Свежо предание

Все это были события первой величины. А за ними, в фоне, шли другие, маленькие: получил "плохо" по алгебре... подвернул ногу на лестнице... закат был необыкновенный...

Все-таки он начинал понемногу различать цвета. Значит, жизнь к нему возвращалась.

Весной Циля стала ходить. У нее был рахит, кривые ножки, долго не зарастало темечко (о, эта пульсирующая ямка на голове, к которой он не мог прикоснуться без страха и умиления!), и все-таки она пошла вовремя. Только долго боялась ходить без поддержки. Костя давал ей в руку корзиночку: она шла сама собой, держась за корзиночку, и ей было не так страшно. Милая! Солнце стало чаще заходить в комнату, и Костя забавлял Цилю, пуская по стене радужный зайчик. А когда развернулось лето, часто увозил ее за город, в Озерки.

Озерки. Эти три озера он знал с самого детства, да и кто из ленинградцев их не знает? Три тихих озера, отделенные друг от друга песчаными холмами и соснами. Которое было лучше? Пожалуй, все-таки третье, с кладбищем. По крутому откосу к самому берегу спускалось старое кладбище, и оттого, что оно было старое, на нем было светло и весело. Могилы заросли крапивой и малиной, в разбитых фарфоровых венках возилась птичья мелюзга, и даже колокол, тренькавший на потрепанной колокольне, звучал похоже на бубенчик. Костя сажал Цилю на теплый песок (ему говорили, что это хорошо при рахите), она перебирала его прозрачными пальчиками и радовалась. А Костя смотрел на озеро, еще закрытый от него душой, но уже видел синеву воды, синеву неба, жемчужную розовость облаков и как-то сопротивлялся им: никак не хотел признаться себе, что жить можно.

А на следующую зиму произошло событие: у Кости Левина появился друг. Нестеров Юра.

Это был мальчик не из их группы, а из параллельной. Костя еще в прошлом году его приметил: высокий, гибкий подросток, шустрый, как ящерица, с тысячью гримас на подвижном, узком, красивом лице. Чем-то он раздражал Костю: слишком заметный, но чем-то и нравился. Улыбка плутовская, набекрень.

В тот памятный день, когда они стали друзьями, что-то их обоих задержало в школе, они вышли оттуда в синих сумерках и случайно попали оба в драку с хулиганами. Хулиганы были местные, считали, что вечер - их время, и Косте пришлось бы худо - на него сразу набросились трое, - если б не Юра. Вдвоем они отбились - тут еще замаячил вдали милиционер, и враги бежали. Нет, дело было не в милиционере: просто они, вдвоем, так надавали тем троим, что те бросились врассыпную.

У Юры шла кровь носом. Костя заставил его лечь в сугроб, носом к небу, и стал унимать кровь снегом. Снег сразу намокал черными в темноте пятнами; Костя отбрасывал комья в сторону. Юра лежал, красивый и серьезный, как раненый воин. Кровь, кажется, унялась. "Лежи и не вставай!" - приказал Костя.

Юра все смотрел в небо темными, увеличенными темнотой глазами и вдруг сказал:

И только в небе, как зов задушевный,

Сверкают звезд золотые ресницы...

– Как, ты это знаешь? Читал?
– изумился Костя.

– Я-то читал. Это Фет. А сам-то ты знаешь? Читал?

– Еще бы! Читал и помню:

И так прозрачна огней бесконечность,

И так доступна вся бездна эфира...

Юра перебил его:

Что прямо смотрю я из времени в вечность

И пламя твое узнаю, солнце мира...

...Давно забытые колючие пузырьки пошли у Кости по спине. Юра вскочил на ноги и засмеялся.

– Ты, я вижу, парень что надо. Дерешься как бог, Фета знаешь... Давай дружить, а?

Так Константин Левин нашел друга.

Теперь он был в школе не одинок. Теперь он ходил туда совсем иначе: радовался, ждал.

– Здравствуй, старик, - говорил Юра на перемене, как бы сплевывая в сторону.

– Как жизнь?

– На большой палец, - отвечал Костя.

– С присыпкой?

– А как же.

– Ну-ну. Хиляй, фраер.

– Наше вам с кисточкой.

Это они так маскировались. Настоящее - после школы.

Они выходили в холодную синеву вечера, брали в руки по снежку и, кусая снег, чувствуя зубами ноющий и сладкий холод, начинали читать стихи. В воздухе темнело, а они шли, шли. Их выносило на Неву. Они останавливались у гранитного парапета, у ступеней, чуть винтом уходящих вниз.

Широкое, как степь, синее снежное поле. В промоинах у берега маслянистая, черная вода. А вдали, звездами, огни.

Будущее представлялось им безграничным. Оно было как огромная сумма, которую можно истратить так, а можно и эдак, и до поры до времени все твое.

* * *

Костя был молчалив и скорее медлителен, Юра - прыток и непоседлив, и все-таки они жить не могли друг без друга. Ходили по городу - вместе. Уроки готовили (или не готовили) - вместе. Чаще у Кости, реже - у Юры.

У Юры тоже не было отца, но была мать - тонкая, высокая женщина с растрепанными волосами, сумбурным взглядом и вечной папиросой во рту. Дома она обычно лежала и читала, запустив руку в волосы. Когда к ней обращались, она поднимала невидящие глаза и с трудом приходила в себя. Кругом грязь окурки, юбки. Иногда она замечала Юру и начинала целовать его и плакать. Он брезгливо отряхивался, как кот от воды.

– Это она такая с тех пор, как фатер ее бросил, - сказал однажды Юра Косте наедине.

Костя промолчал. Он отца ненавидел, но все-таки не мог бы сказать о нем "фатер".

В другой раз, когда Юра опять упомянул "фатера", Костя не выдержал и спросил:

– Ты своего отца не любишь?

– Любишь - не любишь - плюнешь - поцелуешь... За что мне его любить? Я вообще считаю, что любовь к предкам - предрассудок. Я же их не просил производить меня на свет. Подумаешь, разодолжили.

Нет, куда лучше было готовить уроки в Костиной комнате! Юра приходил, верткий, как змейка, и Циля сразу начинала смеяться. Она забиралась к нему на колени, теребила его за уши, вцеплялась в волосы. Он говорил с ней церемонно и снисходительно, как король:

– Юная леди! Вы снова промочили ваш великолепный туалет. Если не возражаете, я готов оказать вам небольшую услугу...

Циля заливалась хохотом. Она его обожала. Тетя Дуня тоже как-то по-своему одобрила Юру: "Деловой парень. Не тебе, рохле, чета".

Чем Костя был действительно обязан Юре - так это спортом.

Спорт как-то прошел мимо его детства. Разумеется, были коньки на дворе, летом - плаванье, вернее, барахтанье с мальчишками в речке, в пруду, до одури, до лиловой гусиной кожи. От Юры он впервые услышал в применении к спорту слово "работа":

– Я работаю на кольцах...

На взгляд Юры, Костя со своим книжным воспитанием был смешон:

– Ты же совершенно не тренирован. У тебя не мускулы, а сопли.

Костя был высоким для своих лет и довольно сильным. В школе он считался из стоящих драчунов. Но с Юрой он справиться не мог. Тот бил, как молния, точно и неотразимо.

...Не отстать от Юры! Сколько раз он себя пришпоривал: не отстать от Юры! Почему только "не отстать"? Нет, через Юру, дальше Юры - вот чего он хотел. А мало у него было этих точек, где он пошел дальше Юры.