Свет проклятых звёзд

Достав завёрнутую в шерстяной платок флягу с горячим вином, Финдарато отпил и, закрыв глаза, откинулся на спинку мягкой утеплённой скамьи. Артаресто поджал губы и отвернулся. Артанис взяла у брата флягу и сделала глоток.

— Да, любимый мой братец, ты кругом прав. И, если следовать твоей логике, следующие цветы, которые мы увидим, будут живыми.

— Если это так, моя драгоценная сестра и королева, — не открывая глаз, произнёс Финдарато, — то первым, что я сделаю, увидев настоящие цветы, будет прекраснейший венок для прекраснейшей эльфийской девы.

Артанис с улыбкой покачала головой. Брат неисправим. Никогда нельзя наверняка знать, о чём он думает, говоря всю эту ерунду. Возможно, оно и к лучшему.

***

Каждый порыв ветра теперь пугал до содрогания, рождая в воображении картины нового урагана, несмотря на чистое звёздное небо и отсутствие вихрей на горизонте.

— Питьо опять убежал, — с грустью сказал Глорфиндел Эктелиону, поднимаясь вместе с ним на высокую гору, с которой прекрасно просматривался и оставшийся далеко позади лагерь, и подходящий с юга народ короля Финдарато Инголдо, и море, ледяное и чёрное, и тонущий во мгле перешеек, до которого уже совсем недолго идти. А за ним — берег Эндорэ. Неужели цель почти достигнута?

— Твой зверь вернётся, как всегда, — улыбнулся Эктелион, убирая за спину снаряжение для подъёма на гору. Когда-то ему казалось невозможным забраться по такому склону…

— Я знаю, — кивнул Глорфиндел, печально улыбнувшись. — К тому же неизвестно, сколько времени мы ещё простоим на месте. Опять задерживаемся.

— Тебе это не нравится?

— Это никому не нравится, друг мой. Но мы не можем тащить на санях такое количество пострадавших. Сам понимаешь.

Разговор снова утонул в горьких воспоминаниях. Эктелион смотрел на друга и словно опять видел его лежащим в постели с закрытыми глазами и ни на что не реагировавшим, когда только стало известно о гибели Эленвэ. Потом, конечно, Финдэ справился с собой и, не говоря ни слова даже Митриэль, ушёл помогать сооружать склеп. Нолдо молчал вплоть до окончания строительства, когда под огромный купол внесли все тела и заделали вход, поставив последние ледяные блоки, разумеется, тщательно проверив, не проник ли к мертвецам кто-то живой, решивший, что жизнь более не имеет смысла. На искрящейся под звёздами поверхности склепа скорбящие Нолдор выгравировали имена погребённых, навек покинувших своих родных.

Слишком много горя… Но и поворачивать назад поздно — Средиземье совсем рядом.

— Здесь есть, на кого охотиться, — приободрился Глорфиндел, смотря вниз на побережье, — подай сигнал остальным, а я спускаюсь.

Сказав это, эльф, рассмеявшись, не воспользовавшись страховкой, спрыгнул на тонкий карниз внизу, пролетев не меньше трёх своих ростов. Ещё прыжок, ещё. Сальто в воздухе, и Нолдо помахал рукой другу уже с самого низа, стоя у кромки воды. Эктелион улыбнулся и подул в рог.

***

— Я не знаю, что мне делать, Аклариквет, — вздохнул Нолофинвэ, оставшись вдвоём с менестрелем и медленно садясь у огня, зябко кутаясь в меха. — И не знаю, что тебе петь. И не знаю, с кем могу посоветоваться… Кому могу доверять… Но я обязан что-то делать и не имею права вечно прятаться от собственных подданных! Когда мы движемся, всё проще, ведь все заняты дорогой. А сейчас, когда мы снова встряли, в воздухе витает скорбь и затаённая злоба. Мой народ в любой момент может захотеть отомстить мне за пережитую боль! И меня не спасёт даже верная охрана, потому что никто не останется мне верен. Особенно теперь, когда пришли блистающие величием Артанис и Финдарато, которые отправляли нам на помощь доблестных воинов, народ которых несёт гораздо меньшие потери, чем мы, их власть выглядит привлекательнее, чем моя! Моя политика и насмешки над мудрыми правителями обернулись против меня!

— Обернулись? — уточнил менестрель. — Ведь никто не бунтовал и не перебегал в другой лагерь.

— Это вопрос времени, Аклариквет. Мы должны скорее выступать в путь, но не можем этого сделать! Нужны песни, но среди скорби надо молчать. А в молчании рождаются размышления, направленные против меня… Праздники сейчас тоже не устроить, но что-то делать надо! Что?!

— Мы все истосковались по свету и теплу, — осторожно предположил певец, — по стабильности и безопасности. Мы устали от смертей, от горя своего и близких. Но рядом с лагерем стоит огромный склеп, и нет возможности его не замечать. Может быть, стоит устраивать дни памяти? Организованно возлагать цветы вокруг гробницы, читать стихи, посвященные умершим. Плакать всем вместе. Горе может не только разобщить, но и объединить, тем более, теперь трагедия коснулась непосредственно королевскую семью. Боль отныне действительно всеобщая, объединившая короля и народ ещё больше. Признавая, что не всё идёт гладко, король не позорит себя, но становится мудрее в глазах подданных. Я думаю так.

Нолофинвэ обречённо посмотрел на менестреля. Возможно, он прав. А если и нет… Хуже всё равно уже некуда.

Бутоны распускаются

— Они распускаются! Смотрите! Бутоны почти раскрылись!

— Это истинное чудо!

— Айя Манвэ Сулимо!

— Айя Йаванна Кементари!

— Айя Варда Элентари!

Падая на колени у священного холма и прославляя любимых Валар, эльфы смеялись и плакали от счастья, видя, как снова зарождается свет. Уже давно не живые, но и не окончательно мёртвые Древа теперь не выглядели чёрными и страшными: Телперион осветил полураскрывшийся серебряный цветок, сияние которого было мягким и чарующим, Лаурелин пылала сполохами и переливами оранжевого и золотого, исходящими от ослепительно пылающего лишь слегка приоткрытого бутона.

— Скоро… — вздыхала толпа. — Скоро…

***

Это были сны, которые все без исключения сочли пророческими, и пусть увиденное будущее, рассказанное Вала Ирмо эльфам посредством ярких запоминающихся картинок, казалось невозможно прекрасным, оно было слишком желанным, чтобы в него не верить.

— Ты вернулся ко мне, любовь моя? — спросила Анайрэ, не веря своим глазам, когда из-за залитого золотым светом холма вышел в королевском венце и роскошном одеянии Нолофинвэ. — Ты ведь больше не уйдёшь? Где наши дети?

Владыка Средиземья обнял супругу, и его прикосновения были нежными и пылкими, как в самом начале истории любви, бережно хранимой Анайрэ в сердце.

— Я вернулся за тобой, любовь моя, — тихо сказал Нолофинвэ на ухо жене, гладя её по волосам. — Видишь, как сияет небо? В Эндорэ теперь тоже светло, я правлю самой счастливой и огромной страной в Арде, у наших сыновей свои земли, а дочь замужем за лордом и родила ему трёх прекрасных мальчиков. У Турукано родился сын, а Финьо женился на милой покорной деве, и у него тоже скоро будет наследник. Пойдём со мной, моя любовь, ты всё увидишь сама. Ты будешь владычицей Эндорэ.

И Анайрэ пошла… По зелёной траве под синим небом, среди белых, жёлтых и голубых цветов, которые никогда ранее не видела. Она шла, и впереди, сияя в золотых лучах возвышался дворец, прекраснее которого никогда не существовало в Арде. Супруга Нолофинвэ видела своих сестёр и подруг, и они все были счастливы. И все ей по-доброму завидовали.

Грандиозное полезное сооружение

— Вот настоящее чудо! Оно вырастает на ваших глазах! Просто взгляните, братья!

Взгляд Новэ Корабела горел счастьем.

— Посмотрите!

Исполинские колонны из гранита и мрамора, лежащие на берегу, которые станут опорами плотины, потрясали воображение никогда не видевших ничего подобного юных эльфиек, а то, на что указывал отец одной из них, было поистине невозможным. Работающие у воды и в море строители на мгновение остановились и обернулись туда, куда указывал Новэ.

С севера дул сильный холодный ветер и гнал волны, которые разбивались о выстроенную часть волнореза и не доходили до берега.

— В хорошую погоду по волнолому можно будет гулять! — восхищался будущим шедевром Корабел. — Видите, какая ширина надводной конструкции? Это же настоящий мост в море! Впоследствии его можно будет украсить перилами, башенками, скульптурами! А укреплённый берег с водоотводом станет самым грандиозным сооружением, когда-либо существовавшим в Белерианде и приносившим настоящую пользу!