Свежее сено

Прошло несколько дней, и опять Дядя-тетя пристает к Буцику — шепчет и плюет ему в ухо. Что ему нужно от Буцика? Я еле удержал Цилю, чтоб она его не избила.

— Да у него лицо само просится: «Стукни меня».

— Не трогай его, Циля, — говорю я, — он и так еле держится на ногах.

Насилу уговорил.

А Буцик пришел и рассказывает:

— Дядя-тетя просится к нам. Он против той компании. Он повздорил с командором.

Я заявил Дяде-тете:

— Принять-то мы тебя примем, но при одном условии. Ты должен перевоспитаться.

— Я перевоспитаюсь! Вот треснуть мне на месте, если не перевоспитаюсь! — ударяя себя в грудь, кричал Дядя-тетя.

— Что ж, — сказал я, — мы тогда, может быть, поднимем вопрос о снятии с тебя клички «Дядя-тетя»…

Дня через два Циля доложила, что она все время наблюдала за Дядей-тетей и убедилась, что он все передает Яше.

— Дядя-тетя, — сказал я ему, — теперь мне ребят не удержать. Тебя поколотят.

Циля:

— Можно?

А сама засучивает рукава.

Я:

— Подожди.

— Товарищи! — обращаюсь я к ребятам. — Оказывается, мы зря ему доверяли. Как мы теперь поступим с Дядей-тетей?

— Предать суду!

— Судить!

— Правильно. Судить будем. Ну-ка встаньте, — обращаюсь я к Дяде-тете. — Как вас зовут?

— Дядя-тетя.

— Признаете ли вы себя виновным?

— Виновен!

Я обращаю внимание присутствующих на его чистосердечное признание.

— А что скажет прокурор?

Циля:

— Я требую для него самого строгого наказания.

— А что скажет защитник?

Роза:

— Наша советская школа воспитывает детей в гражданском духе. А если у него есть вредные навыки, полученные дома, то он их у нас изживет. Прошу, товарищи судьи, помилования для моего подзащитного.

Затем я произнес следующую речь.

Наш суд не наказывает. Наш суд воспитывает. Посмотрите, уважаемые товарищи, как подсудимый покраснел. Слезы катятся из его глаз. Видно, что он очень переживает. Учитывая его чистосердечное признание, суд постановил наказание считать условным.

Такого мягкого приговора Дядя-тетя не ожидал. И странно, всегда такой словоохотливый, Дядя-тетя не проронил ни слова. Он подошел и пожал мне руку.

Но Циля все еще не успокаивалась. Улучив момент, когда никто не глядел в ее сторону, она угостила Дядю-тетю двумя оплеухами. А Дядя-тетя даже не пикнул. Циля изумилась:

— Коли так, если он молчит, то больше я его не трону. А не снять ли с него кличку «Дядя-тетя»?

Уж этот мне Яша. Вдруг он задумал медицинское освидетельствование. Ну, этого мы уже не допустили. Котлярят, однако, им удалось поймать и освидетельствовать. Посчитали, сколько у каждого ребер, совали, чайную ложечку в рот и поставили диагноз, что они вполне здоровы.

Циле пришло в голову обязательно поговорить с Яшей. Что означают его фокусы?

Но что бы она ему ни говорила, он на все отвечал:

— Ну и что же?

Затем Буцик решил, что он должен поговорить с Яшей.

— Что это все значит, Яша?

А Яша улыбается и говорит:

— Ты что сказал?

Буцик повторяет свой вопрос, а Яша снова:

— Ты что сказал?

Буцик опять повторяет свой вопрос, а Яша по-прежнему:

— Ты что сказал?

Наконец Буцику надоел этот разговор, он плюнул и ушел.

Тогда я решил сам поговорить с Яшей.

Прихожу.

— Ах, Карл! Зайди минут через пять.

Прихожу через пять минут, а он опять:

— Ах, Карл! Приходи минут через пять.

Я снова прихожу. Опять все то же.

Наконец, прихожу, а он:

— Ах, Карл, хорошо, что ты пришел. Ну, посиди немного.

Сижу и жду. Вдруг он спохватывается:

— Ах, Карл! Ты все еще сидишь? Ну хорошо. Можешь идти.

Если так, думаю я, то мы уж с тобой рассчитаемся.

Циля взялась сагитировать Велю…

Вот как Циля уговаривала Велю:

— Ты, Веля, сильный?

— Ага.

— Покажи мускулы.

— Вот.

— Меня, Веля, ты бы побил?

— Ага.

— А ну, ударь меня.

— Ага.

— Ударь маленького Котляренка.

— Ага.

— Ну, что ж ты не бьешь?

— Пыжиков я не бью.

— Почему?

— Мне их жалко.

Уж очень он следит за нами, Яша. О чем бы ни говорили, все до него доходит. Дядя-тетя тут ни при чем. В одном доме живем. И у стен есть уши.

— Товарищи, — сказал я, — конспирация! Вы знаете, что такое «конспирация»? Это значит, что нам нужно принять меры, чтобы никто о нас ничего не знал.

Мы начали копать большую яму, вроде окопа, в саду. Копали мы, копали, а когда яма была готова, мы накрыли ее ветвями и сверху насыпали листьев, так что она стала совсем незаметной.

Сюда, в яму, мы спускались, когда нам нужно было о чем-нибудь поговорить. Прохладно, одно удовольствие.

Иногда мы слышали:

— Карл! Буцик!

А мы сидим себе тихо и спокойно и только улыбаемся.

Однажды, когда мы так сидели и мечтали о том, как мы свергнем командора, вдруг раздались шаги. Мы притихли. Мы не дышим… Бац! И в яму к нам обрушивается Яша.

И мудрецы же мы, однако. Как это нам в голову не пришло, что в яму можно просто упасть? Как это мы не выставили пикета, чтоб охранять подступы к яме!

Но ничего. Он попался, как медведь в западню. Он упал прямо на нас.

Падая, он уронил очки и ничего не видел…

Угостили мы его на славу, а сами смылись. Хоть раз, да посчитались как надо.

Назавтра Яша всех нас созвал.

— Признавайтесь, кто меня за нос таскал?

Он, оказывается, не любит, когда его за нос таскают. Дело ли это — за нос таскать! И ему хочется, чтобы сказали, кто его за нос таскал.

Так мы ему и сказали!

— Но я все равно дознаюсь! — говорит он, Яша. — Я психолог. А ну-ка, встаньте все в ряд!

Построились мы. А Яша ходит и смотрит всем в глаза. Глядел, глядел и ничего не выглядел.