Свет проклятых звёзд

«Снова из глубин мелодий свет струится,

Но из глаз твоих опять печаль сочится!

Как же это всё могло с тобой случиться?!

Эру, ответь!

Но Душа бесследно

Прочь ушла за ветром,

Раз был выбор сделан,

Вот и цена!

Страшная дань!..

Хохот и стон,

Смешались явь и сон.

Светлая мечта

Оплачена сполна!

Знай, что теперь

Назад закрыта дверь!

И звучит твоя

Симфония Огня!..»

Да… В этом весь Кано. В пассивных сожалениях о непоправимом, непосильном и безнадёжном, льющихся неописуемо красивой музыкой бессчётных слёз.

«Что есть правда? Ты когда-нибудь была честна сама с собой? Чувствовала, как больно ранит истина, если сбросить доспехи лжи?»

Слова звучали в памяти, перед глазами вставал дивный образ, прекрасный и чарующий, который теперь вызывал отвращение: как обычно, лежавший на спине поверх одеяла, одной рукой обнимая эльфийку, а другую положив на живот, Макалаурэ, однако, был слишком красив и талантлив, чтобы презирать его искренне, всем сердцем. Когда-то Дис могла бесконечно любоваться лицом менестреля, его едва заметной улыбкой, бледной кожей, пушистыми ресницами и чёрными нежно вьющимися волосами, шёлковыми волнами лежавшими на подушке, и, казалось, любила это ничтожество даже сейчас, когда в огне погибала Поющая Долина и её защитники. Да, снова хотелось гладить скулу любовника, скользить рукой по подбородку, проводить кончиком пальца по кадыку, спускаясь во впадинку, обводить ключицы и, положив руку Макалаурэ на грудь, целовать и покусывать кончик уха.

«Яркий свет не приемлет лжи, — заговорило прошлое, — но как быть, если всё, что у меня есть, соткано из нитей самообмана, моего или тех, кто рядом? Что делать, если всё это рождённое во тьме враньё дорого?

Когда в чертоги тишины

Ты входишь —

Сам Творец и Судья,

Тогда в сиянии Итиль

Находишь

Струны в сердце Огня!

Узоры нот рождаются в тебе!..

Только во тьме

Звезда горит сильней —

И звучит твоя

Симфония Огня!

Правда здесь, Дис. Вот она: именем Создателя Эру Илуватара приношу я Клятву и призываю в свидетели моего Слова Владыку Манвэ Сулимо, супругу его Варду Элентари и саму священную твердь горы Таникветиль! Клянусь вечно преследовать огнём и мечом, своим гневом любого, будь то Вала, Майя, эльф или иное творение Эру, что уже живёт или родится позже, великое или малое, доброе или злое, кое завладеет или попытается завладеть Сильмарилем, будет хранить у себя или станет препятствовать отвоевать святыню рода Феанаро Куруфинвэ! Да падёт на меня вечная тьма, если отступлюсь от своего Слова! Клянусь! Клянусь! Клянусь!»

Знахарки встретились глазами.

— И я клянусь идти до конца, спасая жизни тех, кому еще можно помочь, — произнесла Дис, думая, что обязана быть лучше, чем Кано. Вернее, надёжнее, смелее. — Мы возвращаемся, — громко сказала знахарка. — Спасём, кого сможем.

***

Ветер повеял с севера, принеся заунывные стоны, вой волков и пьяные протяжные вопли. В блёклых лучах Итиль, с трудом пробивавшихся сквозь смрадный удушающий мрак, звуки сливались с гулом сквозняков, доносящимся от руин, создавая искажённое подобие пения горна.

Долину заволокло едким дымом, от которого заслезились глаза и запершило в горле.

Из тьмы возник силуэт. Грязный, вонючий, пьяный и очень счастливый воин из армии Моргота, качаясь, хохотал, продолжал пить и громко разговаривал с невидимым собеседником, вертя за волосы отрубленную голову с настолько обезображенным лицом, что узнать погибшего эльфа не представлялось возможным. Знахари, прятавшиеся за стеной брошенного дома с обвалившейся после пожара крышей, лишь понадеялись, что увечья были нанесены после смерти, а не послужили её причиной.

Орк говорил. Непонятно, с кем, и непонятно, о чём, можно было лишь догадаться, что вонючий туман ему вставил, поэтому надо ещё выпить, чтобы было совсем хорошо. Подойдя ближе к затаившимся эльфам, воин вдруг согнулся пополам и начал бурно изрыгать содержимое желудка.

— Странный орк, — поморщился один из знахарей, отправившийся в Долину вместе с Эль и Дис. — Кожа не жёлтая, глаза светлые, весь заросший, словно облезлый наугрим.

Не говоря ни слова в ответ, второй лекарь метнул во врага нож, и тот рухнул в собственную блевоту. Рука по-прежнему держала отрубленную голову за волосы, по камням растеклась алая кровь. Алая? Не такую видели пережившие Битву-под-Звёздами валинорские мятежники на земле, трупах врагов и своём оружии.

Ветер подул с юга, дышать стало легче. Скорбный гул погибшего королевства стих, и стали слышны мелодичные трели птиц из нетронутых пока рощиц.

Резко сменив направление, потоки воздуха, воняющие гораздо отвратительнее, чем дым над вратами в Долину, принесли звуки злого торжества и леденящие душу стоны. Ветер рыдал в деревянных и металлических обломках зданий, и в этом была своя, пусть и чудовищная, но музыка, сопровождаемая ускоряющимся стуком сердец тех, кому пришлось её слушать.

— Нам нужно найти дом, — сказал чуть слышно знахарь, осторожно вытаскивая свой нож из трупа и забирая оружие воина Моргота. — Моё жилище, к сожалению, слишком далеко и, скорее всего, уже стало пеплом.

— Я не хочу знать, что случилось с моим домом, — прошептала Эль, вытирая слёзы, очень внимательно смотря на орка. Странный. Очень странный. И почему-то возникало ощущение, что этому несчастному надо было помочь, а не убивать, ведь он не издёвка Моргота над природой эльфов, а новая, лишь начавшаяся жизнь! Её нельзя обрывать! Её необходимо беречь, направляя в верное русло, будто исток реки, ещё такой маленький и незаметный, но великий в грядущие эпохи. — Сулкар, — ещё тише сказала травница, помогая оттаскивать мертвеца с дороги, — то, что здесь творится, неправильно! Мы не должны воевать! Мы обязаны делать мир прекрасным, а не заливать его кровью.

Ветер подул очень сильно, запах гари сдавил горло.

И вдруг издалека, из темноты донеслись звуки музыки. Арфа? Похоже, что-то упало на струны инструмента, прокатилось по ним.

Знахари обернулись и увидели среди деревьев почерневший от копоти дом без дверей и окон, зато с целой кровлей и не выглядящий готовым вот-вот рухнуть, во дворике валялись обломки утвари: орки уже были здесь, забрали всё ценное, поэтому вряд ли вернутся вновь.

То, что надо! Взятых с собой запасов хватит на первое время, потом можно будет охотиться, по очереди отлучаясь в лес. Да и какой смысл загадывать на такой большой срок, если нет гарантии наступления нового дня?

Арфа прозвучала снова. Очень тихо, словно умирая.

Оглянувшись с тревогой на собратьев, Дис бросилась в дом, вбежала в обугленный дверной проём, но вдруг отпрянула, коротко вскрикнув. Испугавшись, что выдала себя и друзей, эльфийка зажала рот и, смотря глазами, полными ужаса, указала рукой во тьму. Сулкар, переглянувшись с Эль и ещё одним знахарем, сделали шаг за порог.

Среди обломков мебели и обезображенных фрагментов тел, у стены висела за руку эльфийка-травница, оставшаяся в Поющей Долине для помощи воинам, из распоротого живота до самого пола тянулись внутренности, качающиеся от ветра, задувавшего в разбитое окно. Кишки задевали струны валяющейся под телом треснутой арфы, словно наигрывая мотив для написанных кровью на стене стихов, которые, видимо, и написала не дождавшаяся помощи знахарка, умирая от боли, но не сдаваясь:

Когда окончится война,

Мой мальчик испечёт мне хлеба,

Земли коснётся тишина,

Непостижимая, как небо.

И в этой хрупкой тишине

Рок имена и судьбы свяжет,

Замрут созвездья в вышине

И чей-то голос тихо скажет:

«Мама, я вернулся домой,

Мама, я вернулся живой.

Намо простит нам с тобой всё сполна,

Когда окончится война».

Когда окончится война

Единой верой в милосердье,

Любовь останется одна

Для всех надеждою последней,