Свидетель канона
Шрифт:
Предатель!
Томас поежился, но потом плюнул. Аламут не у него одного украл сестру, да и сколько тут по утесам других исмаилитских крепостей, сколько в них наложниц? Даже жаль, что расплатится за всех один этот замок.
В освободившийся от людей покой снизу, оскальзываясь на залитых кровью ступенях, десяток сарбадаров с руганью внес тяжелые округлые мешочки, судя по хрусту, проложенные изнутри бумагой. Бумага… Ханьцы?
– А вот и наш быстроногий Али! – лже-караванщик дружески улыбнулся старшине носильщиков. – Тебя только за смертью посылать.
Али, однако, совсем не обиделся:
– Воистину, грозный
– Воистину, ты прав, о Многосильный. Ну, Томас, где тут вход?
Англичанин постучал рукояткой сабли по стене и по звукам уточнил контуры прохода. Внимательно следивший за ним Алп-Тегин жестом приказал носильщикам – те уложили хрустящие кульки вдоль тайной двери. Второй десяток притащил еще мешки с обычной землей, покрыл ими круглые мешочки с бумагой, притоптал к стене плотно, набросал немалую кучу.
– Томас, отведи всех во внешний двор, – велел Алп-Тегин. – Чтобы людей отделила стена. Не возвращайтесь, пока не услышите.
– Услышим что?
Алп-Тегин только ухмыльнулся в тонкие усы и постучал Томаса по груди:
– Крест не потерял? Услышишь, не сомневайся!
В самом-то деле, вздохнул Томас, осторожно спускаясь между липких темных лужиц, ведь ровно год прошел с той встречи в чайхане. Господь ответил мне и даровал знак, и вот я с каждым пропахшим кровью мгновением ближе к сестре… Если, конечно, ее содержат именно в Аламуте!
Распоряжение Томаса все выполнили, на удивление, быстро и четко. Видать, уже сталкивались раньше с мешками ханьской бумаги. Заклятия, что ли, написаны в хрустящих листах?
Долина проснулась. По растревоженной деревне бегали люди с факелами. Лаяли собаки, в чайхане трубил одинокий слон. Тела новичков, так и не дождавшихся пропуска в рай, громоздились на обочине. Северный ветер с Мазандерана, с берегов Хвалисса, тянул влагой, обещая скорый дождь, кутая в тучи бледную от ужаса луну…
Ай, да мало ли луна видела вырезанных в ночи крепостей!
Могла бы уже и привыкнуть.
Привыкнуть можно ко всему. После года обучения на тайного убийцу Томас это знал доподлинно. Можно привыкнуть к высоте, к холоду и боли, к страху и одинокой предрассветной тоске…
Но к реву обвала? Брызнувшим на все стороны камням величиной с голову? К выпрыгнувшей из-под ног земле?!
Тоже, наверное, можно привыкнуть. Но, Боже всемогущий, для этого надо хоть что-то знать заранее! Проклятый сарбадар, чагатай, караванщик – или кто он там в самом деле!
– Алп-Тегин! Ты что творишь! Чтоб тебя черт побрал и засадил в Ифрит, заодно с душами Одина и Тора!
Теперь в селении точно проснулись все.
Кроме тех, кто прямо во сне испустил дух от невыносимого ужаса.
Половина внутренней стены Аламута высыпалась во двор крепости, неопрятной тушей мертвого дракона расползлась до самых ворот, пожрав необобраные трупы защитников. Темный дым на темной ночи, разгорающийся там и здесь огонь, треск оседающих балок…
Алп-Тегин и капитан русов живо построили в цепочку своих людей – заливать огонь, разбирать проход в завале. Да и снизу, из поселения,
набежало немало народу. Кто любопытствуя, кто в ужасе, кто в надежде под шумок уволочь ценный подсвечник или коробочку для благовоний, или хоть монетку… Томас хрустел рассыпанным золотом, не замечая окружающей роскоши. Вот знакомый переход, и вот своды, а вот и тела евнухов, стражей заветного сада.Из покривившейся двери, кашляя и ругаясь, показался высокий худой старик; огонек масляной лампы в трясущейся руке высветил тонкое лицо. Томас мысленно дорисовал над лицом чалму, подвернутую по арабскому обычаю. Выходит, поэт все же пробился в заветную библиотеку.
– Что случилось, юноша? Такой грозы я не слыхал даже на Цейлоне, куда плавал по молодой горячности… Ох, много уже лет назад…
– Да увеличит вам Аллах дни жизни, длину бороды и величину мудрости, о эфенди, – выплюнув пыль, Томас ответил высоким слогом, выученным на тот конец, когда придется убивать кого-либо в собрании людей благородных либо ученых.
– Над Аламутом простерта длань господня, лик же Господа гневен.
– А… – странным образом старик приободрился. – Снова мстители и снова восставшая чернь… Знакомо. Что же, думаю, папирусы и свитки не заинтересуют храбрецов. Деньги, торговые договоры и долговые расписки от века не хранятся в библиотеках, и впредь сего не случится, клянусь подножием трона Аллаха. Чего мне бояться? Раз уж все равно меня разбудили, пойду, закончу комментарии к Аль-Мутанаби…
– Постойте, эфенди. – Томас опять переглотнул; проклятая пыль! Ни вдохнуть, ни услышать, один только шорох оседающего песка, да вкус полуденной пустыни на языке, колкие песчинки на веках.
– Неужели вы не рады избавлению от власти ночных убийц?
Старик повернулся; чудной показалась Томасу печальная улыбка.
– О храбрый юноша! Султан каирский, эмир бухарский, хан кокандский, несть числа правителям… Проливают все те же реки крови, даже не прячась в ночи. Они сильнее Аламута, сильнее карликового уродца-государства, спрятанного здесь, на холодном севере мусульманского мира. Ибо все места потеплее расхватаны такими хищниками, перед коими смешно и ваше ночное искусство, и сам наследник Хасана ибн Саббаха… Ну, как там зовется ваш теперешний имам?
Старик переступил облезлыми ночными туфлями по грязным камням. Хихикнул:
– У здешнего хищника есть хотя бы то достоинство, что скупает он книги, собирает знания среди ференгов и ханьцев, и даже в жарких южных морях, не гнушаясь ни чуждой верой, ни расходами. Например, обычай испытывать новичков томительным ожиданием пришел сюда из ханьского монастыря "Молодой лес"…
Поэт наставительно поднял сухой палец – точь-в-точь отросток старого тополя на повороте к донкастерской мельнице. Но тут заскрипело и затрещало наверху слева; старец подскочил, едва не облив Томаса маслом из светильника:
– Там же книги!!!
Заорав громче воина в смертельном бою, старик помчался через обломки прямо как вышел, в ночном халате и с развевающимся за спиной спальным колпаком.
Томас посмотрел ему вслед, который раз выплюнул накопившуюся пыль, и двинулся в обратную пожару сторону. В маленький сад, где пока еще ничего не горело. Русы и сарбардары выводили женщин без насилия, вежливо, но Томас понимал, что дело не в благородстве. Просто – не на руинах же.
С другой стороны, для наложниц что изменится?