Светлейший. Первый игемон империи
Шрифт:
Борис Петрович – представитель влиятельного боярского рода. Его предок Василий Андреевич Шереметев – московский дворянин служил у Московских князей Ивана III и Василия III. Во время царствования Ивана Грозного был назначен в 1534 году воеводой в Новгород. Фамилия Шереметевых ведёт свое происхождение от общих с Романовыми предков и долгое время при последних представителях династии Рюриковичей Шереметевы занимали при дворе почти равные положения с будущими венценосцами. Борис Петрович был старше и царя, и его ближайшего товарища на два десятка лет, его молодость и начало карьеры пришлись на годы, которые по большому счету можно назвать междуцарствием – промежуток от смерти Алексея Михайловича (Тишайшего) в 1676 году до отстранения правительницы Софьи Алексеевны от власти в 1689 году.
Начал свою службу Борис Петрович в 13 лет комнатным стольником при
Пока Петр и Меншиков еще только учились военному искусству вместе с «потешным» войском, Шереметев уже командовал крупными отрядами в столкновениях с турками и крымцами и принимал участие в переговорах с поляками о вечном замирении, которое должно было гарантировать спокойствие на западной границе для свободы рук в решении вопроса о выходе к морям. Во время первого Азовского похода в 1695 году Б. П. Шереметев во главе отдельного корпуса сумел своими операциями в низовьях Днепра не только отвлечь значительные силы неприятеля от основного театра военных действий, но и лишил его нескольких важных крепостей.
29 декабря 1701 года в сражении при Эрестфере (50 км от Тарту) русская конница генерала Б. П. Шереметева разбила шведский корпус генерала В. А. Шлиппенбаха. Это была первая победа русских войск над шведами. Борис Петрович стал генерал-фельдмаршалом и кавалером ордена Андрея Первозванного. По поручению Петра I известие о воинском звании и орденские знаки вручил Шереметеву лично Александр Данилович Меншиков. Перехватив стратегическую инициативу, зимой 1702 года русские войска заняли крепости Мариенбург, Нотебург, Ниеншанц. (Нотебург был переименован в Шлиссельбург.) В 1703 году вся Восточная Лифляндия оказалась под русским контролем.
Что до Шереметева и Меншикова, то после Великого посольства их заслуги множились, а карьерный рост происходил стремительно. И если на первых порах Шереметев был впереди за счет более благоприятного старта, то уже при Полтаве их положение сравнялось – в этот день триумфа над шведами генерал-фельдмаршал граф Шереметев командовал всей русской пехотой, а генерал от кавалерии князь Меншиков всей русской регулярной конницей.
Формальное равенство закрепил опять же итог Полтавы – Меншиков был произведен в генерал-фельдмаршалы.
Обучение Петра и Меншикова на верфях Ост-Индской компании в Голландии. 1697 год
Взаимоотношение между этими безусловно выдающимися людьми, патриотами России, характеризует обращение Бориса Петровича к своему младшему по возрасту товарищу в письме А. Д. Меншикову от 1 декабря 1709 года: «Светлейший князь, генерал-фельдмаршал, мой особливый благодетель и брат…»
Соратничество и весьма возможное в перспективе соперничество оборвала скоропостижная смерть Бориса Петровича в 1719 году. Впрочем, впоследствии соперничество продолжалось – но уже в памяти потомков память об этих двух выдающихся сподвижниках Петра I, и если великий русский поэт А. С. Пушкин в своей бессмертной «Полтаве», противопоставив «благородного» Шереметева и «счастья баловня безродного» Меншикова, все же очевидно отдал первенство по его же определению «полудержавному властелину», то выдающийся скульптор М. О. Микешин в своем памятнике «Тысячелетие России» места для Александра Даниловича парадоксальным образом не нашел, запечатлев в бронзе из всех «птенцов гнезда Петрова» только и именно Шереметева.
В нашей исторической памяти Великое посольство, эта поездка Петра «со товарищи» за границу, связано прежде всего не с поиском союзников против Турции и вообще не с дипломатическими переговорами в Европе, а с тем, что Петр в этом непредставимом для всех прежних царей путешествии научился строить корабли. И действительно, это было так. Переговоры с европейскими монархами кому сегодня интересны? А вот современные знания и умения, полученные «десятником Михайловым» и его спутниками, сделали Россию через каких-то десять – двадцать лет могучей империей, вывели ее, по сути дела, в сверхдержавы XVIII века.
Вместе с Петром в Голландии на верфях Ост-Индской компании изучал чертежи и расчеты, сам рассчитывал и чертил, а затем орудовал топором и рубанком Александр Меншиков.
И аттестаты плотников-кораблестроителей они получили вместе.Из Голландии отправились в Англию – осваивать судостроение на более высоком уровне, учиться проектированию современных парусных бригов, фрегатов и шхун. Там же, не отставая от Петра, Меншиков усваивал фортификацию и артиллерийское И право же, становится смешно, что иным недругам Александра Даниловича, а впоследствии «либеральным историкам» приходило в голову всерьез рассматривать версию о его неграмотности. Кораблестроение, фортификация, артиллерия, геодезия, архитектура, промышленность – как все это мог бы освоить человек, не сумевший ничему обучиться с тех веселых дней торговли пирогами? И как такой человек мог бы удержаться в ближнем окружении Петра, образованнейшего человека России? Да и как Петр мог позволить кому-то рядом с собой учиться спустя рукава и остаться неграмотным. Задача, которую Пётр ставил перед своими облучающимися соратниками, лучше всего характеризует надпись, которую он велел выгравировать на своей печати: «Аз бо есмь в чину учимых и учащихся мя требую».
Голландские корабельные мастера заслуженно чтились среди лучших в мире, и полученный от них аттестат плотника требовал интеллектуальных трудов, которые навряд ли были под силу человеку, не привыкшему хотя бы иметь дело с бумагой и знаками на ней.
Тогда еще ценилась цеховая солидарность, навыками гордились, даже кичились, профессиональные объединения являли собой довольно замкнутый круг, в который не всякого принимали, чтобы не падала цена мастерства в глазах общества (а прежде всего – заказчика, готового за мастерство платить). Впустить в число умельцев недоучку кто бы решился? Тут уже собственная репутация на кону, засмеют ведь: что ж у тебя за выученик-неумеха, как же ты не смог ему тайны ремесла передать, да знаешь ли ты сам-то эти тайны в достаточной мере? Так что для известного корабела было меньшим злом отказать могущественному иноземному владыке, нежели одарить его фаворита незаслуженным дипломом. Знатных по крови хватает, знатных умельцев – всегда меньше.
Хватка в учении, переимчивость подданных очень волновали царя. Он понимал, как много будет зависеть от этих качеств тех, кто должен был стать принципиально новой элитой практически новой страны. Вот он отправляет, например, на учение Петра Толстого – человека фамилии знатной, но снабжает его инструкцией, которая дает понять, что за границу Толстой послан не из-за происхождения и не для того, чтобы там полюбовались на русского аристократа. Нет, послан он «для науки и воинских дел», обязан по возвращении владеть судном, знать чертежи и карты, компасы, снасти, инструменты, паруса – словом, «прочие признаки морские». Особая награда обещана «командированному», если не только научится пользоваться этими «признаками», но и осилит кораблестроение. То есть будет знать, как «на пустом месте» возвести парусную громаду. Тем же озаботил Петр и Меншикова. По словам историка Александра Брикнера, тот был назначен царем овладеть деланием мачт – и преуспевал в конкретной этой работе лучше всех.
А вот кто чему учился и выучился прежде, еще дома, – царя, который «учимый и учащий», занимало, похоже, мало. Не исключаю, что наоборот: «табула раза», чистый лист был ему даже симпатичнее. На чистый лист новые знания занесутся без помарок, вычеркиваний и подчисток – легче будет вперед разобрать. Петр, как известно, шутил, что российский желудок крепок и все переварит. И подбирал себе соучеников, видимо, именно по «крепости желудка» – того, который в голове: по способности бесстыдно чужое схватить, усвоить и к своей, российской, нужде пристроить. А «неполный желудок» уместит, сами понимаете, больше и охотней. Сытое брюхо – оно, как считает русский народ, «к учению глухо», сытость ко сну тянет. Уж это-то допетровская Русь – с ее традицией непременного послеобеденного дремотного отдыха – хорошо знала. Пресыщенность знаниями к тому же ведет.
И пусть мы достоверно не знаем степень предварительной подготовленности Меншикова к освоению наук, но не можем сомневаться, что некая подготовка у него была, а главное – была она умножена природной хваткой. Как говорится, искрой Божьей. Тлела эта искра в нем, и вот – вспыхнула. Разгорелось пламя. Так трут занимается от искры, выскочившей из-под кресала. Благо и трут подвернулся в путешествии достойный: знания-то сплошь новые, не всякому русаку прежде доступные. На что отечественные поморы мастера были ладить суда, да не такие все-таки. Овладеть тем, что другим не далось, – это же как раз для честолюбивого Александра.