Сверх отпущенного срока

Вот так побеседовали они со мной. А потом опять в подвал отвели. Я, правда, попросил, чтобы и меня с ребятами на работу выводили.

Сыновья хозяина пробыли в доме три дня. Потом старшие уехали, а младший остался. Он был ранен в ногу и ходил, опираясь на трость. Причем трость весьма красивая — старинная, вероятно.

Двое уехали, а оставшийся из сыновей старика решил показать свою власть. Как-то, когда мы работали, подошел он ко мне и сказал, что через неделю меня повезут обменивать на деньги.

— Я не согласен, — говорю ему. — Если хотите деньги получить, то меняйте меня вместе с ребятами.

— Тебя никто не спрашивает! А если будешь условия ставить, то я лично тебе уши отрежу. Мы обещали вернуть полковника Белова, а с ушами он или без — такого разговора не было.

Смотрю я на него и думаю: двадцать лет парню, а наглости у него столько, будто не один полковник у него в плену, а весь российский генеральный штаб.

А Шамиль этот продолжает:

— Мне твои пацаны вообще не нужны. Я бы их так отдал, но их же опять пришлют сюда — наших людей убивать. Поэтому лучше мне их самому замочить.

Говорит так, а я смотрю на него и вижу, что он не только может это сделать, но и хочет. А Шамиль вроде как рассуждает:

— Не убью только того, кто ислам примет. Мусульман нельзя убивать, а неверных можно даже в праздники.

Вечером, когда мы уже в подвале сидели, я сказал ребятам, что если будут требовать ислам принять, то не стоит особо упорствовать. Главное, выжить, а потом разберемся, кто в какого бога верит. Если кто-то из них погибнет, я себя винить буду, ведь хоть мы и в плену, я все равно за них в ответе.

Надо сказать, что не было дня, а лучше сказать — вечера и ночи, чтобы мы не говорили и не думали о побеге. То, что нас охраняют два вооруженных автоматами человека, — не особое препятствие. Нас семеро, выбрать момент и напасть вполне возможно. Двор, конечно, окружает высокий забор, но перелезть тоже не проблема. А вот потом как уйти? И куда? Вокруг горы, а где наши — один бог знает.

Как-то ребят опять повели на работу, а меня оставили. Поначалу я решил, что, видимо, готовится обмен. Потом вспомнился разговор с младшим сыном старика. «Нет, вряд ли Шамиль что-то сделает с пацанами, — думаю, — просто языком мелет».

В середине дня вернулись мои сокамерники, но не все. Уходили вшестером, а вернулись пять человек. Выяснилось, что им в самом деле предложили принять ислам, и один отказался. Алексеем его звали, как тебя.

Полковник посмотрел на Петра.

— Расскажи ему, сержант, как было.

— А чего тут говорить… — хмуро отозвался Петр. — Начали мы работу, потом пришли хозяин с Шамилем. С ними еще какие-то люди. Старик сказал, что ислам — самая лучшая религия, потому что нет бога, кроме Аллаха. И если мы хотим вечной жизни, то должны стать правоверными мусульманами. Шамиль тут же добавил: «А того, кто откажется, я отправлю в ад прямо сейчас». Мы все молчим, хотя готовы были, командир ведь предупреждал. «Ну, — спрашивает Шамиль, — кто первым хочет?» И на Леху смотрит. А Леха говорит: «В гробу я видал вашего Аллаха». Зря, конечно, он так сказал. Шамиль ударил его своей тростью. Лешка упал. Шамиль ударил его еще и еще. Потом трость сломалась, Шамиль бил уже ногами. Но недолго. Подошел к нам, вынул пистолет и спросил: «Кто еще хочет отказаться?» Лешку он убил с первого или второго удара — проломил ему височную кость…

— З-з-з, — попытался что-то добавить заика.

— Лешка — земляк его, — объяснил Петр, — тоже из Карелии. Они призывались вместе.

— Помянем, — взялся за стаканчик полковник.

Четверо мужчин молча выпили.

— В тот же вечер я сказал, что надо бежать, — продолжил рассказ Белов. — Я не хотел никакого обмена. Если бы вместе с ребятами отпустили, то — ради бога. А оставить их, чтобы отморозок потом забил их… Нет уж! А вскоре удачный случай подвернулся…

Старик-отец решил Шамиля женить. Невеста была из Грозного, но на время войны ее семья перебралась в соседнее село. Родители сговорились о свадьбе, потом, по местному обычаю, Шамиль невесту выкрал, поселил в доме своего приятеля, а через неделю должен был со всеми родственниками отправиться официально свататься. С подарками, с музыкой. Обычно делегация едет на крутых иномарках, которые должны подтверждать, что жених из зажиточной и уважаемой семьи. Но горная дорога в соседнее село была взорвана в самом начале войны. Вероятно, для того, чтобы бронетехника не прошла. Тропку расчистили как-то, и люди по ней ходили, а вот машины — никак.

Поначалу Шамиль нанял трактор, но тот в первый же день сорвался с обрыва. Оставалось только расчищать дорогу вручную. Местные на тяжелые работы не пошли бы. А зачем, когда есть рабы? Вот и погнали пленных. И не только нас. Соседи тоже «поучаствовали», поделились своими. С полсотни пленных набралось. Работаем мы, камни перетаскиваем, а вокруг сидят чечены и наблюдают. Охрана с автоматами, человек десять, и толпа зрителей — старики, дети, женщины. Всем интересно. Сидят, обсуждают что-то, смеются. Вечером, когда вернулись в свой подвал, решили посовещаться. Я говорю, что работы на дороге еще дней на пять, местным скоро надоест туда ходить, а если еще дождь будет, то зрителей вообще не станет. Кроме того, там днем во время работы мне удалось перекинуться парой фраз с двумя пленными офицерами из соседних. Один, правда, старший лейтенант, был забит и запуган, даже подходить ко мне боялся, зато другой, капитан, сказал, что готов напасть на охрану в любой момент.

Прошел второй день работы, третий. Зрителей заметно поубавилось. К концу третьего дня осталось немного мальчишек, которые больше играли, чем наблюдали за пленными. Им даже надоело в нас камни кидать. Охранники уже кучкой сидели, курили, разговаривали о чем-то. Автоматы или на коленях, или на земле рядом.

Прихромал Шамиль. Постоял, посмотрел. А перед уходом крикнул:

— Работайте скорее! Работа делает свободными!

Полковник замолчал.

— Arbeit macht frei, — тихо сказал Дальский.

— Что? — не понял Белов.

— Это было написано на воротах Бухенвальда.

Бывший начштаба пожал плечами:

— Не знаю. Не был там. Мне и Чечни хватило.

Посмотрел за окно, на серебряные от инея ветки яблони, потом на своих ребят, которые молча слушали его рассказ о том, что им и без того было хорошо известно, и продолжил:

— Откладывать побег на последний день — ненужный риск. Вдруг чечены надумают закончить сами или опять зрители придут? А потому решили напасть на охранников в конце четвертого дня. Сил, правда, поубавится к концу работы, но зато и охрана устанет. К тому же наступит вечер, начнет темнеть, а в темноте легче оторваться от погони. Работая, мы внимательно осматривали окрестности, потом обсуждали, кто что заметил. Так что направление движения уже было намечено. Если в пять часов внезапно напасть на охрану, то минуты за три-четыре можно управиться. В селе, конечно, услышат стрельбу, но пока соберутся, прибегут — это минут сорок. Пока определят направление нашего отхода, пока соберутся отставшие или ленивые — еще полчаса. Пока свяжутся с другими селами, чтобы там были готовы нас перехватить, еще пройдет какое-то время. Значит, часа два у нас в запасе будет, можно по горам уйти километров на десять. Как раз начнет смеркаться. Правда, десять километров — это в лучшем случае, потому что среди нас будут раненые.

Ночью пошел дождь. В подвале его не было слышно, но когда нас утром выпустили из-под земли, мы увидели лужи во дворе. Пока работали, дождь то прекращался, то начинал лить сильно, то моросил. К полудню мы все были насквозь мокрыми.

В этот день нас охраняли двенадцать человек. Среди них был один, похоже, украинец, наемник. Высокий такой, плотный. Он был ранен в плечо и прибыл в село, чтобы, вероятно, отсидеться до заживления раны. Поначалу охранники следили за периметром, а потом, как и обычно, собрались в кучу и принялись болтать. Украинец сидел отдельно. Ему, судя по всему, объяснили, кто я, поэтому он периодически кричал, обращаясь ко мне, что-нибудь вроде:

— Хреново работаешь, полковник! Шо стоишь, москаль хренов?

Но потом ему это надоело. Парень просто курил, прикрываясь плащ-палаткой.

Около пяти опять хлынул ливень. Охранники сбились под натянутым тентом и наблюдали оттуда. Украинец так и остался под своей плащ-палаткой, пряча под ней и автомат. До тента охраны было шагов двадцать, до украинца чуть меньше, только он сидел в стороне, на склоне горы метрах в тридцати от тента. Лучшего момента могло и не быть. Я, перетаскивая камни, приблизился к украинцу и выпрямился.