Свидание на Аламуте

Ребята оказываются на дороге, шарят вокруг стволами оружия, но никого уже нет, только чадно горят рядом с автобусом обломки джипа и лежат трупы… Раскаленный асфальт засыпан стекольным крошевом, а они ходят по нему босиком – без малейшей царапины. Смотри-ка ты, а вот и Валисджанс в ореоле растрепанных волос так же молотит по всему этому розовыми пятками. Научилась?

Шкипер бежит к исхлестанному очередями «хаммеру», выбрасывает оттуда трупы охранников Алехана и оборачивается. Лис тащит к ним за ноги одного из бандитов в клетчатом палестинском платке-повязке – его успел уложить выстрелом в голову один из бодигардов Алехана – и молча забрасывает тело в «хаммер». Туда же залезает и Валисджанс. Шкипер занимает место водителя. Раздается гул мотора, которому не страшны даже пулеметные очереди, огромные колеса пробуксовывают по асфальту в рывке. Машина стартует с места, съезжает с шоссе и – вперед, по пустыне, по темным следам шин, отпечатавшихся на плотном красном песке.

Новости

«…Наш собственный корреспондент в Республике Горный Алтай Ханс Гассмер передает информацию о начавшихся волнениях среди населения Алтая, вызванных недавним землетрясением в горных районах… Группа граждан Республики Горный Алтай уже открыто заявила о том, что это землетрясение было вызвано тем, что русские ученые осмелились несколько лет назад потревожить могилу одной из древних духовных предводительниц алтайского этноса – так называемой „Принцессы Укок“. Несмотря на неоднократные обращения руководства республики, Россия не собирается возвращать мумифицированные останки, которые в настоящее время хранятся в институте археологии Новосибирска. Между тем, по данным ряда собственных источников, и эти останки сегодня либо полностью утрачены, либо находятся под такой угрозой: экспозиция Музея археологии по неизвестным причинам закрыта, а официальные лица избегают каких-либо комментариев. На этом фоне вполне правдоподобно выглядит заявление одного из представителей культурно-этнографического общества „Чикет-Аман“ целителя Угдо-Багэна о том, что на самом деле мумии в институте уже нет, и что она перемещена за границу для процедуры мистического возрождения ее духа и силы в новом человеческом теле. Какой бы сказкой это ни казалось, тем не менее, приходится признать, что оккультные круги республики Горный Алтай уже пришли в сильное волнение и готовятся к чему-то значительному…»

Сони Пфельгауз

Der Spiegel, Бонн, Германия

Точка Сборки-7 Горный Алтай, пос. Куюс. Заратустров, Бабушкин и шаманы

В салоне «Ми-26» грохот винтов был настолько оглушающим, что разговаривать казалось бессмысленным. Но подполковник, замначальника УФСБ Алтайского края, хоть и понимал это, все равно пытался кричать на ухо мотающегося рядом с ним на жестком откидном стульчике Заратустрова:

– Все ушли… Все побросали! Я им: «Куда ушли?» – а они мне: «Шамана горы ушла, аднака, совсем помирать ушла!»

Полковник угрюмо сопел, смотрел на тщедушную старческую фигурку в самом конце салона; на скрючившуюся в постоянном ужасе костлявую молодую женщину в камуфляже и нелепых осенних сапожках на каблуках, спрятанных под камуфляжной рыжиной; на двоих бойцов с короткими, похожими на электродрели пистолетами-пулеметами АЕК-919К «каштан» – грозным оружием спецподразделений, способным пробивать шестимиллиметровую сталь с пятидесяти метров… – смотрел и молчал.

Ему было очень неуютно.

Он помнил, как метался по базе МЧС в Барнауле с белым от ярости лицом. Из трех вертолетов, имеющихся в распоряжении МЧС, один стоял с разобранным двигателем, а про второй могли сказать только то, что взлететь он сможет… посадку же не гарантировал никто. К тому же не было летчиков. Когда привезли одного невыспавшегося пилота, выяснилось, что нет горючего: МЧС задолжал сколько-то денег местным керосинщикам. Вот тогда Заратустров и выхватил из подмышечной кобуры свой ПСС и наставил на полного, рыхлого начальника базы, майора МЧС – плосколицего алтайца.

Но не пришлось стрелять ни в потолок, ни, тем более, в начальника. Глаза-щелочки от ужаса закрылись совсем, а горючее тут же нашлось. И сейчас «Ми-26» плыл над алтайскими скалами, ныряя в распадки, полные тумана, как в чашку с молоком.

Все началось рутинно. Несмотря на неоднократные протесты Заратустрова, в алтайском УФСБ до сих пор не существовало структуры, подобной СТО Спецуправления «Й». Всеми «явлениями», объектами с паранормальным энергетическим полем занимался молодой подполковник, замначальника УФСБ. Именно он, начав обычную проверку по запросу Заратустрова в Москву, – этот запрос гулял по бюрократическим лабиринтам около недели! – выяснил, что ни одного из взятых на заметку шаманов и магов почему-то на месте нет. Вот тогда подполковник Чибис забил тревогу: заработали узлы спецсвязи; по алтайским дорогам, пыля, покатились «уазики» с оперуполномоченными; чертыхаясь, пошли к отдаленным заимкам егеря… И выяснилось страшное – все шаманы ушли.

Часть шаманов в последнем поколении скоропостижно умерла, практически в одну ночь – в своих постелях, квартирах и юртах. Думали, от старости или сердечного приступа. Но беглый осмотр трупов поверг в ужас даже бывалых спецов. При попытке вскрытия трупы рассыпались со звоном, как хрустальные бокалы, и было видно, что внутри они все буквально выжжены до пепла неведомым адским огнем. Остальная же часть так же неожиданно и необъяснимо ушла – ушла, прихватив с собой самое необходимое, вроде ножа, спичек и соли; ушла неизвестно куда; покинула поселки, разбросанные вдоль Катуни, и городские квартиры. Те, кто жил в своих домах, побросали скотину, и она, недоенная и некормленная, жалобно мычала в брошенных загонах. А самый главный шаман Угдо-Багэн, отсидевший в восьмидесятых пять лет за незаконную врачебную практику и проведение подпольных абортов, а теперь ставший председателем Алтайской национальной лиги профессиональных целителей и руководителем культурно-этнографического общества «Чикет-Аман», и вовсе улетел за границу. Когда ошалевший от страха Чибис рассылал телефонограммы, автомобиль Угдо-Багэна проехал Новосибирск, а когда обо всем доложили Заратустрову, шаман уже сходил с борта чартерного «Боинга» в египетской Хургаде… Было поздно, очень поздно.

Заратустров рванул к Бабушкину. Старика он поднял с постели, долго тряс за плечи, кричал, рассказывал. Престарелый бывший начальник особого отдела Севлага по шаманским течениям долго мычал и привычно блеял, а когда наконец до него дошел смысл сказанного, вдруг выпрямился в постели, сел, спустив мозолистые темные ноги на пол, и своими жеваными, белесыми губами вдруг совершенно отчетливо сказал:

– Гон. Большой Гон пошел…

Заратустров увез его из дома прямо в белых теплых кальсонах и пижамной куртке – одеваться времени не было. Пока он вез Бабушкина в Спецуправление, на складе подобрали камуфляж, да ошиблись: пятнистая форма оказалась на два размера больше и превратила Бабушкина в болотное чудище, смесь лешего с водяным. Через тридцать минут два «хаммера» резерва Спецуправления, разбивая фарами и мигалками ночь, ринулись по трассе М-53 на юг, на Алтай. В первом, кроме водителя, сидели сам Заратустров, Бабушкин и практикантка Спецуправления, переводчица и этнограф. Ее тоже выдернули из дома: руководство института с подачи Чибиса пообещало ей немалые суточные и интересную экспедицию. Ей было около тридцати, но она считалась старой девой, носила уложенные на пробор каштановы волосы, массивные очки и выпирающие, как у кролика, передние зубы. Затея ей эта чрезвычайно не нравилась, как и то, что пришлось облачиться в камуфляж, но с демисезонными сапожками она расставаться наотрез отказалась. Перспективе променять спокойную городскую жизнь на экспедиционные условия она была совершенно не рада, к тому же забыла дома косметичку, что настроения никак не улучшало. Девушка сидела с кислой миной, без конца ерзая, потому что все казалось ей грязным, грубым и пугающим, и этим она здорово бесила Заратустрова, мечтающего как-нибудь вытряхнуть эту городскую куклу из ее скорлупы. Во второй машине, крепко сжав рукоятки «каштанов», сидели два узкоглазых, каменнолицых, похожих друг на друга бойца СТО – Санжак и Узген. Оба – таджики, попавшие в штат СТО из Горно-Алтайска. Именно они были нужны полковнику в предстоящей операции.

В машине старик окончательно пришел в себя. Заратустров влил ему в рот полфляжки коньяка, и Бабушкин перестал блеять, растягивать слова, а заговорил более-менее связно. То, что он говорил, звучало страшно…

– Ага, спервоначала беременную берут, чтоб трех недель не выходила, отваром ее поят и мочу ее собирают. Потом с той мочи взвар делают, с золой и грибами черными мешают… на малом огне. Потом… значит… ага!.. живот ей вскрывают и требуху с плодом вытаскивают да варят его в том взваре с мышами полевыми… И пьют тот взвар допьяна… горчит он очень… Большой Шаман пьет, помощники его пьют. Потом Большой Шаман бубен берет и начинает камлание на Камень делать… И все шаманы прочие к камню тому идут… идут, ползут, как змеи какие… да головешками об Камень бьются, покуда замертво не падают… И собаки, собаки… мозги их слизывают, промеж собой дерутся…

– Господи! – не выдержала барышня-этнограф. – Что он несет такое! Угомоните вы его… Жуть какая-то!

В салоне «хаммера» свет не горел – незачем. Машина мчалась по шоссе, выдирая фарами светлые клинья из ночи. В этом отраженном от асфальта свете было видно, как Заратустров, внимательно слушавший Бабушкина, вдруг повернул лицо к молодой женщине. Лицо это было бледным, как замерзшее в холодильнике сливочное масло.

– А ну тихо, сучка! – страшным, хриплым голосом выплюнул он. – Молчи в тряпочку, ясно?

От ужаса та даже не успела оскорбиться – ойкнула, шарахнулась в самый угол просторнейшего салона и вжалась в него, подтянув к подбородку обтянутые камуфляжем худые колени. Старик, бормотавший с полузакрытыми глазами, даже не обратил на это внимания; он раскачивался на сидении – и не в такт машине, а по своему, сокровенному алгоритму. Заратустров быстро свинтил колпачок с фляжки.

– …энтова он жизни у шаманов забирает… и пухнет, пу-у-ухнет! Коли найти тот Камень, то место – все ясно будет, все и откроется… Да только не найти его! Над ним тонколист-трава растет. Все закрывает… сплошняком, да… А в тундре – мох… Да-а-а… Я комвзвода говорю: «Косить надо», а он: «Чем?» Я говорю: «Пулеметы бери и коси их»… Так и нашли…

Тогда, в машине, прикрикнув на практикантку, Заратустров не раскаялся – он напряженно размышлял над тем, что говорил старик. А тот знал, ЧТО говорил. Не было тогда вертолетов. А были лошади. И дерзкий побег из лагеря тридцати родовитых шаманов, среди бела дня… Бабушкин руководил операцией по их поимке. И нашел только двадцать девять мертвых тел, и двух – непонятно в каком состоянии. Жизнь покинула эти костяные мешки, но Дух… теплился. Дух и сообщил: главный, мол – главный под землю ушел. Не найдете! Кончил со злости из пистолета своего наградного Бабушкин этих, полумертвоживых… А что с ними делать-то? Разжаловали Бабушкина тогда. За поимку живого полагалась премия, а за мертвеца – только взыскание.