Свиданий не будет
Шрифт:
– А вы что, считаете, он действительно: «Рядовые коммунисты не виноваты»?..
– Но деньги-то исчезли! Немаленькие деньги, совсем немаленькие…
Гордеев с досадой отшвырнул факсовый рулончик.
– Что же это за ситуация такая! Все накручивается, накручивается… Ну на кой черт мне этот казначей с его умом, честью и совестью…
– Ай-ай-ай, – покачала головой Баскакова. – И это говорит адвокат!.. – Она помедлила, подобрала бумагу, расправила. – Впрочем, если вы так прагматичны… Даже эта бумага, эта записка еще сослужит нам…
– Но в ней же нет ни одного имени, ни одного реального факта…
– Но есть сама записка! И мы после нее знаем чуть больше, чем знали прежде. И есть возможность расширить
Глава 37. БУДНИ ЧЕТВЕРТОЙ ВЛАСТИ
– Прежде всего я хотел бы, господа, остановить ваше внимание вот на чем: какими бы неправдоподобными ни показались вам некоторые мои предположения, не спешите их отвергать.
– Вот что значит – молодость! – бодро воскликнул Гордеев, увидев Володю, открывшего ему дверь. – Синяк желтеет на глазах, и вы, очевидно – (это слово он произнес с нажимом), – уже вновь нравитесь девушкам.
Володя вздохнул. Все-таки довольно часто он не мог уловить, когда этот московский гость говорил серьезно, а когда подтрунивал. Но вот только над кем? Не над самим ли собой?
Гордеев был если не доволен, то, во всяком случае, не испытывал уныния. Материал накапливался. Ежедневные переговоры с Турецким и Ириной Федосеевой давали результаты, с лихвой окупавшие затраты, которые делал он, выкладывая немалые рублики за междугородный телефон.
Пресса всегда обладала тонким чутьем на всяческого рода сенсации и скандалы. После первой федосеевской публикации и радиосообщений о выстрелах в Булавинске уже не надо было уговаривать кого-либо обратить внимание на материал. Тема была открыта, и уже газеты, а не Гордеев или Турецкий искали новую информацию. Постепенно слово «Булавинск» начинало втираться в верхние строчки словаря масс-медиа, отыскивая себе местечко позаметнее рядом со словами-знаками, словами-символами, рядом с «Чечней», «Севастополем», «Чубайсом», «Немцовым»…
Правда, некоторые из изданий опубликовали было во вторник сообщения о том, что псевдодемократические силы Усть-Басаргинской области, поддерживаемые лжереформаторами в Москве, хотят сместить всенародно избранного мэра Булавинска Сергея Вялина, попытавшегося противостоять в своем промышленном городе приватизации «по Чубайсу», но заметочки были куцыми, без каких-либо фактов и, что называется, впечатления не производили.
Зато уже в среду утром на факсах этих и других подобных газет, включая «Советскую Россию», «Правду-5» и «Завтра», лежало сообщение более любопытное, хотя и достаточно лаконичное.
Это же сообщение в утренние часы среды читали и в пресс-центре КПРФ и, по правде сказать, не знали, что с ним делать.
В полутора десятках строчек было слишком много возможностей для развертывания самых различных кампаний, чтобы руководство партии могло оставить эти строчки без внимания. Вновь и вновь партийные аналитики читали:
"Как стало известно, прошлогодний скандал о бесследном исчезновении средств, выделенных на проведение кампании в поддержку кандидатуры Геннадия Зюганова на президентских выборах 1996 года в Усть-Басаргинской области и в городе Булавинске, вскоре получит новое развитие.
Арестованный по другому делу и находящийся в следственном изоляторе Булавинска некий гражданин Шапиев, являвшийся казначеем местного отделения КПРФ, ответственным за расходование вышеназванных средств, смог обеспечить передачу сведений, подтверждающих, что он лично непричастен к хищению. Известно, что выборный фонд формировался как из пожертвований граждан, так и, главным
образом, различных коммерческих и производственных структур".Конечно, можно было бы объявить все это провокацией, если бы в действительности с деньгами все было в порядке. Однако история с пропажей денег и, между прочим, не только, все это помнили, булавинских коммунистов – не была дымом без огня…
Получили в среду свое и читатели «Булавинских ведомостей». Под любимой в городе рубрикой на первой полосе «Что происходит?» появилось изложение сообщений центральной прессы о подозрительных смертях в Булавинске, а завершалась сводка заметкой «Еще одна таинственная жертва», где сообщалось о гибели Елены Борисовой, дочери директора бывшего колхозного рынка Ковряжкина-Барина, убийство которого так и не было раскрыто.
Информацию эту вставил в полосу на свой страх и риск дежуривший по номеру Роман Самарин, так как не надеялся, что ставший после смерти Льва Чащина главным редактором его приятель Бронислав Лемешонок эти материалы пропустит.
Предчувствия Артема не обманули. Лемешонок был неплохим, наверное, человеком, но совсем не журналистом. Он мог подготовить яркий материал, но только если знал, что этот материал имеет поддержку у влиятельных людей. Он был мастером заказных статей, но собственную инициативу предпочитал не проявлять. Собственно, он потому и ходил в первых заместителях у Чащина, что Лев всегда брал всю ответственность на себя, но в то же время был уверен: любое его поручение Лемешонок выполнит точка в точку. Правда, и от себя ничегошеньки не добавит, даже если это потребуется.
Когда Льва убили, как-то так получилось, что Лемешонок пересел в его кресло без особых обсуждений. Все-таки штат газеты был невелик, в ней собрались профессионалы, которые любили «брать материал», но не очень любили заниматься повседневными делами издания: бумагой, типографией, распространением…
Опоминаться стали, когда увидели: газета теряет читателей, начинает «протухать», «ложиться под власть». Лемешонок уже по складу своего характера не мог продолжить чащинскую линию газеты – хронографа времени, сенсаций, происшествий, скандалов. Если у Льва был девиз по отношению к героям, антигероям и влиятельным фигурам времени: «В тени не спрячетесь!» – то Лемешонок, можно сказать, неукоснительно соблюдал правило: «Не стой на солнцепеке!» Так что, когда Артем, воспользовавшийся отлучкой Лемешонка в Усть-Басаргино, кое-как убедил Машу Преображенскую, ведущего редактора, все-таки еще чащинского призыва и склада журналистку, что надо откликнуться на происходящие в городе события если не самостоятельным материалом, то хотя бы перепечаткой, он не питал никаких иллюзий на то, что все обойдется. Лемешонок едва ли захочет сделать вид, что он попросту не придал этой информации значения, хотя Артем, зная начальство и наступая на горло собственному голосу, убрал из сообщений все упоминания о Вялине. Он был репортером, начинавшим свой журналистский путь уже в перестройку, не ведал, что такое страх советского времени, а о страхах нового времени предпочитал не думать, прекрасно понимая: стоит лишь сделать один маленький шажок к отступлению, как через короткое время ты уже начнешь бежать сломя голову…
Конечно, имея представление о важнейшем принципе поведения подчиненного: помочь начальству понять, что совершенное деяние не противоречит его, начальства, выгодам, Артем мог бы совершить определенные профилактические действия в этом направлении и, в частности, напомнить Лемешонку о падающем тираже газеты и о том, что конкуренция прессы растет с каждым месяцем, что на газетных развалах Булавинска все больше центральных изданий, наконец, он мог бы ясно подчеркнуть, что сами «Ведомости» никакой инициативы не проявили, но лишь изложили то, что весь город уже несколько дней знает из других источников… Однако Артем ничего этого не стал делать.