Свет любви и веры (сборник)

– На один только вечер, прошу тебя, закрой глаза. Один вечер – это ведь не тысяча вечеров. Жених твоей сестры никуда не годится, это да. Но ради сохранения чести семьи как-нибудь замазать бы надо: не дави всем твоим весом.

– А я как раз во имя моей сестры, – ответил я, – во имя сохранения чести семьи! Я как раз…

Он меня перебил:

– Понимаю я всё, дорогой Саид! – Затем уже более официальным тоном подытожил: – Это приказ!

– Слушаюсь, – ответил я.

Но в душе-то у меня вовсе не было послушания, а это ведь весьма важный момент, на который некоторые начальники, слегка похожие на ослов, не обращают должного внимания. И не ухмыляйся, парень! Я ведь серьезно говорю.

В общем, я вернулся на свой пост и, как ответственный человек, стою и стараюсь ничего не видеть и не слышать.

Но разве это возможно? Если у человека есть глаза, разве может он не видеть, а раз есть уши, может ли он не слышать?

Ну, допустим, я не вижу и не слышу: ни того, как пьют водку, ни слишком бурного веселья, бесстыжих танцев и прочей развязности… Но было одно, чего я не мог игнорировать, а именно – отсутствие всех моих друзей. Вечер уже дошел до середины, а не было ни одного из тех, кого я лично пригласил. Невозможно, чтобы это было случайностью.

И я вошел в дом и прямо посреди этого бедлама начал названивать по телефону. Прежде всего позвонил домой Джаваду, и он сам снял трубку.

– Ты где, парень?! – спросил я. – Почему не пришел?!

– А ты, я гляжу, попал в высшие слои общества?! – спросил он меня. – С нами теперь уже и не знаешься?

– Ерунду не говори, Джавад! – ответил я. – Собирайся и приезжай.

– Это зачем? – спросил он. – Чтобы меня опять развернули?

– Кто же такую ошибку совершил? – не понял я.

– Меня дальше первого поворота не пустили. Сказали, Саид извиняется и отменяет приглашение.

Я ушам своим не поверил. Позвонил еще нескольким ребятам и узнал, что их всех остановили на углу и под каким-то предлогом завернули назад.

Я опять набрал номер Джавада.

– Джавад! – сказал я ему. – Пахнет заговором.

– Наконец-то, – ответил он. – Вижу, голова у тебя варит!

– И что теперь делать? – спросил я.

– Зажмурь глаза покрепче, – ответил он.

– А плохой запах как?

– А ты нос зажми, – посоветовал Джавад.

– А как же мне дышать? – спросил я.

– А ты не дыши, – ответил он.

Господин журналист, вы всё поняли? Это тот самый Джавад, которого сейчас пытаются выставить соучастником преступления.

Джавад – гуляка, Джавад – бессребреник, но душа его такая, что он муравья зря не обидит. Что уж говорить об убийстве пятнадцати человек, каждый из которых генетически сам убийца или вор, вымогатель или кидала…

А ведь во время войны было не так. На фронте проявлялось истинное лидерство. Выдержка рождалась при виде того, как рядом с тобой падают товарищи.

Это через несколько лет после конца войны всё началось. Научились молчать в тряпочку, сидеть по своим углам и иметь ранимые души… Но оставим это…

Я бросил трубку телефона и вышел во двор. Вижу, что положение дел стало еще более странным, чем раньше. Гости по большей части уже расходились, и никто ничего никому не объяснял. Мои товарищи – ответственные за безопасность – тоже куда-то делись. Ни машины, ни их самих…

Мне стало холодно, а ведь вечер был теплый. Но я как-то дрожал изнутри. Я невольно сел на порог двери и обхватил коленки. Может быть, чтобы согреться или чтобы унять дрожь в теле.

В конце переулка я увидел Джавада: он приехал на своем мотоцикле, усталый весь и растрепанный. Я еле встал на ноги. Подойдя ко мне, он без предисловий заявил:

– Иди домой, Саид. Чего ты тут торчишь?

– Я должен быть здесь, – возразил я. – Я назначен ответственным!

А он с горькой усмешкой спросил:

– Ответственным за что, Саид? Свадьба закончилась. Поздно уже.

– Я вижу, что гости разошлись, – ответил я. – Но, по крайней мере, невеста-то с женихом здесь? Основное – невеста и жених.

– А их тоже нет, – ответил он. – Невесту-то украли.

– Кто? – удивился я. – Семья жениха?

– Нет, – ответил он. – Если бы они…

И Джавад вдруг заплакал.

– Так кто ее увел? – недоумевал я.

– Был сговор, – ответил он. – Те самые, кому заплатили, чтобы они следили за порядком, потом получили еще больше, чтобы не следить ни за чем.

– Но я же здесь дежурил! – воскликнул я. – Как же они уехали?

– А задняя-то дверь! – Джавад продолжал плакать. – Берегись задней двери, Саид…

И тут Джавад прочел в моем лице гневную решимость. А мы с ним понимали друг друга без слов. И, чтобы сбить меня с моего решения, он сказал:

– Не сходи с ума, Саид! Бесполезно это.

– То есть что же, сидеть сложа руки? – спросил я. – Ничего не делать?

– Поедем ко мне домой, – предложил он. – Вместе посидим и погорюем.

– Лучше ты погорюешь на моей могиле, – сказал я.

– Не делай этого, Саид, – не сдавался он. – Придет время, и мы еще пригодимся.

– Если мы на что-то сгодимся, – ответил я, – то вот это оно и есть. А если нет, то уже ни на что не годны будем.

Вначале у меня не было цели убить пятнадцать человек. Я предполагал ограничиться теми пятью-шестью, кого я видел этим вечером и кто, очевидно, участвовал в сговоре. Но каждый из них в тот самый момент, когда чувствовал горячим виском холод моего кольта, давал адрес вышестоящей личности, замешанной в заговоре.

И я дошел до цифры «пятнадцать», когда меня арестовали.

Справедливости ради скажу, что сработали они быстро. Только-только я начал постигать всю механику этого дела, получил в руки главные ниточки, выходил на центр этого заговора, и тут меня безосновательно и незаконно задержали и еще более безосновательно и незаконно взяли Джавада и осталъных ребят, которых в тот вечер не пустили на свадьбу.

И вот я теперь, в конце моей жизни, имею два последних желания. Желания, которые имеет право высказать любой приговоренный к смерти. Первая моя просьба: освободить всех остальных парней и поверить тому, что они не играли никакой роли в том, что сделал я.

И вторая просьба: выпустить меня отсюда на один-два дня, чтобы я довел до конца свою работу – потом я вернусь сам, и меня могут казнить, сколько их душе угодно.

Несправедливо ведь приговаривать человека к смерти за незаконченную работу.