Светлейший князь 3

Тепло, сытный ужин, хороший алкоголь, а наше вино и полуфабрикат будущего ягодного бренди, то есть попросту ягодный самогон, на контрасте с днями и ночами, проведенными на льду Енисея и его заснеженных берегах, сделали свое «подлое» дело. Господина подпоручика развезло и он откровенно сказал, что сейчас его мечта поскорее оказаться в Минусинске, а так как ненавистное ему поручение выполнено, то он возвращается в столицу и подает в отставку.

Сей господин как тот мавр, сделал свое дело и может уходить. Меня его скорейший отъезд очень устраивал. Как источник информации подпоручик был уже совершенно не интересен, всё что меня интересовало он уже рассказал, а всю подковерность императорских указов мне расскажет наш хороший знакомый Ипполит, который по поручению своего патрона тоже пришел с обозом.

Вначале ужина господин Чернов косился на Леонова, откровенно демонстрируя свою неприязнь к человеку с клеймом на лбу, но алкоголь быстро сделал его менее щепетильным и после очередного «дринка» нашего "недобренди" я смело оставил подпоручика на попечение Афанасия Петровича. Мне предстояла беседа с урядником и казаками. Панкрат теплую компанию покинул ещё раньше.

Казаки на ночь разместились в трех освободившихся юртах, в остальных расположились кандидаты в переселенцы к нам. Уряднику была выделена персональная юрта.

Когда-то на уроке истории один из моих учеников спросил, а как жилось на свете после гражданской войны тем, кто убивал таких же русских, как он сам? Вот теперь я знал ответ: тяжело жилось. Я не знал, что на душе у людей восемнадцатого века, но моя душа болела, а сердце плакало от того, что пришлось убивать казаков.

Панкрат знал о моем предполагаем визите и в юрте урядника не было посторонних. После пары незначительных фраз о погоде и природе, я спросил, что говориться в лоб.

— Скажи мне, урядник, только честно, что говорят казаки и казачки. От наших рук не один казак погиб, — говорить на эту тему мне было трудно, даже слова с трудом подбирались.

— А что тут говорить, ваше светлость. Мы люди подневольные, а у вас выхода не было. А баба она и есть баба, даже если и казачка. Повыли конечно, — казак потупил голову и замолчал.

— Вот что, урядник. Я заплачу за каждого убитого нами. Даже за таких, как тот хорунжий Пчелка. Когда пойдете обратно, скажу точно кто и как платить будет.

Урядник резко поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.

— Хорошо, ваша светлость, — у меня в буквальном смысле камень с души упал.

— Скажи, урядник, вы завтра сможете обратно идти?

— А чего же не смочь, ваша светлость? — усмехнулся казак.

— Панкрат, скажи Прохору, пусть подаст мешок, — Панкрат молча встал и вышел из юрты.

Ипполит привез мне для обмена на наши золотые слитки тысячу серебряных рублей екатерининской чеканки, в каждой монете было двадцать четыре грамма и я приказал Прохору положить в отдельный мешок двести двадцать рублей.

Раскрыв мешок, я спросил урядника:

— Благодарность мою за труды примешь?

— А чего же не принять, ваша светлость, ежели от чистого сердца, — широкая улыбка дополнила ответ.

— От чистого, — подтвердил я, отсчитывая двадцать рублей. — Двадцать, это тебе. А твоим казакам по десять на брата, — я протянул мешок Панкрату, он взял его и вышел из юрты. Мы с ним заранее договорились, что агитационная работа с казаками его забота.

Монеты были совершенно новенькими, четко читались все надписи. Вероятно, лежали у кого-то в загашнике. Урядник степенно принял мою благодарность, достал небольшой кожаный мешок и ссыпал монеты в него.

— Благодарствую, ваша светлость, — казак слегка подкинул мешочек ладонью, как бы проверяя вес. — Чем вам послужить можем?

Я улыбаясь покачал головой.

— Да ничем. Ваш подпоручик уже лыка не вяжет, завтра только к обеду глаза продерет, не раньше. Мы его погрузим в возок и езжайте спокойно до дому. Тебе же велено было выполнять приказы их благородия? — урядник ухмыляясь утвердительно закивал головой. — А господин Чернов спит и видит, как он обратно едет.

Купеческий приказчик Ипполит успел мне рассказать много интересного и про указы, и про господина подпоручика. Отношения с Китаем у России были сложные. В Петербурге и тем более в Тобольске, помнили как проходилось воевать и с джунгарами и с маньчжурами. Во время последней войны с Джунгарским ханством семидесятитысячная цинская армия дошла до Телецкого озера. Каким-то непостижимым образом в Тобольске и Петербурге уже знали об устроенных нами разгромах на Уюке и Енисее. Каким образом и кто так быстро мог доставить эти известия я естественно не знал, но предположение у меня возникло, когда Ипполит начал рассказ про господина Чернова.

Вдобавок в Кяхте не ладилась торговля с Китаем. А тут на пограничных землях, а Усинская долина фактически была какой-то серой зоной между реальными русскими и циньскими владениями, появляется какая-то непонятная прокладка. Но она уже умудрилась накостылять цинским властям и имеет все шансы продолжить в том же духе, да еще и наладить параллельную Кяхте торговлю.

От беглых, бунтовщиков и раскольников добра всё равно не будет, а тут вдруг получиться? А если не получиться, можно будет умыть руки и на честном глазу сказать, что эти люди в империи преступники и мы за них не в ответе. И империя от этих людей отгородилась особым пограничным округом. Всё титулы, отписанные во владение ничейные земли, амнистии и прочее, сегодня дали, а завтра можно и обратно забрать.

А тут еще и казне прибыток: золота ежегодно на тринадцать тысяч шестьсот пятьдесят золотых рублей и серебра больше чем на шестьдесят восемь тысяч серебренных рублей за десять лет. А за каждую душу, пожелавшую переселиться в эту глушь казне причитается почти семьдесят золотых рублей. Деньги просто бешеные.

Этот расклад меня не удивил, я что-то именно такое и предполагал, когда примерно писал бумагу для графа Казимира.

А вот рассказ про подпоручика Чернова очень насторожил. Господин Аксенов, когда проводил розыск убийц графа Валенсы, выяснил, что у него бывал в гостях один поляк из Тобольска. Описать его никто не смог, но у него была особая примета, на правой кисти не было двух пальцев — четвертого и пятого. Так вот нашего подпоручика в обществе этого господина случайно увидел молодой коллежский регистратор канцелярии губернатора. Этот регистратор как раз работал с бумагами от господина Аксенова и знал, кто такой подпоручик Чернов. Он насторожился и попытался подслушать их разговор. Услышал он всего несколько слов: «… попытайся к ним в долину проникнуть». И показалось нашему регистратору, что беспалый господин подпоручику дал ассигнации.

Молодой человек набрался смелости и пошел к губернатору. И губернатор принял его! Денис Иванович выслушал его и из кабинета вышел молодой губернский секретарь, а к господину Аксенову с секретным письмом помчался курьер, который сумел опередить подпоручика.

Почему все-таки к нам поехал этот подозрительный тип, Ипполит не знал. Но окружной начальник распорядился что бы якобы по торговым делам к нам поехал Ипполит и предупредил. Так что, спроваживая подпоручика, я не рисковал испортить отношения с окружным начальником.

А вот сам подпоручик меня очень интересовал, беседа с ним дала ответ на очень волнующий меня вопрос: не изменило ли мое попадание ход истории? Целый час я расспрашивал его о Петербурге, России и Европе, в которой он был погода назад. Я уже слышал рассказы о России и Европе от своих товарищей, но это все было о былом до моего попадания. А вот сей господин рассказывал о Питере, Москве и Европах образца тысяча семьсот семьдесят седьмого года от Рождества Христова. Рассказывал надо сказать очень интересно и подробно. К радости моей или огорчению, но ничего принципиально нового я не услышал. Ход истории в России и Европе не изменился.