Светочи Свободы

Дэвид: Я ничего не знаю о том, просил ли его кто-нибудь учить каким-то определенным образом. Сиддхарамешвар сказал ему, что он может учить и давать мантру любому, кто об этом попросит, но ему не было разрешено назначать преемника. Ведь вы помните, что при жизни Сиддхарамешвара Нисаргадатта еще не достиг реализации.

Гарриет: Что вы можете сказать о его биографии? Рассказывал ли Махарадж когда-нибудь о своем детстве или о своей семье? Рамана Махарши часто рассказывал истории о ранних годах своей жизни, но я не могу припомнить, чтобы хотя бы в одной из книг о Махарадже упоминались события его биографии.

Дэвид: Это правда. Он был попросту не заинтересован в рассказах о своем прошлом. Единственная запомнившаяся мне история, которую он рассказывал, была скорее шуткой, чем историей. Однажды к Махараджу пришел один человек, который, по-видимому, знал его много лет. Он завел с ним разговор на маратхи в очень свободной манере, как старый знакомый. Никакого перевода не последовало, однако минут через десять все, кто знал маратхи, вдруг одновременно разразились хохотом. Получив сначала разрешение Махараджа, один из переводчиков объяснил, в чем было дело:

– Махарадж говорит, что, когда он был женат, его жена обходилась с ним весьма круто. Она постоянно им командовала и указывала, что ему следует делать: «Махарадж, делай это. Махарадж, отправляйся на рынок и купи то-то».

Конечно, она не называла его Махараджем, но я не могу сейчас вспомнить, как она к нему обращалась.

Переводчик продолжал:

– Его жена давно умерла, Махараджу шел тогда лишь пятый десяток лет. Обычно овдовевшие в таком возрасте мужчины женятся снова, поэтому все родственники Махараджа хотели, чтобы он нашел себе новую жену. Но он отказался, сопроводив свой отказ такими словами: «В тот день, когда она умерла, я женился на свободе».

Мне трудно представить себе кого-либо, командующего Махараджем или хотя бы пытающегося это делать. Он обладал решительным характером, не терпящим никаких глупостей ни от кого.

Гарриет: Учитывая то, что приходилось слышать мне, «решительным» – это, наверное, немного мягко сказано. Я слышала, что он мог быть весьма раздражительным, а иногда и агрессивным.

Дэвид: Да, это так, но я думаю, что это было просто частью его учительского метода. Некоторым людям нужна определенная встряска, и когда на них кричат, необходимый эффект может быть достигнут. Я помню, как одна женщина спросила его скорее невинно:

– Я полагала, что просветленные люди должны быть счастливыми и благостными. Вы же почти всегда кажетесь сердитым. Разве ваше состояние не приносит вам постоянное счастье и мир?

На это он ответил:

– У джняни есть только один настоящий повод для радости – когда еще кто-нибудь становится джняни.

Гарриет: И как часто такое случалось?

Дэвид: Не знаю. По-видимому, это была одна из тем, которые он не любил обсуждать.

Однажды я спросил его прямо:

– Сколько людей достигло реализации благодаря вашему учению?

Мой вопрос явно пришелся ему не по душе:

– Какое тебе дело до этого? – спросил он меня. – Как тебе может помочь такая информация?

– Что ж, – сказал я, – в зависимости от вашего ответа мой оптимизм может либо возрасти, либо уменьшиться. Если это лотерея, в которой из десяти миллионов выигрывает только один билет, у меня будет мало надежды на победу. Но если из тысячи билетов выигрывают сто, моя вера в успех будет намного сильнее. Если вы сможете убедить меня в том, что люди здесь пробуждаются, я буду чувствовать себя увереннее относительно своих собственных шансов. Думаю, что уверенность в моих шансах сделает мои намерения еще более искренними.

Слово «искренность» было одним из ключевых слов его учения. Он считал, что нужно иметь сильное желание реализации Атмана и при любой возможности использовать для достижения этого все свои способности. Такую решительную сосредоточенность на истине он называл искренностью.

Я не помню точно, что мне ответил Махарадж, но помню, что он не назвал мне никаких цифр. Очевидно, он не считал, что мне или кому-либо еще следует знать подобные вещи.

Гарриет: Может быть, реализованных людей было так мало, что информация об их количестве могла бы плохо отразиться на вашей «искренности».

Дэвид: Вполне вероятно, поскольку я не думаю, что их было много.

Гарриет: Вам все-таки удалось узнать об этом прямо или косвенно?

Дэвид: В тот день нет. Но я об этом не забыл и продолжал ждать подходящего момента, чтобы снова поднять этот вопрос. Одним утром Махарадж казался более чем обычно разочарованным нашей общей неспособностью ухватить суть того, о чем он говорил.

– Люди, зачем я трачу на вас свое время?! – воскликнул он. – Почему никто из вас никак не может понять, о чем я говорю?

Я решил воспользоваться случаем:

– За все годы вашего учительства сколько людей действительно поняли и познали на своем опыте ваше учение?

Несколько мгновений он молчал, а затем сказал:

– Один человек. Морис Фридман.

К этому он больше ничего не добавил, а я больше ни о чем не спрашивал.

Я уже говорил, что в завершение своей утренней пуджи он наносил кумкум на лбы всех просветленных людей, изображения которых находились в его комнате. Среди этих изображений были и две большие фотографии Мориса, и с обеими из них проводилась церемония нанесения кумкума. Махарадж определенно испытывал к Морису большое уважение. Я помню, как во время одного из моих утренних приходов Махараджа расспрашивали о каком-то его высказывании, зафиксированном в книге «Я есть То». Кажется, оно касалось осуществления желаний.

Сначала Махарадж не соглашался с высказываниями, которые приписывались ему в этой книге, но потом сказал:

– Эти слова должны быть истинными, потому что они были написаны Морисом. Морис – джняни, а слова джняни – это всегда слова истины.

Я встречался с некоторыми людьми, знавшими Мориса, и у каждого из них было в запасе несколько удивительных историй о нем. В 1930-х годах он посещал Свами Рамдаса, и Рамдас, по-видимому, сказал ему, что это его последнее рождение. Этот разговор вошел в книгу «Беседы со Шри Раманой Махарши» в конце 1930-х гг., за несколько десятилетий до его встреч с Махараджем. На разных этапах своей жизни Морис был последователем Раманы Махарши, Ганди и Джидду Кришнамурти. В те времена, когда он был с Ганди и работал у раджи одного маленького княжества, ему каким-то образом удалось убедить этого раджу отказаться от своих привилегий и передать всю свою власть людям, которыми до тех пор он управлял как абсолютный монарх. Вся жизнь Фридмана была полна поразительных историй, таких, к примеру, как эта, но практически никому неизвестных. Один человек, бывший в 1960-х гг. высокопоставленным индийским государственным чиновником, рассказывал мне, что именно Фридман убедил тогдашнего премьер-министра Индии Неру позволить Далай-ламе и другим изгнанным из своей страны тибетцам остаться в Индии. Фридман, по-видимому, месяцами донимал его постоянными обращениями, пока премьер не дал, наконец, своего согласия. Ни одно из его действий, подобных этим, не получило широкого признания, поскольку Фридман не любил никакой славы и всегда старался делать свою работу анонимно.

Гарриет: Какими были отношения Фридмана с Раманой Махарши? Он писал что-нибудь об этом?

Дэвид: В книгах Раманашрама можно найти об этом не так много сведений, да и в тех нескольких местах, где фигурирует имя Мориса, Рамана обычно отчитывает его за попытки выказывать ему особое почтение. В статье, написанной Морисом уже на склоне его жизни, он сокрушается о том, что не в полной мере оценил учение Бхагавана и его присутствие и не в полной мере воспользовался ими, когда Бхагаван был еще жив.