Светорада Золотая

Позже Асмунд поведал ей, что именно Олег приложил немало сил, чтобы он стал на ноги. А еще сказал, что Светорада с Игорем, кажется, впервые поладили. Это тоже была хорошая весть, ибо Гордоксеву уже стало тревожить неприязненное отношение обрученных жениха и невесты. Ну, а то, что Асмунд пообещал прийти на пир в честь отъезжавшего Гуннара, тоже порадовало княгиню: ведь обычно строгий Асмунд не больно охотно участвовал в общих увеселениях, где он был словно тенью. В этот раз княжич даже весело смеялся, сидя за высоким столом и мило переговариваясь с Ольгой Вышгородской, которой указал на место рядом с собой. Вообще на этом пиру княгине стало казаться, что сама жизнь развеивает недобрые предсказания кудесников. Вот и Ингельд с ней, и Асмунд, и дочь справилась с устройством праздника, как должно люди рассажены согласно их положению и роду, угощение щедрое и разнообразное, здравницы Гуннару и его людям произносятся к месту и тепло.

Короче, пир удался на славу. И, когда раздались переливы веселой мелодии, Гордоксева, забыв все свои печали, улыбнувшись, с гордостью стала наблюдать, как повел в танце свою невесту подобревший Игорь, как весел был Асмунд, сидевший подле Ольги Вышгородской, как шутил Ингельд, вызываясь бороться на потеху собравшимся с медведем, которого привели скоморохи. А прибаутки Стемида были милыми и добрыми, так что княгиня хохотала над ними вместе со всеми, а про себя подумала: есть в сыне ее верного Кудияра нечто такое, что становится понятным, отчего он так мил Светораде. А ведь за Стемку сам Олег просил… Даже настаивал, чтобы сей непутевый был приставлен к княжне, намекал на то, что для девушки будет благом, если этот парень станет ее оберегать.

Когда уже за полночь Игорь проводил свою невесту, Гордоксева позволила себе подглядеть за ними из-за угла. Однако тут ей показалось, что молодой князь держится с невестой более натянуто, чем на пиру, даже не поцеловал напоследок. Княгиня смотрела, как он уходит, а княжна стоит на месте, будто ждет чего-то. Потом вздохнула и толкнула дверь в опочивальню. И через какое-то время Гордоксева услышала, как укладывавшая Светораду нянька Текла напевает, – совсем как в те времена, когда княжна была ребенком и ей клали в постель куклу:

Сонница-бессонница,Не играй моим дитятком,А и фай этой куколкой…

Княгиня улыбнулась. Сейчас, когда она была в своем богатом тереме, где все ей знакомо и дорого, тревоги и мрачные предсказания волхвов казались такими же далекими, как сами удалившиеся в лес кудесники.

В конце перехода была открыта дверь на опоясывающую хоромину галерею, и Гордоксева вышла на нее, взглянула на освещенный одиноким факелом двор. Она видела удалявшихся с пира Гуннара и его варягов. Тем, кто остается, теперь самое раздолье. Ингельд расшумелся, требует еще вина, а Стемка уже катит бочонок из кладовых.

Княгиня проследила за парнем взглядом и вдруг подумала, что ей приятно глядеть на него. Ладный и стройный, с сильными плечами и какой-то почти звериной ловкостью во всех движениях, он показался ей на редкость пригожим, Но тут Стема заметил на галерее Гордоксеву и замер. Стоял, глядя на нее, потом прижал руку к груди и поклонился.

– Что изволишь пожелать, госпожа моя княгиня?

– Проследи, чтобы мужи не сильно шумели во хмелю.

– Ага – это как боги святы! Я первый и прослежу. Вот уж скоморох! Сам пошатывается от выпитого, сам же, небось, и будет шуметь больше всех.

Но все равно Гордоксева думала, что на него можно положиться. Олега ли это заслуга или ей так кажется? Это после всего-то…

Чтобы отвлечься, Гордоксева решила пойти к младшему княжичу Она видела желтый огонек свечи в его окошке, да и знала, что Асмунд не любитель напиваться на пиру. Однако, когда княгиня уже подходила к лестнице, ведущей в верхние покои, она неожиданно замерла, отступив в тень. Чего, спрашивается, тут крутится князь Игорь?

Из горницы княжича долетал веселый смех самого Ас-мунда и Ольги. Потом дверь распахнулась, и дева-воин легко, все еще смеясь, стала сбегать по ступеням. Дверь вверху захлопнулась, и теперь только свет масленой плошки, висевшей на цепочке под сводом, озарял ступени, осветив и ожидавшего у перил лестницы Игоря. Со своего места в тени княгиня увидела, как только что смеявшаяся Ольга, заметив Игоря, умолкла и застыла, будто куропатка перед горностаем.

Игорь стал что-то негромко говорить ей, а потом медленно расстегнул на себе пояс и протянул его Ольге. Она приняла, но продолжала молчать, словно не веря в случившееся. А потом… Княгиня даже руку закусила, чтобы не охнуть, когда увидела, как Ольга надела пояс под рубаху. Это могло означать только одно: дева-воин носила ребенка от Игоря, и он дал ей свой пояс, ибо считалось, что пояс отца, который носят под одеждой, защищает плод от всякой напасти.

Замерев, Гордоксева смотрела, как Ольга и Игорь глядят друг на друга, а потом порывисто обнялись. Игорь легко подхватил Ольгу на руки, пронес мимо отступившей в сторону княгини. Она еле перевела дыхание. Так вот оно что… Такая достойная и гордая Ольга… А Игорь, просватанный за другую… Но он ни за что не откажется от Светорады. Ибо Светорада – это Смоленск.

А как же тогда внимание Ольги к Асмунду? И Гордоксева хотела было подняться к Асмунду и все поведать ему, но тут ее привлекли крики во дворе и чей-то голос, громко вопрошавший, где княгиня. И она вскоре поняла, чей это голос, – гридня Бермяты. А он просто так не станет тревожить хозяйку среди ночи.

– Чего надобно? – спросила Гордоксева, выходя на галерею и направляясь туда, где возле крыльца кружил на взмыленном коне верный гридень.

– Не вели казнить, вели слово молвить, сударыня! – соскакивая с лошади, воскликнул Бермята. Сорвал шапку, вытер вспотевшее лицо.

– Недоброе дело случилось, княгиня. Хотя всем и ведомо, как ты оберегаешь напророчившую тебе счастливую судьбу кликушу, да только… Короче, после встречи с тобой волхвы разлютовались и убили пророчицу. А тело ее на дубе у развилки дорог за городом повесили. Сударыня!..

Гридень кинулся к княгине, хотел поддержать, когда она пошатнулась, однако Гордоксева смогла совладать с собой, отвела услужливо протянутую руку. И вспомнилось: убить того, кто предсказал добро, значит лишиться силы этого предсказания, повернуть свою удачу вспять.

Гордоксева рванула золоченые застежки у горла, будто ей не хватало воздуха. Ей надо было… Но думалось лишь об одном: пришло время, когда счастье изменит ей. Пойдет на убыль, как уходит в положенную пору в темень светлый месяц.

ГЛАВА 9

Стемка проснулся оттого, что ему было невыносимо жарко. И в горле так… Как уксуса глотнул. Веки не поднять… будто свинцом налиты. Н-да, повеселились они вчера на хмельном пиру. Последнее, что он помнил, – как они с Потворой тащили обмякшего княжича Ингельда через двор к дружинной избе: сын Эгиля и Гордоксевы даже тут, в родительском тереме, предпочитал ночевать с боевыми побратимами. Но все же, какого лешего, так жарко!

Стема поднял голову и… обалдел. Вот это дела, разрази гром! Оказывается, он голый лежал на одних полатях с такими же голыми Ингельдом и Потворой. Причем лежали они тесно сплетясь, вповалку, обнявшись, По крайней мере, рука Ингельда обнимала Стему, а между ними была нагая Потвора.

Стема потряс головой. Так вот оно как… Уж, видно, повеселились вчера.

Он скинул с себя тяжелую руку княжича, стал перебираться через Потвору. Видать, дали они тут чаду, когда задвинули за собой створку закута княжича. И хорошо, что хоть задвинули, а то потом те же побратимы дружинные могли подглядеть. Хотя вчера все так перепились… Но сегодня Стемке лучше убраться подобру-поздорову.