Свет и мракСборник фантастических повестей и рассказов
Шрифт:
Помню, мне было весело и только одного хотелось— чтобы все это вертелось, прыгало, бесилось, хохотало… сильнее, скорее, быстрее.
Вдруг в одном павильоне раздался неистовые шум и крик, и все бросились туда, и я прежде всех… Я толкала всех и пробиралась вперед. Случилась какая-то пьяная драка. Одному бутылкой разбили голову и его вели под руки, всего в крови, двое жандармов. И помню— вид потоков этой блестящей алой крови произвел на меня странное впечатление. Мне хотелось услыхать её запах… Мне хотелось больше, как можно больше крови, огня, дыму… Мне хотелось бить, убивать, зажигать, захотелось грома, выстрелов, разрушения… Но все покрылось в моих глазах точно черным покрывалом и не знаю, как, мы уже летели высоко, высоко над всея этой толпой…
Вместе с нами и кругом нас летели черные тучи, вспыхивали ярки я молнии и удары грома раздавались как оглушительные выстрелы; но я их не боялась. Помню, мне нравилась игра молния. Они с легким треском, как змейки, обвивались прихотливыми зигзагами одна около другой, и чудные, яркий фиолетовый свет окружал их…
Мы летели долго, кругом нас ревела постоянно буря, казалось, страшные порывистые ветер нес нас. И куда?.. я не знала, я только чувствовала, что там меня встретит действительное радостное высокое наслаждение… там был праздник.
Наконец, вдали показался какой-то тусклый, красноватый свет, который становился шире и ярче при нашем приближении… Я начала уже различать землю сквозь черную дымку туч, в просветах которых открывался яркий лунный свет. Мне казалось, что тогда был день, но только не белый. Свет его был какой-то особенный… красноватый, приятный, раздражающий и радостный свет… Ближе, ближе! и я уже издали услыхала веселые крики и шум и какое-то бешеное, громкое шаривари и пение, от которого задрожали так весело все мои нервы… и мы влетели в тучи дыма… Громадная площадь развернулась перед нами, и на ней горели все огни, огни — без конца… И на самом горизонте эти огни тонули в тумане. Это были маленькие костры и в дыму их быстро мелькали, кружились пары… Это были удивительно красивые женщины и какие-то бронзового цвета мужчины… Костюм этих женщин был легок и прозрачен, но от этого они казались еще красивее… Мы оба бешено ринулись в безумную пляску и начали кружиться быстрее вихря, под пение какой-то странной песни с аккомпанементом бешеных криков, которые раздавались как раз в те мгновения, когда общее веселье, казалось, начинало колебаться и падать…
Мне было страшно весело и приятно… Какая-то нега разливалась по всему телу и щекотала мне сердце… Передо мною прыгали, скакали и кувыркались лягушки, уморительные мопсы… бараньи и козлиные головы качались во все стороны на длинных шестах… Свиньи хрюкали так мелодично, летучие мыши, совы носились повсюду. Я никогда не видала ничего причудливее и страннее этого удивительного маскарада.
Когда веселье достигло, казалось, высшей точки, вдруг раздался страшный удар грома и все засуетились. Я услыхала со всех сторон неистовые крики, и все протягивали ко мне руки и кричали:
— Ведите! Ведите!.. Пора!.. Пора!.. Пора!.. И меня повели целой гурьбой с криком, шумом и гамом. Повели куда-то на гору… Казалось мне в тьму, но эта тьма расступалась… освещалась золотым блеском… Я увидала, что мы идем по целым грудам червонцев. И от них идет яркий золотой свет, который звенит такой чудной музыкой. Мы поднялись на самую вершину, на которой лежали грозный тучи и из них сверкали ослепительные молнии… Тучи рассеялись, и я увидала того самого идола, которого я видела еще маленькой в музее князя. Но только этот идол был громадный — великан: и также вокруг него заплетались змеи и ящеры… Он странно ворочал громадными глазами, от которых во все стороны летели целые потоки яркого зеленоватого света… Но это был особенный раздражающий свет… Перед идолом был жертвенник из мертвых, свежеотрубленных окровавленных голов, из которых текла кровь струйками по земле, и эту кровь с жадностью лизали все мопсы и летучие мыши, свиньи и козлы и даже те ящерицы и змеи, которые окружали идола. Он сидел гордо, выставив вперед свой огромный живот и растопырив длинные пальцы, с кривыми когтями. На жертвеннике перед ним горело тусклое, небольшое синеватое пламя. Меня подвели к этому самому жертвеннику.
Я оглянулась. С левой руки у меня
стоял князь, и странно! его лицо теперь показалось мне так сходно с лицом идола… Но все-таки это лицо не казалось мне отталкивающим. Напротив, я видела в нем какие-то милые, удивительно симпатичные черты. И вдруг опять в моем сердце ясно отчетливо раздались его слова, гордые и повелительные:— Поклонись силе наслаждения, — говорил мне его голос, — и принеси жертву князю мира сего, повелителю людей!
И он указал мне на мою грудь. — На этой груди висел крестик, который был надет мне при крещении. Он ничего больше не прибавил — Но я ясно почувствовала, что мне надо снять этот крестик и бросить в синеватое пламя.
Сердце во мне похолодело и… содрогнулось. Я невольно отвернулась. Ужас сдавил мне дыхание. Мне хотелось бежать, но все окружавшие меня чудовища вдруг захохотали и уставили на меня костлявые, длинные пальцы. Они смеялись с таким пренебрежением, с такой ненавистью и злобой ко мне… И князь, казалось мне, смотрит на меня с таким презрением. Его голос снова раздался в моем сердце:
— Принеси добровольно жертву, говорил он.
Я пристально смотрела на него. Из его глаз лился прямо в сердце мне такой повелительный, зовущий свет, что сердце моё, душа моя, все существо моё, в страстной неодолимой неге потянулось к нему. На миг, смутно, в моем воспоминании промелькнули опять Поль, моя тетя, мисс Берд, моя няня, все мои домашние. Они сверкнули как белый свет, как светлая молния в моем сердце. Какой-то внутренний голос, голос Поля, сказал мне явственно:
— Остановись, не бросай! Слушайся своего сердца!
Но рука как-то невольно протянулась к кресту, я сорвала его с шеи и кинула в огонь.
Крик, шум, оглушительные рукоплесканья загремели кругом, пламя на жертвеннике взвилось высоко и пахнуло прямо в широко-раскрытый рот чудовища… Я вскрикнула и очнулась.
Заря алела на востоке… Ясное солнце всходило. Я лежала над широкой рекой на голой, песчаной горе. Предо мной, внизу, на холмах был разбросан красивый большой город, весь утонувший в зелени. В нем было много церквей и солнце блестело яркими звездочками на их крестах. С их колоколен раздавался призывный протяжный звон и каждый удар колокола отдавался в сердце моем мучительной болью.
Я металась и стонала.
Какой-то светлый белый туман, или облако тихо спустилось ко мне. Я с ужасом почувствовала, как это светлое облако обхватывает меня, я различала в нем какую-то фигуру в белом, серебристом одеянии. Святая митра блестела на её главе, светлый ореол окружал эту голову.
Но в то же самое мгновение порыв вихря окутал всю меня черной тучей и в моем сердце только промелькнули какие-то непонятные, страшные слова… И я поднялась на воздух. Что-то темное помчало меня с невероятной быстротой. Голова закружилась, и я на мгновение потеряла сознание…
Когда я очнулась, я увидала себя в моей комнате. Я стояла на воздухе, а предо мной внизу на кровати лежала другая я… В таком же точно белом кружевном пеньюаре… У неё глаза были закрыты и, наклонясь над ней, плакала и рыдала моя тетя. Плакала тут же на стуле мисс Берд и Поль стоял у печки, с таким бледным, исхудалым лицом. И были еще какие-то люди… Но я не могла узнать, различить кто это. Меня вдруг неудержимо потянуло к этой другой— белой и бледной, которая лежала передо мной, я бросилась и слилась с нею. Глаза мои мгновенно открылись, и я дико посмотрела на всех; тетя радостно вскрикнула.
— Очнулась! — проговорила она сквозь слезы. И мисс Берд, и Поль — все бросились ко мне… Тетя целовала мои руки, глаза…
— Погодите, — говорил Карл Ивановича, наш домашний доктор, — не тревожьте ее теперь! Покой ей, безусловный покой весьма необходим.
И все отошли, и я осталась одна. Я усиленно старалась сообразить, припомнить, что со мной было. Но я помнила только одно: красивый город над рекой и желтую песчаную гору.
— Это верно было во сне, — сообразила я и спросила тетю, что было со мной.