Светила

– Гостиницу! – подивился Гаскуан. – И какую же?

– Да вот эту.

– Эту?..

– По-вашему, я вздорная причудница! – Она захлопала в ладоши.

– По-моему, вы предприимчивая, храбрая и очень красивая женщина, – отозвался Гаскуан. – И еще тысячу определений подобрал бы я для вас. Так поведайте, зачем вам целая гостиница?

– А я собираюсь ее переоборудовать! – сообщила Лидия. – Вы же знаете, я женщина светская: у меня в Данидине был свой бизнес почти десять лет, а до того – в Сиднее. Из меня, Обер, предпринимательница хоть куда! Это вы меня в моей родной стихии не видели. А не то и впрямь оценили бы мою предприимчивость.

– И какие же переделки вы затеяли? – Гаскуан оглянулся по сторонам.

– Тут-то мы и дошли наконец до моих «видений», – отозвалась Лидия. И заговорщицки подалась вперед. – Вы ведь заметили в сегодняшней утренней газете объявление о спиритическом сеансе? О дате и месте проведения которого будет объявлено дополнительно?

– Ох, да полно вам – нет!

Лидия изогнула бровь:

– Полно, нет – что?

– Столоверчение и духи? – не сдержал улыбки Гаскуан. – Спиритический сеанс – забавная чушь, но это ж совсем не бизнес! Даже и не пытайтесь извлечь прибыль из салонных трюков! Если люди заподозрят, что их одурачили, выманив у них законные денежки, они разозлятся не на шутку. Кроме того, – добавил Гаскуан, – Церковь таких вещей не одобряет.

– Вы говорите так, словно искусство уже и не искусство вовсе! Словно вся эта затея – чистой воды надувательство! – возразила Лидия Уэллс: неодобрение Церкви наводило на нее скуку смертную. – Область сверхъестественного – это никакой не трюк, Обер. Небеса существуют на самом деле, без обмана!

– Ну, полно, – повторил Гаскуан. – Вы ж имеете в виду зрелищное развлечение, а не прорицание; так стоит ли поминать область сверхъестественного?

– Да вы циник! – Лидия разочарованно вздохнула. – Вот никогда бы не подумала! Разочарованы – может быть; недоверчивы – сколько угодно, но – с чувствительной душой.

– Если я и циник, то проницательный, – с достоинством отозвался Гаскуан. – Мне случалось бывать на спиритических сеансах, миссис Уэллс; и если я отметаю их как глупое суеверие, то, уж поверьте, не просто так!

Она словно замялась, а в следующий миг ее пухлая ручка порывисто погладила его по рукаву.

– Но я позабыл об учтивости; эта тема вас завораживает, – промолвил Гаскуан, опомнившись.

– Не в том дело. – Лидия на мгновение задержала пальцы на его манжете и так же быстро отняла руку. – Вам недолго осталось называть меня миссис Уэллс.

Гаскуан коротко поклонился.

– Вы предпочли бы, чтобы к вам обращались по девичьей фамилии? – спросил он, думая про себя, что если так, то пожелание это граничит с неприличием.

– Нет-нет. – Лидия закусила губку, а затем наклонилась поближе и прошептала: – Я замуж выхожу.

– Замуж?

– Да-да, как только осмелюсь; но это секрет.

– Секрет – от меня?

– От всех на свете.

– И мне не суждено узнать имени вашего возлюбленного?

– Нет, ни вам и ни кому другому. Это мой тайный роман. – Лидия захихикала. – Вы только поглядите на меня – ни дать ни взять тринадцатилетняя девчонка собирается сбежать с любимым! Я даже кольцо его носить не отваживаюсь, хотя кольцо, между прочим, роскошное: рубин из Данстана, оправленный в данстанское золото!

– Полагаю, мне следует вас поздравить, – проговорил Гаскуан со всей доступной учтивостью, но с новообретенной сдержанностью, ибо эта новость сколько-то разбила его надежды.

У него было такое чувство, словно завалили многообещающую шахту, словно погас свет, словно захлопнулась дверь. На самом деле, с тех самых пор как он впервые увидел эту женщину, Гаскуан предавался мечтам, что в один прекрасный день Лидия Уэллс его полюбит. Он представлял ее в своем коттеджике, фантазировал, как она распустит рыжие волосы у изголовья его кровати, мысленно наблюдал, как она, кутаясь в бумазейный халатик, растапливает его плиту поутру; воображал себе головокружительные дни начала ухаживания, постройку общего дома, течение лет. Гаскуан грезил обо всем об этом, не ощущая ни стыда, ни смущения и даже не сознавая толком, где блуждают его мысли. Все казалось таким простым и естественным: она – вдова, он – вдовец. Они оба – чужаки в незнакомом городе; межу ними завязалась сердечная дружба. Так ли невозможно, что рано или поздно они полюбят друг друга?

Но теперь, узнав, что Лидия Уэллс помолвлена, Гаскуан был вынужден отказаться от своей фантазии, а чтобы от нее отказаться, должен был сперва ее признать и посчитать за глупость. Сперва он преисполнился жалости к самому себе, но как только задумался об этом своем горе, то обнаружил, что вполне способен посмеяться над его легковесностью.

– Я себя не помню от счастья! – ликовала вдова.

Гаскуан улыбнулся:

– И как же мне вас тогда называть, если не миссис Уэллс?

– Ох, Обер, – воскликнула вдовица, – мы же лучшие друзья! Вам и спрашивать не нужно. Конечно, вы должны звать меня просто Лидией.

(Небольшая поправка: Обер Гаскуан и Лидия Уэллс лучшими друзьями вовсе не были; на самом-то деле познакомились они всего только три дня назад. Гаскуан впервые увидел вдову в четверг после полудня, когда она явилась в магистратский суд справиться насчет состояния своего покойного мужа – состояния, которое уже обнаружили и поместили в банк другие люди. Гаскуан подал от имени миссис Уэллс ходатайство об аннулировании купли-продажи хижины, и в процессе эти двое разговорились. В пятницу утром вдова снова вернулась в суд, и Гаскуан, расхрабрившись при виде явного интереса, с которым она на него поглядывала, смиренно пригласил Лидию отобедать вместе. Она, кокетливо изумившись, приняла приглашение, и Гаскуан, торжественно держа над нею зонтик от солнца, сопроводил свою даму через дорогу в столовую «У Максвелла», где заказал две тарелки перлового супа, хлеб – самый белый, что только нашелся, – и графинчик сухого хереса, а затем усадил ее на почетное место у окна.

Немедленно обнаружилось, что у Лидии Уэллс и Обера Гаскуана очень много общего и им есть о чем поговорить. Миссис Уэллс любопытствовала узнать обо всем, что случилось после смерти ее покойного супруга, а эта тема естественным образом подвела Гаскуана к упоминанию Анны Уэдерелл и того странного эпизода, когда она оказалась на волосок от смерти на Крайстчерчской дороге. Лидия Уэллс подивилась еще больше – она объяснила, что Анну Уэдерелл знает. В прошлом году девушка несколько недель прожила в ее меблированных комнатах в Данидине, прежде чем надумала зарабатывать на жизнь на хокитикских приисках, и в течение этого периода женщины очень подружились. Как только разговор зашел об этом, Лидия и придумала свой «сюрприз». Сразу по завершении обеда, едва со стола убрали, она отправила Гаскуана в «Гридирон», где он сообщил Анне Уэдерелл, что дама, пожелавшая остаться неизвестной, приглашает ее пройтись по магазинам назавтра в два часа дня.)

– Если у вас есть жених и новое деловое предприятие, тогда, вероятно, я могу надеяться, что ваше пребывание в Хокитике продлится подольше?

– Надеяться всегда можно и нужно, – отозвалась Лидия Уэллс; у нее в запасе был богатый репертуар клишированных сентенций вроде этой, и изрекала она свои афоризмы, непременно выдержав драматическую паузу.

– Прав ли я, предполагая, что в вашем капиталовложении поучаствовал и ваш нареченный? Вероятно, он богат?

Но вдовица лишь рассмеялась в ответ.

– Обер, – пожурила она, – вы у меня ничего не выведаете!

– Мне казалось, вы ждете, что я попытаюсь.

– Да, но лишь попытаетесь, а не преуспеете, – возразила вдова.

– Полагаю, это чисто женская мотивация, – иронически отозвался Гаскуан.

– Очень может быть, – со смешком подтвердила вдова. – Но мы, женщины, так пристрастны – и, полагаю, видеть нас другими вы бы сами не захотели.

За этим последовал довольно слащавый обмен комплиментами – игра, в которой вдова и вдовец составили достойную пару. Чем дословно записывать этот сентиментальный диалог, мы лучше поговорим о нем и опишем гораздо подробнее то, что иначе сочли бы вопиющей слабохарактерностью со стороны француза.