Сверхъестественный Гимн Сумеречного Хогватса

Фликерман, несказанно обрадовавшись, хотел было уже произнести прощальную речь, но…

— Клаусяш, подтяни штанцы и выходи на сцену!

Пока зрители рассеяно аплодировали, а Фликерман самозабвенно бился головой о быльце кресла, на сцену вышел небритый мужик в косоворотке и трениках с вытянутыми коленками. Клаус Майклсон, раскрасневшись при виде такой публики, звучно откашлялся и, сжав гитару, поклонился.

— А это что? — выдохнул Фликерман.

— А это второй трибут из нашего дистрикта, Клаусяш, — пояснила Убивашка. — Клаусяш, жги.

— И ему семнадцать?

— Ага.

— Но у него щетина и на лице написано количество ходок в СИЗО!

Убивашка прищурилась.

— Я из Америки, каждый американский подросток выглядит на тридцать лет, — поспешно пояснил Клаус.

— Клаусяш, давай нашу, — кивнула Убивашка.

Клаус, с таким выражением лица, словно ждал этого момента вечность, прикрыл глаза, провел пальцами по струнам и голосом тоскующего по Отчизне богатыря, пробасил:

— Выйду ночью в поле с конем…

— НОЧКОЙ ТЕМНОЙ ТИХО ПОЙДЕМ! — проорало несколько голосов в зале.

«О, нас тут уже знают», — подумала Убивашка, хрумтя малосольным огурцом, который привезла в качестве сувенира.

— Но эфирное время, — снова встрял Фликерман, однако совершил серьезную ошибку.

Никто не смел прерывать пение Клауса Майклсона, а особенно если тот исполнял гимн Хогвартса.

Экран огромного телевизора, висевший над сценой, предугадав ход дальнейших событий, сменил моднявую заставку Голодных Игр на лаконичную надпись: «Цезарь Фликерман. Помним, любим, скорбим».

***

— Ночью в поле звезд благодать, — подвывал под прямой эфир «Пусть говорят» Невилл Долгопупс, замерев перед телевизором в Большом зале, аки оловянный солдатик. — Кузя, зови блядей и тащи бутыль. Только не разбей, падла ушастая…

— В поле никого не видать! — взвыли в кабинете самого доброго министра магии Его Няшество Люцифер и самая верная сектантка Полумна.

— Только мы с конем по полю идем, — орал Дин Винчестер, перекрикивая радио в чебуречной. — Только мы с конем по полю идем…Кэролайн, подпевай. Как это, слов не знаешь? Женщина, сейчас будет развод! Повторяй за мной: «Только мы с конем по полю идеееем!».

— СЯДУ Я ВЕРХОМ НА КОНЯЯЯ! — вопил хор двенадцати детей Сэма Винчестера. — Батя, там «Пусть говорят»! Бросай свой холодец!

— Ты неси по полю меня, — подвыли из кухни Сэм и Ребекка. — Шо значит «холодец бросай»? А что вы на Новый Год жрать будете, спиногрызы?

— По бескрайнему поооолю моему! — орал на весь Двенадцатый Дистрикт Аларик, прижавшись лбом к голове своего собутыльника Хэймитча.

— По бескрайнему полю моему… — проворнякал Хэймитч и рухнул лицом в кабачковую икру.

— Дай-ка я разок посмотрю, — верещал где-то в пригороде США безумный пенсионер Бобби Сингер, который солил сало перед телевизором.

— Что говоришь, Эдик? — прижимая мобильный к уху, крикнул Северус Снейп, куривший в тамбуре поезда Лондон-Ярославль. — Убиваху показывают? Гимн поют? Та ты шо?! Какой куплет?

— КАК РОЖДАЕТ ПОЛЕ ЗАРЮ! — вскоре прогремели на весь поезд голоса зельевара, Шерлока Холмса и самогонщицы.

— Ай брусничный цвет, алый да рассвет, — тоненькими голосочками напевали Эдвард и Джереми, приплясывая перед телевизором в доме Калленов.

— Али есть то местоооо, али его нееееет, — протянул порядком поддатый генералисимус Сальваторе, сотрясая своим басом всю округу.

— Мозгов у тебя нет! Соседей напугал, скотина! — орала Кэтрин, вооруженная черпаком. — Я тебе говорю, стол ставь, дочь скоро приедет…Стерва, мешай оливье! И не жлобись на майонез, а то я тебя знаю.

— Полюшко мое — родники, — пропел Малфой, чистивший картоху на кухне.

— Дальних деревень огонькиии, — визжал Гарри Поттер на всю Годрикову Ноздрю.

— Золотая рожь, да кудрявый лен… — где-то в Мистик-Фоллс запели Стефан и Елена, тоже лузгая семки перед телевизором.

— Я влюблен в тебя, Россия, влюблен, — подытожил пахан и, откупорив бутылочку шампанского, подхватил бокалы и мягкой походочкой бородатого гомосека, вышел из комнаты. — Валюша, бросай свой плутоний…

***

— А нормальные такие «Голодные Игры» выдались, — спрыгнув с поезда на перрон, протянула Убивашка, одетая в лыжный пуховик и валенки. — До тридцать первого успели, ёлку на арене срубили…Клаусяш, выгружай вещи, не надо тырить постельное у проводницы.

Клаус, выкинув из вагона связанную тремя простынями ёлку, зашиб ею трех маглов, и, вытащив многочисленные чемоданы, сам ступил на перрон.

— Гля, какой я стерве подарок с Панема привезу, — сказала Убивашка и, поправив корону победительницы Игр на зимней шапке, протянула Клаусу пакет.

— Никак колготы, — гоготнул Клаус.

— Теплые. Связаны из шерсти с жопы новозеландской овцы.

— Ты ж моя Снегурка. Как же ж мы теперь без Голодных Игр?

Раздобыв транспорт методом избиения водителя троллейбуса, Убивашка, усевшись в водительское кресло, махнула рукой.

— Ой, ну их, эти Игры… я нам новое хобби найду.

Троллейбус тронулся и меркантильный Клаус, заулыбавшись во все свои оставшиеся зубы, принялся собирать с оставшихся смелых пассажиров плату за проезд.

Наконец, добравшись троллейбусом и тремя маршрутками до заветной дачи Клауса Майклсона, трибуты, утопая ногами в снегу, тащили вещи и елку, оставляя за собой следы из сломанных колючих веток, фантиков от конфет и семечных лушпаек.

В приземистом домике уже горел свет, а из трубы валил густой дым.

— Убиваша приехала, — ахнула Кэтрин, услышав стук в двери. — Неужто уже всех на Арене порубила?

— Подотри сопли, женщина, — гаркнул военрук. — Етить твою, уже рыдать собралась…Пусти, Катерина, я встречу дочь, как мужика, без этих ваших слезливых поебушек.

И, встав с кресла, рывком открыл дверь.

— УБИВАШЕЧКА, КРОВИНУШКА МОЯ! — заливая слезами пуховик румяной от мороза девки, орал Деймон. — Вернулась!

— А что, небось, на меня оливье не крошили? — сверкнула глазами Дейенерис.