Свет озера

— Не надо было его с самого начала слушать, — подхватил Сора.

Бизонтен шагнул было в их сторону, чтобы заткнуть им рты, но Фавр сверху крикнул ему:

— Я принес все, что теперь надо делать?

— Спусти-ка сюда конец веревки.

Бизонтен с трудом различал склоненное к нему лицо парня, словно бы взвешенное среди этой мглы, где плясали три огарка. Веревку спустили.

— Теперь ладно… А лошадь где?

На вопрос ответил спокойный и ясный голос Пьера:

— Здесь. Сейчас будет тащить.

Подмастерье привязал веревку к оглобле, точно рассчитав равновесие, потом поднялся, прикрепил другой конец веревки к блоку и дал нужные указания юному возчику.

— А как ты думаешь, одного твоего коня хватит? — спросил он.

— Хватит, — уверенно ответил Пьер. — С такой работой он и один справится, и мне легче будет.

Они продвинули вперед повозку эшевена, чтобы очистить место для Бовара. Работа шла спокойно при дрожащем свете фонарей, среди потрескивания факелов, и бьющий от них дым недвижным столбом стоял в воздухе, как бы зажатый стеной сосняка. Когда все было готово, Бизонтен снова спустился вниз. Двоим мужчинам он велел держать повозку с одного и другого края, а сам вместе с Бертье и Рейо подошел к раненому.

— Все на местах?

Сверху донеслось дружное «все», и подмастерье крикнул:

— А ну-ка, возчик, давай полегоньку!

Все смолкли. Слышался только голос Пьера, говорившего что-то своему коню, будто спокойно беседовавшего с другом. Веревка поползла вверх, натянулась, на мгновение дрогнула, узел, провизжав, обвился вокруг ствола. Повозка стала медленно подниматься. Когда она оказалась футах в двух от земли, Бизонтен остановил ее.

— Стойте и держите крепче!

Для верности он вбил клин под каждый угол повозки, и тогда они смогли вытащить Бобилло, который тихонько хрипел.

— Не тяжелый, бедняга, — заметил Рейо.

Пришлось действовать с помощью второй веревки, и только так раненого удалось поднять наверх. Там его уложили на солому в повозку к Бертье, цирюльник и тетушка Малифо потихоньку препирались — каждый предлагал свой способ лечения, самое верное средство. Бизонтен оставил их доругиваться и спустился к месту катастрофы.

— А теперь, — крикнул он тем, что еще не успели подняться, — первым делом надо вынести отсюда фураж и все их добро. И не забудьте также колеса от повозки, они еще могут сгодиться.

— Что верно, то верно, — согласился кузнец. — Неизвестно, что нас впереди ждет. — И старик добавил, словно извиняясь: — Я не спускался. Не такой уж я стал проворный. Но если что здесь наверху поделать надо, то я со всей душой.

— Боюсь, что всем нам найдется работа, — ответил Бизонтен, понизив голос. — Я-то считаю, что мы сбились с дороги.

Все тем же блоком вытащили из пропасти колеса и разрубленную на четыре части лошадь, мясо уже прихватило морозом. На тропке истоптанный снег скользил под ногами, а так как женщины из любопытства подошли к обочине, Бизонтен рассердился.

— А ну-ка идите отсюда! — крикнул он. — Женщинам здесь не место! Освободите дорогу. Вам еще нового несчастья не хватает?

Из повозки, куда положили раненого, вышла Ортанс, и Бизонтен услышал ее голос:

— Все женщины, которые могут оставить детей на кого-нибудь, идите ко мне, разожжем костер и приготовим чего-нибудь поесть.

Мужчины дружно поддержали это вполне уместное предложение, и Бизонтена на миг охватило такое чувство, будто надежда поесть вволю мяса отбила у них память о несчастном случае. Он подошел к повозке, где находился раненый, и, когда увидел, что тот лежит не шевелясь, по-прежнему хрипя, а рядом с ним сидит его жена и жена Бертье, когда заметил, что двое ребятишек сладко спят, зарывшись в солому, ему вдруг вспомнился Жоаннес, стеклодув. Увиделась ему и другая повозка и их приезд вместе с Гийоном. И против воли он прошептал про себя:

— Неужели смерть возьмет себе такую привычку?

5

Измученные мужчины собрались у костра как раз тогда, когда меж стволов сосняка пробились первые лучи занимавшейся зари. Запах жареного мяса дошел даже сюда, к тому месту, где произошло несчастье и где они складывали снятую парусину с разбитой на куски, так и оставшейся валяться у горного потока повозки, с которой вовремя успели разгрузить вещи. У Бизонтена даже слюнки потекли и всю усталость как рукой сняло. Без сомнения, и все прочие испытывали то же самое, языки развязались, и наступила наконец счастливая минута, когда можно было прямо из мисок хлебать обжигающий глотку жирный суп. Ортанс и жена Сора жарили над огнем нарубленную большими кусками конину. Они протыкали кончиками длинного кухонного ножа каждый ломоть и раскладывали мясо рядом с костром на плоский чистый камень. Когда мужчины дохлебали суп, женщины положили на куски хлеба ломти жареного мяса и приступили к раздаче. И эти люди, отдавшие столько сил, эти люди, в течение долгих месяцев не пробовавшие иного мяса, кроме дичины, изредка попадавшей в силки, с жадностью впивались зубами в конину.

У кого по бороде стекала струйкой кровь, у кого по пальцам чуть ли не до запястья. Один лишь кузнец дядюшка Роша, у которого во рту осталось всего два гнилых пенька, резал мясо маленькими кусочками и с таким усердием работал беззубыми челюстями, что лицо собиралось в сетку морщин, а небритый острый подбородок чуть не касался кончика носа.

Только потрескивание костра да аппетитное чавканье нарушали тишину.

Вся одежда Бизонтена промокла от пота, и он вдруг почувствовал, как по спине его пробежал предутренний холодок. Он спросил Пьера, где его плащ.

— Я его перекинул через передок моей повозки.

Юноша хотел было подняться, но подмастерье остановил его движением руки. Продолжая жевать хлеб с мясом, он направился к повозке. В нескольких шагах от пляшущих огоньков костра все было уже окрашено мутным грустным светом встающего дня, но ясное небо, где гасли последние звезды, сулило солнце. Когда он поставил ногу на оглоблю, желая откинуть парусину, она скрипнула, и из повозки раздался голос Мари:

— Это ты, Пьер?

— Нет, это я. Плащ свой ищу.

Край парусины поднялся, и оттуда выглянуло изможденное личико Мари. Она пошарила в повозке и протянула Бизонтену его длинный коричневый плащ. И улыбнулась:

— Вот он, в нем вы точь-в-точь похожи на птицу.

Глаза у нее покраснели, веки распухли. Бизонтен взял плащ и накинул его на плечи.

— А как малыши?

— Спят. Им в повозке тепло.

Она спросила, где ее брат. Бизонтен сказал, что он сидит у костра и ужинает, а потом объяснил ей, как они справились с работой.

— Бог ты мой, — вздохнула Мари, — никого из нас горе не миновало. И боюсь, что много бед ждет еще впереди.

Ни на минуту не задумываясь, Бизонтен солгал:

— Самое трудное уже сделано. А главное — не надо больше плакать. Знаю, знаю, как вам тяжело, но хоть ради ваших малышей перестаньте вы плакать.

Мари обещала не плакать. Бизонтену показалось, что она хочет ему что-то сказать, но тут до них донеслись крики. Возле костра кто-то чертыхался и клял всё и вся, и Бизонтен бросился туда со всех ног.