Свидание в Самарре
Шрифт:
Джулиан сначала отказывался участвовать в «пятипалом грабеже», но после того как и Картер Дейвис примкнул к «грабителям», он был вынужден на что-то решиться. Поначалу он пытался покупать что-нибудь — банку леденцов — и предъявлять на месте сбора, но часто делать это не мог: у него не было денег. На карманные расходы ему давали двадцать пять центов в неделю. Из них он тратил десять центов в кино, где по пятницам и субботам смотрел очередные серии двух многосерийных фильмов, а на пятнадцать центов в «центовке» не много купишь, если еще хочется на перемене съесть булочку с корицей и пикуль за два цента. Так он превратился в «пятипалого грабителя».
Ему
Джулиан и понятия не имел, что за ним следят. С него не спускали глаз довольно давно, но потом управляющий убедился, что Джулиан ничего не берет, и бросил за ним присматривать. Однако, когда Джулиан стал преуспевать в качестве «грабителя», продавщицы снова его приметили. Они знали, что он с Лантененго-стрит и что ему нет нужды воровать. О нем доложили управляющему, который, позабыв про всех остальных ребят, сосредоточил свое внимание на Джулиане.
Как-то днем, после школы, ребята решили устроить «пятипалый грабеж» и все вместе зашагали в «Кресдж». Когда они вошли в магазин, зазвонил звонок, но они не обратили на него внимания; в магазине часто раздавались звонки: вызывали кассирш, заведующих отделами, администратора, кладовщиков. Звонки звонили то и дело. Джулиан пообещал добыть для Бутча карманный фонарик, за что Бутч взялся утащить целый батон колбасы из принадлежащей его отцу мясной лавки. Не просто кусок колбасы, который он мог выпросить, а целый батон, длиной, по меньшей мере, в фут.
Карманный фонарик продавался в разобранном виде — футляр, батарейка и лампочка, каждая деталь стоила десять центов — всего тридцать центов. Прилавок, где торговали электротоварами, находился у входа, и Джулиан прямо направился туда. Продавщица, стоявшая перед прилавком — прилавки шли по стенам, и продавцы стояли перед ними, — спросила, что ему угодно, от ответил, что ждет приятеля, который пошел в другой отдел. Она ничего больше не сказала и продолжала не сводить с него глаз. Этим его не напугаешь, решил он, и задумал перехитрить ее. Он достал пачку «Зира», положил сигарету в рот и, делая вид, что полез в карман за спичками, рассыпал сигареты по полу. Девушка машинально нагнулась, на что Джулиан даже не рассчитывал — он хотел просто отвлечь ее внимание. Он тоже нагнулся, но в тот же момент протянул правую руку к прилавку, и фонарик очутился у пего в кармане прежде, чем он принялся собирать сигареты.
— Здесь не разрешается курить, — предупредила его продавщица.
— Кто это сказал? — спросил Джулиан, и в ту же минуту его больно схватили за руку.
— Попался, воришка! — Это был сам управляющий. — Я видел, как ты взял фонарик. Мисс Лофтус, позовите полицию.
— Сейчас, сэр, — сказала продавщица.
— Я тебе покажу, негодяй! Ты у меня еще попляшешь! — грозил управляющий. Джулиан попытался дотянуться до кармана, чтобы избавиться от фонарика. — Ничего не выйдет, — сказал мистер Джует. — Фонарик будет у тебя в кармане,
пока не придет полицейский. Я положу этому конец. Интеллигентик, а? Сын доктора Инглиша. Мальчик с Лантененго-стрит. Очень хорошо.Быстро собралась толпа, в которой были и приятели Джулиана. Они перепугались, некоторые даже пустились наутек, отчего Джулиан еще больше пал духом, но на них не разозлился. Он обрадовался, увидев, что Бутч и Картер не убежали.
— Расходитесь, господа, расходитесь, — говорил мистер Джует. — Я сам справлюсь.
Люди стали медленно расходиться, чего и ждал Бутч. Он подошел к Джуету и спросил:
— Что он натворил, мистер?
— Ты еще спрашиваешь! Ты прекрасно знаешь, что он натворил, — ответил Джует.
Бутч пнул Джуета ногой и побежал, а за ним бросился Джулиан. Они вылетели из магазина и помчались налево, зная, что Лефлер, полицейский, обычно дежурит возле суда на площади, справа. Они пробежали одну улицу, другую, третью, пока не очутились возле грузовых пакгаузов.
— Господи, в жизни столько не бегал, — заметил Бутч.
— Я тоже, — сказал Джулиан.
— Молодец я, что лягнул его, — похвастался Бутч.
— Еще бы! Не сделай ты этого, я бы до сих пор там парился. Интересно, что бы мне было?
— Не знаю. Наверное, отправили бы в исправительный дом. А теперь и меня отправят, — добавил Бутч.
— Правда? — обрадовался Джулиан.
— Что нам делать? — спросил Бутч.
— Не знаю. А ты как думаешь?
— Понимаешь, если ты явишься домой — в магазине ведь знают, кто ты, — если ты придешь домой, там уже, наверное, сидит этот Лефлер, полицейский, и ждет тебя.
— Думаешь, сидит? — усомнился Джулиан.
— Конечно. Он тебя арестует, а судья отправит тебя в исправительный дом, где ты пробудешь до тех пор, пока тебе не стукнет восемнадцать лет.
— Честное слово? — спросил Джулиан.
— Точно.
— Я не хочу в исправительный дом. Я лучше убегу, чем сяду туда.
— Я тоже, — согласился Бутч. — Я ведь тоже преступник.
— Почему? — удивился Джулиан.
— Я преступник, потому что лягнул Джуета. Я теперь такой же преступник, как и ты.
— Ни в какой исправительный дом я не поеду. Меня не поймают и никуда не отправят. Я убегу прежде, чем меня туда запрут, — повторил Джулиан.
— Что же нам делать? — спросил Бутч.
С минуту Джулиан думал. Прямо на их глазах составлялся поезд. Маневровый паровоз собирал со всех концов склада вагоны и подавал их на путь, возле которого они сидели.
— Может, влезем в товарный и уедем подальше? — предложил Джулиан.
— А кто его знает, куда он идет. С углем-то известно куда, и слезть можно у Гавани, а просто с грузом — кто его знает.
— Все равно надо что-то делать, — упорствовал Джулиан. — Иначе нас засадят в исправительный дом.
— Это верно, но зачем лезть в товарный, если не знаешь, куда он идет, — продолжал сомневаться Бутч. — Может, прямо без остановок до Филадельфии.
— До Филадельфии без остановок! Ты с ума сошел. Ни черта в поездах не смыслишь, что ли? Остановится, будь спокоен. Воды в паровоз нужно набрать, так? Вагоны то прицепляют, то отцепляют, верно? Верно? Да и плевать нам, куда он идет. Лишь бы не попасть в исправительный дом. Знаешь, что там делают?
— Нет.
— Нет, знаешь. У них там попы, католики, они бьют ребят и заставляют каждый день в пять утра ходить в церковь. Мне об этом говорили.
— Кто тебе говорил? Кто? — спросил Бутч.