Свет проклятых звёзд

Отмеченное печатью глубокой скорби лицо Турукано за мгновение изменилось с удивлённо-непонимающего до согласно-дружелюбного.

— Я ни за что не выдам дочь замуж по договорённости, — начиная вдруг злиться, заявил сын Нолофинвэ и резко встал. — Мой дед сам выбрал жену, мой отец поступил так же. Супружество должно быть основано на чувствах. И только на них. Пойдём, Артафиндэ, напишу тебе отказ.

Встав со снега, братья тепло улыбнулись друг другу, и это была первая улыбка принца с момента гибели Эленнис.

Вдруг Финдарато удивлённо уставился за спину Турукано, его глаза расширились.

— Обернись… — выдохнул он. — Небо… Розовеет…

Примечание к части Финрод спел половину песни из мюзикла "Алая маска", которая, наверно, называется "Последняя песня принца"

Просто кончилась зима

Когда новорожденный светоч, подаренный на прощание Телперионом, скрылся за горизонтом, и снова воцарился мрак, Финдекано и его верные, занятые приготовлениями к дальнейшему пути, стали гадать, когда снова появится на небе серебряный цветок и появится ли. Что, если Майя Тилион лишь единожды был отправлен в полёт с какой-то важной миссией и, выполнив её, более не взлетит?

Завязывая надёжными узлами сломавшуюся на морозе верёвку, чтобы её опять можно было использовать для перевозки грузов, принц Финдекано вспоминал о семье. Снова и снова ощущалась пугающая тревога за брата: не давало покоя предчувствие, что случилась беда, оно изматывало и заставляло вернуться, найти Турукано. И если бы не уверенность, что брат не остался один в опасности, что рядом с ним много тех, кто в состоянии помочь, Финдекано, наверно, повернул бы назад.

Закрыв глаза и представив лицо жены, старший сын Нолофинвэ улыбнулся. Конечно, он был бесконечно прав, не взяв Нарнис с собой, но в часы покоя, когда опасность не грозила, не мучил голод и невыносимый мороз, не приходилось хоронить собратьев, тоска сковывала сердце. Понимая, что за время его отсутствия младшая дочь успела вырасти из смешной девочки в прекрасную юную эльфийку, становилось до боли жаль, что не увидел этого.

С невольным вздохом Финдекано поднял голову и посмотрел на юго-запад, где остался дом, и с изумлением замер: небо постепенно становилось сиреневым, потом начало розоветь.

— Смотрите, братья! — закричали друг другу эльфы. — Небо меняет цвет!

— Это не похоже на Тилиона…

— Это не Тилион!

На горизонте, напоминая расплавленный металл, загорелась оранжевая полоса, а потом…

Сначала не слепящий, красный шар с трепещущими краями, кажущийся заполненным жидким золотом, но постепенно становящийся невыносимо ярким, медленно поднимался на стремительно светлеющее небо, меняющее оттенки с темно-фиолетового на синий, бирюзовый, розовый, сиреневый… Лазурно-голубой! Насыщенный, радостный, глубокий и вдохновляющий.

«Склонитесь предо мной! — требовало новое светило. — И я буду милостива! Я, Майэ Ариэн, приветствую мир, что отныне мой безраздельно! Анар — ваш владыка!»

— Огонь в небе! — восхитился Финдекано, невольно отворачиваясь от невыносимо яркого светоча, чувствуя, как отступает мороз.

Лёд и снег заискрились всеми цветами радуги, море заблестело чистейшим золотом. Красота притягивала взгляд, но глаза невыносимо болели, на белое не было сил смотреть, зрение начало терять чёткость.

— Нам придётся переждать в тени пещер, когда Анар спрячется за горизонт, — надавливая на слезящиеся глаза, сказал Финдекано. — А если не спрячется, то привыкать будем постепенно. Не думаю, что пламя в небе станет подстраиваться под нас.

Помогая друг другу добраться до укрытий, Нолдор продолжили работу в спасительном полумраке, лишь изредка выглядывая на улицу, чтобы полюбоваться сверкающим в лучах пламенного светила снегом, золотыми волнами и ярко-синим небом. У входов в пещеры начал подтаивать лёд, и капли, падая в тень, замерзали, собираясь в ледяные холмики.

Всё происходящее было настолько странным и необычным, что вызывало только любопытство без тени тревоги и сомнений.

Свет! Тёплый! Это не может быть плохо.

***

По инерции обернувшись и увидев то, о чём говорил Финдарато, Турукано, не чувствуя ни восторга, ни радости, ни тревоги, опустил голову и, смотря себе под ноги на белый холодный снег, не замечая загорающихся на нём искорок и нежно-розового отсвета, пошёл обратно в лагерь, стараясь составить в голове текст, который должен написать. После того, как позволил применить к себе чары, принц чувствовал себя живее, но очень странно. Больше не хотелось лечь, чтобы обессиленное тело не приходилось заставлять двигаться, не возникало иссушающей душу потребности постоянно воспроизводить в голове образ Эленнис, вытесняя реальность иллюзией её присутствия рядом, чтобы казалось, будто ощущаются прикосновения и дыхание любимой, теперь всё существо требовало что-то делать, здесь и сейчас, безотлагательно. Навязчивые мысли, что эльфийка, которая стала не просто смыслом жизни, но и самой жизнью, не увидит изменившегося мира, Эндорэ, не узнает, кто станет избранником дочери, не услышит новых песен, не вдохнёт ароматы невиданных в Валиноре цветов, не встретит собратьев, живущих за морем, и не сможет дарить своему супругу любовь, обрекая на бессмысленное мучительное существование, теперь не занимали всё сознание без остатка. Чары всколыхнули и перемешали чувства, заставили осознать, на чём строилась болезненная привязанность, которая нынче не даёт смириться с потерей и жить дальше: всему виной понимание, терзавшее Турукано с самого начала супружества, что в любой момент может случиться беда, которая всё равно неизбежна, и счастье однажды навсегда покинет, поэтому необходимо с граничащим с безумием отчаянием хвататься за каждое мгновение вместе, ведь… вдруг оно последнее?

А теперь хвататься больше не за что…

Теперь НАДО жить счастьем дочери, ведь для Эленнис это было важнее всего… Надо, необходимо… что-то делать! Написать отказ от супружества! Артаресто не станет хорошим мужем для Иттариэль! Иначе, Эленнис давно бы предложила их свести!

«Прощай навек» — вот последняя черта…

Турукано не понял, снова ли Финдарато применял магию, или разум сам играл с воспоминаниями, но вдруг заполнившие весь мир вокруг картинки, словно повисшие в воздухе, сложившиеся куполом и закрывшие убитого горем вдовца от живых, расступились, между изображениями возникли зазоры, сквозь них стало видно синее прекрасное небо. Яркое, сияющее… как её глаза.

«Прощай…»

«Навек».

Картинки, картинки…

А ведь Эленнис могла погибнуть в Альквалондэ, убивая Тэлери, и это не было бы героизмом, такая смерть стала бы не венцом жизни, но клеймом.

— Спасибо, Эру, — прошептал сын Нолофинвэ, растворяясь в синеве нового неба над головой, чувствуя, что снова плачет, — спасибо, что смерть Эленнис не стала постыдной… Если это всё, что ты мог сделать для нас…

Ощутилось непривычное тепло, и слёзы катились уже не только от горя, но и от нестерпимой рези в глазах: белый цвет стал невыносимо ярким.

— Турукано, — Финдарато потрепал брата за плечо, — тебе надо поспать. Немного. Всё равно с таким горячим светилом в небе продолжать путь невозможно: ничего не видно.

— Да, — выдохнул принц, — я слышу, как отец распоряжается о привале.

— Только, любезный брат, — голос молодого короля стал неискренне нежным, — не вздумай мечтать, что не проснёшься. Ты ещё не всё сделал для меня.

***

— Ночь… нас подождёт… — тихо пропел нежный голос, и мокрой от слёз щеки ласково коснулась ладонь.

Турукано, разумеется понимая, что это лишь очередной тяжкий сон, который нет сил отпустить, схватил рукой, наверное, подушку, но казалось вдовцу совсем другое.

— Не зажигай огня — с тобой сияние звёзд, — продолжала звучать музыка, — здесь так хорошо…

Не потревожит сон

Сомнения стон

И жалобный перезвон.

Вокруг было очень красиво: снег отступал, таял, превращаясь в ручьи, горящие золотом днём и таинственно переливающиеся серебром ночью. Сквозь трескающийся с треньканьем колокольчиков лёд прорастали ярко-зелёные побеги, и Эленнис, живая и ещё прекраснее, чем прежде, касалась их пальцами. Розовыми и мягкими. Не чёрными скрюченными…