Свиданий не будет

Впрочем, Татюшкин, также ходивший в советское время в секретарях обкома, получил от побежденного им на выборах Еремеичева неплохое наследство. Тот демократизировал власть настолько, что во всех кабинетах случайных людей не было. Все свои, «товарищи», даже в обновленном Успенском соборе на Рождество и Пасху встречались почти так же, как не так давно встречались на партийно-хозяйственных активах.

Впрочем, Всеволод Филиппович Татюшкин не принадлежал к тем губернаторам, которые не возражали, чтобы их область причислили к так называемому «красному поясу». Свой партбилет он хранил, как и в старые времена, в сейфах тех кабинетов, которые доводилось занимать, но связей с коммунистами-зюгановцами, равно как и с другими фракциями, осколками КПСС, Татюшкин не поддерживал.

Он не уставал подчеркивать, что принадлежит к руководителям-прагматикам# , что стоит над партиями и объединениями, что его цель – восстановление, с последующим преумножением, народного благосостояния.

Не раз повторял он заезженную в последние годы фразу Столыпина: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия», хотя любому, прилежно прочитавшему даже школьный курс истории, было понятно, что деятельность и общественная, как говорили раньше, физиогномия Татюшкина вызвали бы у Петра Аркадьевича, скорее всего, единственное желание – накинуть ему на шею свой знаменитый «столыпинский галстук».

Татюшкин понял, что пришло поистине золотое время и было бы страшной глупостью возвращаться к партийной дисциплине, пресловутому демократическому централизму и прочим прелестям партийных организаций.

Вместе с тем он не совсем ясно представлял себе, какой должна быть нынешняя система государственного управления.

Нельзя сказать, что с этим вопросом Татюшкин обращался к своим товарищам и сотрудникам администрации. Но все-таки в узком кругу иногда принимался рассуждать о превратностях современного этапа отечественной истории, о той ответственности перед потомками, которая лежит на нынешнем поколении постсоветских людей, которым так и не удалось пожить при коммунизме.

Как-то в одной из загородных резиденций губернатора – так теперь именовались бывшие дачи обкома КПСС, реконструированные в соответствии с современными российскими понятиями о евроремонте и евростроительстве, – эти его рассуждения слушал, полузакрыв глаза, президент булавинского Фонда поддержки отечественных предпринимателей и производителей Анатолий Иванович Манаев.

Ситуация была расслабляющая – после бани, с пивом и столом, который, наверное, если и снился бывшим хозяевам резиденции (то есть отчасти и Манаеву с Татюшкиным) в прежние времена, то лишь как недостижимое видение действительно светлого коммунистического будущего.

Ситуация была нерабочая, однако, выслушав общефилософские суждения Татюшкина, старый управленец попытался перевести их в практический план.

– Все правильно, – согласился он. – Ты, Всеволод Филиппович, ведь боишься ответственности не потому, что не честен, а потому, что обстоятельства, в которых тебе приходится действовать, не тобой придуманы, ты за них не голосовал, ты их не выбирал.

В этой фразе Манаев фамильярное «тыканье», которое он позволил себе как старший по возрасту, знавший визави уже много лет, удивительным образом смешал с самой грубой лестью, переходящей в холуйство. Но он знал, что говорил.

И Манаев, и Татюшкин (как и многие тысячи их остающихся при власти «партайгеноссе» по всей необъятной России и бывшим братским республикам) прекрасно понимали, что их деятельность в области далеко-далеко не всегда переставала быть благой по причинам, исходившим из Москвы.

Ну как, например, было удержаться от того, чтобы не прокрутить с коммерсантами полученные из центра деньги, предназначенные бюджетникам, пенсионерам, студентам?.. Как было удержаться от проведения такой приватизации, когда владельцами предприятий оставались их директора, предусмотрительно назначенные из круга нужных людей?! Как было не превратить бывших председателей колхозов в вальяжных латифундистов, очередной раз оставив крестьянина наедине с его пресловутым приусадебным участком?! И так далее и так далее…

Но речь сейчас шла о другом, и за то ли намеренной, то ли природной невнятицей мысли Татюшкина гэбист Манаев уловил подлинную тревогу: а ну как все же придется отвечать за то, что мы нынче творим? Не знаю как, не знаю когда, но вдруг придется?!

Все-таки сказывалась многолетняя служба в партийной системе, где еще существовала личная ответственность за то, что ты не переступишь некий барьер, за которым тебя не только не поймут, но и не захотят понять.

Теперь никаких барьеров не было, но не было и гарантий, что их не воздвигнут снова. Хорошо, если в делах твоих будут разбираться люди из новых политических сил. С этими шустрыми мальчиками, тоже пришедшими в кабинеты не с улицы, можно будет договориться. Напомнить им об общечеловеческих ценностях, о мировом общественном мнении, поделиться с ними, наконец.

Но если каким-то чертом, демократическим путем, к власти вернутся коммунисты?! Та их часть, та половина, которой не хватило места у нынешнего российского пирога. У них, хотя и нет ни одной реальной, экономически эффективной идеи, есть столько ненависти и злости, что волей-неволей они начнут с широчайших репрессий, восстанавливая крепостную систему ГУЛАГа. И первым делом изголодавшиеся шариковы со сбереженными партбилетами, разумеется, возьмутся за тех, кто пошел на службу «преступному оккупационному режиму»…

По высказанной в постобкомовской бане мысли Манаева, реконструированной Ларисой не без помощи некоторых в этой бане присутствовавших, на новом этапе развития уже не надо хвататься за властные должности самим.

– И не потому, что я стар и уже погрузился в маразм и безразличие, – особо подчеркнул, как говорили прежде, Манаев. – На властные должности надо подбирать таких людей, которые станут проводниками нашей направляющей воли. А уж юноше, обдумывающему житье, если, конечно, этот юноша мне симпатичен, – хмыкнул Манаев, – я, несмотря на глубокое – и по должности и по душе – уважение к Феликсу Эдмундовичу, посоветую юноше делать жизнь не с него, а с какого-нибудь Каупервуда или даже Чичикова. Не в администраторы посоветую идти, а туда, где недвижимость, сырье, банковские деньги. Брать все это там, брать много и покупать на полученное власть".

Более того, развивал свою идею Манаев, власть у нас сейчас должна быть такой, чтобы ее можно было в любой момент сместить и сменить. Коль скоро у нас выборная демократия, люди должны выбрать таких руководителей, которых нам можно было бы выкинуть из их кресел в любой момент, а самим постоять в сторонке и, дождавшись, когда народная стихия, насытившаяся жертвой, вновь успокоится, вновь явиться во всей своей незаметной, но непреодолимой силе.

– Каким же образом? – Татюшкин не совсем понял, куда клонит Манаев. – Что это за люди?

И тут генерал-президент произнес предложение, не более понятное, чем предыдущее, но вместе с тем сулившее нечто очень весомое и соблазнительное.

– Хотите, – спросил он, – я, как говорили еще недавно, в порядке эксперимента, на примере Булавинска покажу, какой должна быть власть в нынешнее время? Хотите, я выращу булавинского руководителя современного типа? Стану, так сказать, новым Пигмалионом?

– Но эта его статуя ведь была женщина! – воскликнул Татюшкин, показывая определенное знакомство с культурными ценностями. – Вы что, хотите, чтобы женщина управляла таким большим – и мужским к тому же – городом?