Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В коллаже на обложке использованы фотографии: © LightFieldStudios, tomertu / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

* * *

– О чём пишут писатели? – спросил внук деда.

– О жизни! – поразмыслив, ответил тот.

– Получается, они пишут об одном и том же? – удивился мальчик.

– Да, – подтвердил дед. – Только сюжеты разные.

Старость

– Ах, зараза, хороша! – Клара Аркадьевна постучала ногтями по поверхности стола и улыбнулась отражению в зеркале. Она откинулась на спинку стула, вздёрнула нос и ещё раз окинула себя оценивающим взглядом.

«Стара? Бесспорно! – думала она, проводя подушечками пальцев по провисшей линии подбородка. – Но чертовски хороша! Бытует мнение, что женская старость, по сравнению с мужской, некрасива. Интересно, – Клара Аркадьевна ядовито улыбнулась, – посмел бы кто-нибудь сказать нечто подобное мне?» – глаза женщины хитро блеснули.

В свои семьдесят четыре года Клара Аркадьевна выглядела великолепно. Её большой красивый лоб подчёркивала забранная назад седина. Морщины, которые избороздили лоб и которые трудно было скрыть даже за обильным гримом, говорили о развитых умственных способностях хозяйки. Тонкие выцветшие брови имели красивую форму и были грамотно подкрашены. Умные тёмно-зелёные глаза смотрели на мир с ироничным вызовом. Кончик прямого носа смотрел вниз, а растянутые в улыбке губы превратились в тонкие полоски. Когда Клара Аркадьевна смеялась, морщинки вокруг её глаз превращались в улыбки. Шея актрисы была прикрыта платком, который она порывистым движением сорвала и откинула в сторону; платок послушно лёг на подлокотник рядом стоящего кресла. Клара Аркадьевна открыла ящик стола, достала ватные диски и принялась снимать грим.

«Слава Богу, в спектакле задействовано всего три человека, и в гримёрной сегодня я одна!» – В последнее время Клара Аркадьевна заметила, что молоденькие девочки-актрисы смотрят на неё с долей сочувствия. Выражение их глаз гласило: «Вы потрясающая актриса, но… ваше время ушло». Вспомнив их поджатые губки и хитрые взгляды, Клара Аркадьевна с силой ударила кулаком по столу: «Мелкие паршивки! Ничего из себя толком не представляют, а гонору…» – женщина откинула в сторону использованные диски и взяла новые. Она стёрла нарисованные глаза, брови, губы и оценила обесцвеченные черты лица.

– Да-а-а-а-а, – печально протянула она, – старость подкралась незаметно. Старость… – Она тихо, но внятно повторила засевшее в голове слово, словно пыталась проникнуть в самую глубь его значения. Её низкий прокуренный голос утонул в пространстве полутёмной гримёрной.

«Отчего люди с ней так жестоки? – рассуждала актриса про себя. – Ведь она приходит ко всякому. Старость – это красота прожитых лет, это опыт, это мудрость, это сила закалённого духа. Старость достойна уважения и почёта, а не порицания и осуждения». Клара Аркадьевна не понимала молодых пигалиц, которые так беспечно и нагло принимали дары жизни, не испытывая при этом ни уважения, ни благодарности. Сама она с детства относилась к старости с пиететом. Возможно, потому, что так было принято в их семье, возможно, потому, что её к этому приучили. В любом случае, ей не нравилась тенденция современного мира пренебрегать людьми и их мнением.

– Старость, – одними губами прошептала Клара Аркадьевна и усмехнулась. – С детства я мечтала красиво состариться. Вы не ослышались, господа, – Клара Аркадьевна подмигнула отражению. – Я мечтала красиво состариться. Девчонки обычно мечтают стать принцессами, балеринами, ну или просто красавицами, а я мечтала красиво состариться. Что ж, – Клара Аркадьевна постучала указательным пальцем, на котором красовался необычный перстень, по столу, – теперь я могу с уверенность сказать, что моя мечта осуществилась. Но, – она поправила съехавшее набок кольцо, – что гложет моё сердце? Почему насмешливые взгляды этих бестолковых пигалиц задевают за живое? Может, заполучив мечту, я завидую их молодости? Завидую тому, что их жизнь только началась? Нет, – Клара Аркадьевна опять откинулась на спинку стула. – Нет, я им не завидую. Мой жизненный опыт позволяет видеть жизнь столь многогранно, что я наслаждаюсь каждым Божьим днём. Я испиваю дни, как измученный жаждой человек испивает кувшин колодезной воды. Эта ненасытность появляется под конец, когда понимаешь, что осталось не так много, что, возможно, завтра ты сделаешь последний вздох. Нет, я им не завидую, – вспомнив притворное раболепство одной из студенток, Клара Аркадьевна пренебрежительно передёрнула плечами. – Пустоте завидовать нельзя, – актриса неторопливо провела пальцем по выцветшей брови, потом по скуле. – Моё сердце гложет обида за старость. Весь труд жизни, весь опыт брошен к ногам молодости, а она снисходительно смотрит, не понимая, какие сокровища мироздания положены к её ногам. Современная юность не дорожит им, так как не трудилась в поте лица, чтобы заслужить его!.. Нынешние дети, слава Богу, не все, – женщина вспомнила замкнутого студента с третьего курса, трудолюбивого и дотошного малого с первого и озорную девчонку с пятого, – взращиваются, окружённые гиперопекой. Мамочки, а иногда и папочки, с пелёнок всё за них делают, – перед глазами женщины встала картинка недавнего похода в гости, где девочку пяти лет родители чуть не с ложки кормили. – Они их кормят и поят, одевают и раздевают, убирают и моют за ними. Родители доходят до того, что выясняют отношения с их друзьями, учителями, избранниками… – Клара Аркадьевна выдавила из тюбика крем и обильно смазала им кожу, потом похлопала ладонями по линии подбородка. – К старости взрослые устают опекать своё чадо: им не хватает ни моральных, ни физических сил. Скрепя сердцем они отпускают «малыша» на вольные хлеба и говорят ему: «Лети, ты вырос!» Но неприспособленное к труду и жизни рослое дитятко истерит и капризничает. Оно привыкло получать всё даром. К чему труд, к чему усилия?.. Придёт мама, придёт папа… А к маме с папой тем временем незаметно подкралась старость. Им бы самим помощь не помешала. Но кто, спрашивается, помогать должен? Тот, кто к этому не приучен?.. – Актриса зло улыбнулась. – Увы, родители, вы забыли вековую народную мудрость, которая гласит: «Что посеешь, то и пожнёшь». Так-то! – Клара Аркадьевна с шумом бросила тюбик в полку. – Раньше детей с малолетства приучали к труду, к уважению, к ремеслу. Они чтили семью, веру, стариков, труд. Попробуй брось фантик на вымытый матерью пол. В лучшем случае тебя заставят переделать всю работу, в худшем – грязной тряпкой перепадёт, – женщина провела пальцем по самой глубокой морщине на лбу. В эту минуту она вспомнила своё детство. – С ранних лет мама называла меня ласково Кларочкой, а папа звал высокопарно Клари. То ли торжественный тон, то ли громко звучавшее имя, не знаю, что повлияло на становление моей личности, но постепенно в характере появились достоинство и упрямство. Всю жизнь я гордилась результатами своих трудов и всю жизнь упрямо шла к цели. Возможно, именно эти качества гложут мою душу и не дают покоя, когда слышу: «Ой, да что вы хотите, ей скоро в могилу!» – Клара Аркадьевна опустила подбородок на сплетённые пальцы. – Сегодня я устала больше обычного. Сегодня мне хочется побыть одной, сегодня мне хочется побыть собой, – женщина скосила взгляд на свою старую фотографию, которая стояла в левом углу на гримёрном столике. – За свою короткую жизнь я прожила столько чужих жизней, что голова идёт кругом. Я любила, ненавидела, заискивала, презирала, негодовала и умирала столько раз, что, боюсь, к моменту истинного конца примусь играть роль!.. Хотя, с другой стороны, все мы играем роли и не стесняемся этого. С мамами и папами – мы любящие дети, с мужьями и женами – заботливые супруги, с друзьями – весёлые балагуры. Мы постоянно меняемся, мы постоянно учимся. Кто-то сказал: «Надеваем маски». Это как вам угодно. Я бы выразилась иначе: чтобы выжить, мы подстраиваемся под окружение – естественный защитный механизм человека. Ведь не станешь же ты орать на преступника, угрожающего тебе пистолетом? Но зато позже ты с удовольствием покричишь на стадионе во время футбольного матча. И, заметь, никто тебя за это не осудит. Мы – великие приспособленцы, мы – хамелеоны. И врём мы, потому что это помогает нам адаптироваться в социуме. Ложь – инструмент подстройки к миру. Кто говорит, что ни разу в жизни не солгал, тот самый настоящий лжец. Другое дело, в какое русло направлена ложь, другое дело, как ты приспосабливаешься. Мой учитель по истории говорил: «Если твоя свобода не мешает свободе другого человека, действуй!» Вот в чём секрет мирного сосуществования. Он в уважении, в гармонии. Об этом кричит вся история человечества, об этом сложены песни, об этом толкуют писатели и поэты, философы и баснописцы. Изо дня в день люди несут в своих трудах мудрость веков, которая, с одной стороны, лежит на поверхности, а с другой – сокрыта глубоко в наших душах. Всё просто: «Бери, коль сможешь взять». Чем глубже человек копается в себе, тем явственней и очевидней становится истина, тем скорей выходит она на поверхность, – Клара Аркадьевна сквозь свет лампы с интересом вглядывалась в рубин на своём перстне. – Некоторые коллеги бесстрашно и нагло врут мне, говоря, что я, как прежде, молода. Лесть в чистом виде. Если уж задумал польстить, делай это умело, – рука с кольцом тяжело опустилась на стол. – Да-а-а-а-а, передо мной заискивают, мне делают комплементы, к моей старости испытывают уважение, потому что я всю жизнь трудилась, как вол: «Клара Аркадьевна, вы знаменитость, труженица, вы добились всего сама». Но как бы относились ко мне эти люди, будь я обычной старухой? Интересно, кто-нибудь из коллег придержал бы мне дверь в фойе?.. Эх, тряхнуть бы стариной и бросить вызов самой себе! – Женщина слегка подвела брови, причесала волосы, собрала их на затылке, надела шляпку, потом встала, накинула пальто и, предварительно выключив свет, быстро вышла из комнаты.

По улице, опираясь на трость, в сторону платформы шла сутулая старуха. Нечёсаные седые волосы торчали из-под старого цветастого платка. Она всё время сопела и с характерным звуком втягивала в себя подтекающие по краям губ слюни. Густые, седые, жёсткие брови она недовольно хмурила и временами потирала большим и указательным пальцами. Серая неказистая юбка прикрывала её ноги по щиколотку. Из-под юбки виднелись старые, протёртые временем ботинки, которые шаркали в такт шагов. Поверх серой шерстяной кофты старуха накинула меховую безрукавку, которая не давала промёрзнуть её старым костям. Шла она быстро, прихрамывая на больную ногу. Свободная рука двигалась резко. Сжатая в кулак ладонь настораживала прохожих. Взгляд был настороженный и пронзительный. Она подошла к билетной кассе, порылась в кармане и извлекла из его недр проездной билет. Презрительно фыркнув, кинула его в металлическую ёмкость.

– Фабричная – Выхино и обратно, – грубо бросила Людмила Борисовна кассиру.

Через минуту пассажирка сжимала в руках билет. Резким движением она оправила платок и пошла к переходу. Перед лестницей, ведущей на нужную платформу, она остановилась. Нога у старухи с утра болела нещадно: старая рана давала о себе знать. Женщина поставила конечность на ступеньку, растёрла её как следует и, опершись на перила, поднялась вверх. С трудом преодолев один пролёт, она остановилась, отдышалась и осмотрелась по сторонам.

Ей навстречу по лестнице вприпрыжку бежала девушка. Старуха клюкой преградила ей путь. Та остановилась и недоуменно захлопала глазами.

– Слышь, дочка, – забасила старуха и для убедительности поманила рукой, – поди-ка сюда.

Боязливо озираясь по сторонам, словно на неё могли напасть, девушка приблизилась к старухе.

– Вижу, ты резвая, – старуха бесцеремонно взяла её под руку. – Помоги-ка мне подняться, – клюкой она указала наверх.

Девушка, согнувшись под тяжестью Людмилы Борисовны, безропотно повела ту по лестнице. Неожиданно Людмила Борисовна наступила ей на ногу. Юная помощница скорчилась от боли, вся сжалась, но промолчала. Старая женщина то и дело останавливалась, озиралась по сторонам и поправляла сползавший с головы платок. Из-за бесконечных передышек поднимались медленно. Временами Людмила Борисовна всей тяжестью наваливалась на живую опору. Та неуклюже прогибалась, но стойко сносила суровое испытание. Девушка то и дело поглядывала на часы, но замечаний не делала. Когда достигли верхней площадки, старуха отдёрнула руку и заворчала:

– Ну что ты еле тащишься! Я так на электричку опоздаю. Раз взялась помогать, делай это живей.

Обвинённая напрасно помощница на секунду застыла, потом взяла старуху под руку и продолжила прерванный путь.

– Вот нынче молодёжь пошла никудышная. Все тонкие, как травинки. Опереться не на что. Того и гляди сломается, – ворчала старуха, спускаясь к турникетам.

Когда достигли цели, она протянула девушке билет.

– Вставь-ка его, – указала на тонкую прорезь в пропускном механизме. – Я пройду, и ты мне билет назад передашь.

– Давайте я покажу вам, как это делается, чтобы в следующий раз вы сами смогли по билету пройти, – молодая спутница приготовилась к долгим объяснениям, но старуха отмахнулась от неё.

– Да знаю я, как это бандура работает, – она кивнула в сторону турникетов. – Я со своего роста щелей не вижу. Да и неудобно мне, – старуха потрясла билетом. – Чтобы пройти, билет надо в правой руке держать, а она у меня занята – дополнительной опорой ноге служит. Если в левой руке – неудобно. Пока верчусь, нужный свет гаснет.