нельзя. Это скажется на карьере. Кто станет с ребенком возиться, мне ведь понадобится торчать не дома, а в офисе, и зарабатывать себе и ему на хлеб? На маму рассчитывать я не могу, есть женщины, предназначенные судьбой и рождением исключительно для любви, а не для сидения с внуками. На приходящую няню тоже надежд никаких, не так много я зарабатываю. У моей лучшей подруги сидеть с чужими детьми возможности тоже нет, она сама мать-одиночка. Куда я дену ребенка? Привяжу себе за спину и начну с ним горбатиться, как это делали крестьянки времен крепостного права? Мама расписала мне полную картину моего безрадостного существования, если я рожу ребенка.

Мы пили кофе. И почему-то я думала, что зря приехала сюда. Это храм искусства Одного Мастера, дом Великой любви, и в нем не нашлось места моему будущему ребенку. Может, так и есть. Может, есть женщины, предназначенные исключительно для того, чтобы любить мужчин и быть любимыми мужчинами. Однако звание бабушки никто не отменял. Ведь когда уйдет любовь в образе молодого мужа и придет немощь, останутся лишь дети и внуки. Внуки, которые не знали, что такое слово «бабушка», а знали только странную женщину, требующую называть ее только по имени, и приходящую к ним на день рождения, чтобы сунуть в руки шоколадку и снова пропасть на целый год. Будут ли они любить ее и заботиться о ней в старости? Фактически она им станет чужая. А они ей стали чужими с момента рождения.

Мы пили кофе. И молчали. И молчали. И молчали… И мне было безумно жаль мою маму. И мне почему-то казалось, что я гораздо мудрее нее. И могу любить не только самого лучшего мужчину на свете, но и своего ребенка, и детей его детей, если они будут. А они будут потому, что я, не смотря ни на что, все еще хочу родить сына или дочку от Данилы. И пусть он об этом не узнает, мне все равно.

…– Пора, – сказала мама, поднимаясь. – Скоро Костик придет, нужно что-нибудь вкусненькое заказать из ресторана.

– Да, пора, – согласилась я, выходя в коридор. – Я позвоню, – привычно чмокнула маму в щеку, она машинально тут же стерла поцелуй. – Помады уже нет, – успокоила я ее.

– Не пропадай, дочь, – она чмокнула меня в ответ, – созвонимся.

Вечером я села за руль и поехала к дому Нонны Викторовны. Неправда, мне было не все равно, сколько бы я себе ни твердила обратное. Я хотела, чтобы Данила узнал эту новость, еще хотела, чтобы он понял – мне от него ничего не нужно. Пусть живет с мамой, с новой женой – а он, между прочим, еще не попросил развода, так что о ней я когда-нибудь все равно узнаю. Пусть делает все, что хочет. Просто посмотрю ему в глаза, говоря, что рожу от него ребенка, развернусь и уеду.

«Привет. Я тут проезжала мимо, решила заскочить. Не хочу, чтобы ты узнал от других, лучше от меня. Я беременна, буду рожать. Ты можешь не волноваться. Этот ребенок только мой, нам с ним от тебя ничего не надо-о-о-о-о».

Тренируясь, я всхлипнула. И тут же остановила себя. Дура, нельзя быть такой слезливой. Мама права – беременные жутко сентиментальные. Сказать нужно все без последнего предложения. Если я на нем срежусь, Данила поймет, что мне без него очень плохо. Но, может, пусть поймет? С чего бы это? У него наверняка есть та, другая, которая с таким обожанием заглядывала ему в лицо. Наверняка она и Нонне больше нравится. Представить то, что Данила после разговора со мной вернется к свекрови и чужой девчонке и станет с ними обсуждать мое поведение, было жутко. Но так вполне могло случиться! Всевидящая Нонна могла заметить меня из окна, хоть я не выхожу из салона. Я мысленно представила их разговор и поморщилась. Зачем я приехала сюда, если он мне больше не звонил?! Как глупо. Я включила двигатель и медленно поехала обратно.

И тут я увидела Данилу. Он шел пешком, сжимая в руке потертый портфель, высоко держа красивую голову и сведя скулы. Шел, не глядя по сторонам, походкой уверенного в себе человека, которому жизнь не преподносит неприятных сюрпризов, а если таковые и появляются, то ненадолго. Он умеет становиться выше обстоятельств и неверных жен. И подойти к нему показалось невозможным. Я не смогу разорвать защитный магический круг, который он создал, ограждая себя от таких неприятностей, как я.

Оставалось лишь проводить его взглядом и тяжело вздохнуть. И обрадоваться, что у Данилы не очень хорошее зрение, потому что он не увидел мою, вернее, когда-то нашу, машину. Или сделал вид, что не увидел? Тогда тем более не стоило к нему приезжать. Вот дура-то!

Конечно, гораздо легче было бы, если бы я увидела мужа сгорбленным и вселенски опечаленным. Если бы он едва волочил ноги и передвигался с большим трудом, словно каждый шаг без меня был для него последним. Но он был спокоен и полон решимости жить не со мной. Что ж, все к лучшему.

Успокаивая себя избитыми фразами, я подъехала к дому. Припарковала автомобиль на обычном месте и пошла к подъезду.

– Элеонора, – окликнула меня соседка Марья Васильевна, подслеповатая старушка с бойким характером и изрядной долей любопытства. Она упорно звала меня Элеонорой, хотя я не раз поправляла ее. – Твой сегодня приходил.

– Мой? – я забыла ее поправить в очередной раз. – Марь Сильна, вы не ошиблись?

– Как будто я его не знаю, – возмущенно хмыкнула соседка, поправляя съехавшие на нос очки с толстенными линзами. – Весь такой из себя с портфельчиком…

Это Данила! Это был точно он!

– Что, – ехидно хмыкнула старушка, – помирились?

– Еще нет, – бросила я ей, изумляясь, откуда эти сидящие на лавочках бабульки все про всех знают, и понеслась к себе домой.

Я остановилась как вкопанная перед своей дверью. В ручку, довольно массивную и внушительную, были вдеты стебли цветов. Я выхватила букет, не разобрав, какие именно там цветы, и понеслась вниз.

– Марь Сильна, – кинулась к старушке, – это он принес?!

– Не-а, – та поправила очки и пригляделась к цветам более внимательно. – Не-а, цветочков при нем не было, только портфель, а такой букетище туда не вместится.

– Понятно, – сникла я, возвращаясь в подъезд. Хоть ничего мне было не понятно.

Я открыла квартиру и сразу поняла, что Данила сюда не заходил. Запах его парфюма я уловила на лестничной клетке, но ни в комнате, ни в коридоре его не было. Что-что, а уж аромат любимого мужчины я поймаю на неимоверном расстоянии, словно от этого зависит моя жизнь. Получалось, что Данила остановился возле нашей квартиры, увидел букет и повернул обратно. Я схватила цветы и принялась их потрошить. Зря, было достаточно просто повернуть блестящую упаковку другой стороной, оттуда немым укором свешивалась карточка.

– «С праздником от Сережи Колесникова», – гласила корявая надпись на карточке. – Кто такой Сережа Колесников? – изумилась я. – И почему он дарит мне цветы? Сергея я знаю только одного, но у него фамилия Басов. Басов! Серж! Он же Сергей, он же Сережа?! Данила не знал его фамилии и подумал, что цветы от Басова?! Он подумал, что у меня до сих пор с ним отношения?! Как глупо. Боже, как глупо. Этот букет попал в мою дверь случайно! Мне никто не дарил цветы эти два месяца, никто.

Первым порывом было позвонить Даниле и обо всем рассказать. Но получится, что я начну оправдываться. А может получиться, что он не захочет меня выслушать, все заранее решив и обдумав. Так вот почему у него было такое надменно-сосредоточенное лицо. Он возвращался, подумав про меня и Сержа. Но зачем-то же он приходил! Не стоит обольщаться, строго я сказала себе, он приходил за свежей рубашкой. Нонне надоело стирать те пять, что Данила прихватил с собой, и он решил… Ах, знать бы, что он решил на самом деле.