Сверхновая американская фантастика, 1996 № 10-11
Шрифт:
Я ощутил на голове легкую руку, обернулся и увидел Ультиму. Она опустила на меня взгляд, и эта ясная, чистая сила ее глаз заворожила, меня.
— Как ты чувствуешь себя сегодня, мой Антонио? — спросила она, и я смог тотчас кивнуть.
— Buenos dias le de Dios. Grande, [7] — приветствовала ее мать. Отец тоже пил кофе на большом стуле, который держал у печки.
— Антонио, — веди себя прилично, — воззвала ко мне мать. Я-то не приветствовал Ультиму, как надо.
7
Добрый
— Ай, Мария Луна, — прервала Ультима, — оставь Антонио в покое, пожалуйста. Прошлая ночь была нелегкой для многих мужчин, сказала она загадочно. И отошла к плите, где отец налил ей кофе. Отец да Ультима были единственными, кого я знал, кто не смущался пренебречь постом перед причастием.
— Мужчин — да, — признала мать. — Но мой Тони еще только мальчик, еще ребенок. — Она опустила руки мне на плечи и задержала их.
— Ай, но мальчики вырастают в мужчин, — молвила Ультима, потягивая обжигающе горячий кофе.
— Да, это так, — сказала мать, крепко прижав меня к себе, — и что за грех для мальчика — стать мужчиной.
Значит, это было грехом — вырасти и стать мужчиной.
— Это не грех, — вмешался отец, — просто правда жизни.
— Да, но жизнь отбирает чистоту, посланную Богом.
— Не отбирает, — отец начинал раздражаться из-за того, что предстоит идти в церковь и к тому же слушать проповедь, — она накапливает. Все, что он видит и слышит, делает из него мужчину.
Я видел, как убили Лупито. Как мужчины убили…
— Ай! — вскричала мать. — Если бы только он мог стать священником. Это спасло бы его! Он всегда пребывал бы в боге. О, Габриэль, — она сияла от радости, — подумай только, какой честью было б для нашей семьи иметь священника! Быть может, сегодня нам стоило бы поговорить об этом с отцом Бирнеисом…
— Будь же разумнее, — поднялся отец. — Мальчик еще не прошел катехизиса. И не священнику решать, когда придет срок, а самому Тони! — Он прошел мимо. Одежда его пахла порохом.
Говорят, дьявол пахнет серой.
— Это правда, — добавила Ультима. Мать поглядела на них, потом на меня. Глаза ее были печальны.
— Сходи, покорми живность, мой Тонито, — она подтолкнула меня, — уже пора идти к мессе…
Я выбежал вон и ощутил в воздухе осеннюю прохладу.
Скоро настанет время отправляться на фермы моих родичей на сбор урожая. Скоро придет пора идти в школу. Я поглядел за реку. Город, казалось, еще спал. Легкий туман поднимался от реки. Он размывал очертания деревьев и домов городка, прятал церковную колокольню и крышу школы…
Ya las campanas de la iglesia estan doblando… [8]
Мне не хотелось больше думать о том, что видел я прошлой ночью. Я подбросил свежей травы кроликам и сменил им воду. Открыл дверь, и наружу выбежала корова, оголодав по свежей траве. Сегодня ее не будут доить до вечера, и она сильно отяжелеет. Она направилась к автостраде, и я обрадовался, что она не отошла к реке, где трава была запятнана.
Por la sangre de Lupito Todos debemos de rogar, [9]
8
Церковные колокола зазвонили… (исп.)
9
За кровь Лупито все мы должны молиться, чтобы Господь облегчил кару и принес
покой, (исп.).Que Dios la sague de репа у la lleve a descansar…
Мне было страшно думать дальше. Блеск железнодорожных рельс притягивали взгляд. Если пойти по ним, придешь в Лас Пальтурас, землю, где я родился. Когда-нибудь я вернусь и увижу маленькую деревеньку, где поезд останавливался пополнить запас воды, где трава вздымалась высокая и зеленая, словно океанские волны, где мужчины ездили верхом, смеялись и плакали на рождениях, свадьбах, танцах да похоронах.
— Энтони! Антонио-о-о-о-о! — Мне показалось, то был голос из моего сна, и я подскочил, но то звала мать. Все были готовы идти к мессе. Мать с Ультимой были одеты в черное, потому что много женщин из городка потеряли сыновей и мужей на войне и носили траур. В те годы, казалось, весь город был в трауре. И было очень грустно смотреть по воскресеньям на ряды одетых в черное женщин, идущих процессией в церковь.
— О-о, что за ночь, — простонал отец. Сегодня еще две семьи оденутся в траур в городке Гваделупе, и далекая война за океаном в Японии и Германии унесла еще две жертвы в Нью-Мексико.
— Ven аса [10] , Антонио, — поторопила мать. Она намочила мои черные волосы и зачесала их. Несмотря на ее черное одеянье. она сладко пахла. И я чувствовал себя лучше, находясь рядом. Я желал всегда быть рядом с ней, но это было невозможно. Война отняла моих братьев, а школа отнимет меня.
— Готовы, Мама, — позвала Дебора. Она говорила, что учителя в школе позволяют говорить только по-английски. Меня заботило, как смогу я разговаривать с учителями.
— Габриэль! — позвала мать.
10
Иди сюда (исп.)
— Си, си, — простонал отец. Я думал о том, как тяжко, должно быть, лежит у него на душе грех прошлой ночи.
Мать бросила последний беглый взгляд на свой выводок, затем возглавила наш путь вверх по козьей тропе. Мы звали тропу от дома до моста козьей, потому что, когда бежали встречать отца с дневной работы, он говорил, будто мы похожи на козлят, кабронситос, кабритос. Странная, должно быть, была та процессия — мать шла впереди быстрым, гордым шагом, Дебора и Тереза скакали вокруг, отец, бормоча, тащился позади и, наконец, замыкали мы с Ультимой.
— Es una mujer que no ha pecado [11] , — шептал кто-нибудь вслед Ультиме.
— La curandera [12] , — они боязливо обменивались взглядами.
— Hechicera, bruja [13] , — слышал я как-то.
Отчего ты так задумчив, Антонио? — спросила Ультима. Обычно я собирал камешки, чтоб гонять кроликов, но сегодня мысли окутывали душу саваном.
— Я думал о Лупито, — сказал я и добавил: — Отец был на мосту.
11
Вот безгрешная женщина (исп.)
12
Целительница (исп.)
13
Колдунья, ведьма (исп.)