Светлейший. Отпуск не по плану

— Черкасов! — прогремел низким басом генерал. — Выйдите в коридор на минуту.

Экспедитор не на шутку напрягся.

— Кто это? — шепнул я.

— Целлариус. Начальник нашего управления.

Интересно. С чего бы это начальнику управления самому таскаться по кабинетам своих ищеек? Обычно звонят или посылают кого-нибудь привести. Наверняка что-то важное. И срочное.

Экспедитор протиснулся между столами и направился к выходу, а его коллеги-оперативники напряженно переглядывались. Судя по их реакции, ситуация и правда была нетипичная.

— Прошу прощения, — обратился я к одному из оперов, когда экспедитор вышел. — Означает ли появление генерала, что у нас проблемы?

— Скорее не у вас, а у нас, ваша светлость, — отозвался бритоголовый качок с аккуратно подстриженной бородой. — Понять бы еще, из-за чего. Все отчеты сдали вовремя, статистика у отдела хорошая… Женя, то есть Евгений Андреевич, свое дело знает. Не с чего к нам придираться…

Я печально улыбнулся. Было бы желание — а придраться всегда получится.

Черкасова не было довольно долго, и мы с Аграфеной переглянулись. Помощница явно размышляла, не позвонить ли еще одному адвокату — на всякий случай, уже для нас. Я слышал голоса за дверью, но шумоизоляция здесь была качественная, так что разобрать, о чем говорили, не вышло.

Наконец экспедитор вернулся. Медленно вошел, надежно прикрыл дверь, затем, не говоря ни слова, направился к вешалке, достал из кармана пиджака пачку сигарет и вытащил одну. Выглядел он мрачнее тучи. На кладбище и то веселее.

— Что стряслось? — не выдержал один из оперов.

Черкасов распахнул окно, взял с полки пепельницу и, щелкнув пальцем, прикурил сигарету от маленького «Люмена».

— Да в чем дело, Жень?! — не выдержал качок.

Черкасов глубоко затянулся и уставился на коллегу.

— К Целлариусу заявились особисты. У нас забирают дело и передают им.

— Какое дело… Стоп. Погоди, это, что ли? С журналисткой?

— Ага.

Так-так, погодите-ка! Если я правильно понимал структуру «Четверки», то «особистами» называли сотрудников Особого управления при Четвертом отделении. Эти люди занимались самыми сложными делами. Или самыми щекотливыми. Там, где цена ошибки могла оказаться слишком высокой.

А еще такими делами, которые следовало вести максимально тихо.

Салтыковы постарались? Или все дело было в Искажениях, про которые начали копать Костенко?

— Мне приказано немедленно собрать все материалы, — выдохнув тонкую струйку дыма в окно, проговорил Черкасов. — Над этим делом мы больше не работаем. Стоп машина. Прошу всех подготовить документы для передачи с описью. Времени у нас один час.

В кабинете началось тихое роптание. Опера озадаченно переглядывались, что-то тихо бормотали друг другу. Кто-то тоже решил закурить и подошел к окну.

По Черкасову было заметно, насколько он расстроился. Любой другой экспедитор возрадовался бы, что у него забрали лишнюю работу. Но не Черкасов. Почему-то именно это дело он воспринял с большим интересом, и потеря этой ниточки была для него личным ударом. Экспедитор явно рассчитывал что-то раскопать, когда взялся за дело Костенко.

Судя по всему, не только я кое-что скрывал. Кажется, пора нам с ним поговорить откровенно.

— Ладно, не парься, Жень. Сейчас все подготовим. Хотят особисты бодаться с Салтыковыми — скатертью дорога, — сказал качок и застучал по клавиатуре, а затем, вспомнив о нашем с Аграфеной присутствии, осекся. — А с его светлостью что делать? Допрос-то не провели…

Я пожал плечами.

— Видимо, впустую вы нас вызвали.

— Выходит, что так… Ладно, протокола тогда не будет. В опись тоже вносить не будем. Пусть уже особисты дальше разбираются.

Черкасов потушил недокуренную сигарету и обратился к нам.

— Прошу прощения, но, как вы поняли, планы изменились. Позвольте мне проводить вас к выходу.

Мы с Аграфеной поднялись и попрощались с оперативниками. Хотя коллеги Черкасова были уже вовсю заняты подготовкой документов и лишь рассеянно пробурчали «до свидания».

Спускались мы молча. И лишь после того, как миновали пост охраны, вышли на крыльцо и подошли к нашему автомобилю, экспедитор заговорил.

— Мне все это очень не нравится, ваша свтелость. Обычно так дела не делаются, ситуация явно спущена сверху. Насколько сверху — сказать не могу. Но у меня дурное предчувствие.

Я поднял на него глаза.

— Насчет чего, Евгений Андреевич?

— Просто интуиция. Но я уверен, что Костенко — ценные свидетели. Их нужно защитить.

— Разве ваше управление не должно этим заниматься?

Но Черкасов был не в том состоянии, чтобы оценить мою иронию.

— Теперь я уже ни в чем не уверен. Верно ли я понял, что вы согласились предоставить журналистке убежище в своем доме?

— Да, — кивнул я.

— Тогда я бы посоветовал вам приставить к ней охрану. Эта Костенко знает что-то такое, ради чего Салтыковы переступили правила. Да, сейчас они смогут выкрутиться — наплетут какую-нибудь историю про самодеятельность уволенных ранее сотрудников. Но я уверен, что девушка и старик все равно под угрозой. Ничего еще не закончилось.

О, уважаемый, ты даже не представляешь, насколько ты прав. Все только начинается.

— Я вас услышал, Евгений Андреевич, — кивнул я.

— Если не возражаете, сегодня вечером я заеду. Нужно поговорить без свидетелей.

— Договорились. Будем ждать.

Мы попрощались с Черкасовым и уселись в автомобиль. Лаврентий глянул на наши озадаченные лица и без вопросов повернул в сторону дома.

— Позвоню Васильеву, — сказала Аграфена. — чтобы прислал сопровождение для Хинштейна и Костенко.

Я молча кивнул. Хотя стоп.

— Позвони Хинштейну. Спроси, где они застряли. Я не видел их в отделе.

— Я тоже… И Черкасов ничего не сказал…

Феня быстро связалась с Васильевым и попросила прислать охрану к зданию «Четверки». Затем сообщением сбросила адрес и другие данные. Я нервно крутил в руках телефон, ругая себя за то, что не успел взять номер у Оксаны.

Уладив все с нашим шефом безопасности, Аграфена набрала номер Хинштейна. Послышались длинные гудки, но никто не брал трубку.