Свидетель

– Молоток, попозже прочтешь мне.

– Алеша, профессор сказан, что ты будешь в порядке.

Алексей чуть отстранил ее и произнес спокойным крепким голосом:

– В данном случае важнее не то, что сказал профес­сор, а то, что говорю я. А я говорю «да». Во-первых, не намерен отказываться от удовольствия смотреть на тебя. А во-вторых, я, черт возьми, архитектор и должен видеть свои проекты!

– Ты – во-первых, черт возьми, архитектор.

– Не жаль уступать первое место? Ладно, так или иначе, я собираюсь быть в полном порядке… А нет, найду тебе кого-нибудь поприличнее.

– На кой шут он мне сдался! Я его… – она зашептала Алексею на ухо, оба засмеялись.

Опять был объявлен перерыв на ласки.

Власов – этакая верста коломенская в углу – нали­вался тяжелой темной думой. Демину-старшему сделалось вовсе невмочь.

– Между прочим, я вчера известила предков, что выхожу замуж, – с нарочитой небрежностью обронила Рита. – Слава Богу, объяснение заочное, без ахов и охов.

– Забыл, где они сейчас?

– В Африке, в этом… нет, все равно не выговорю.

– И не стыдно?

– Нет. По географии я всегда знала только одно: Волга впадает в Каспийское море.

Алексей погладил ее по щеке:

– Ревешь?

– Это от стыда за невежество.

– Слезы отменяются, слышишь? Потекут ресницы, красота насмарку… А с родителями все-таки неловко.

– Если помнишь, два месяца назад мне стукнуло восемнадцать. Могу участвовать в выборах, водить маши­ну и вступать в брак.

Ошеломленный новой бедой Иван Федотович так громко сглотнул, что Алексей услышал.

– Кто тут еще?

Иван Федотович прокашлялся.

– Отец! Ты что же молчишь?

– Ладно-ладно, я потом, – пробурчал тот.

– Что еще за «потом»? Иди сюда.

Отец приблизился, вложил в ладонь Алексея свою руку.

– Здорово, старый партизан! Вы пришли вместе?

– Н-нет… Я прямо с работы…

– Лучше бы вместе. И вообще… у тебя иконки с собой нет?

– Какой иконки? – обомлел Иван Федотович.

– Эта дурочка официально сделала мне предложение. Может, сразу и благословишь?

Иван Федотович беспомощно потоптался: огромные Ритины глаза в мокрых ресницах (которые не потекли, потому что не были накрашены), счастливо улыбавший­ся сын с белой повязкой поперек лица…

– Ты сначала хоть из больницы выйди, а тогда женись!

– Невеста, примем совет бывалого человека?

– Давай.

– Тут к тебе следователь, – нашел отец повод рети­роваться.

– Да? Полно гостей.

– Здравствуйте, Алексей. У меня разговор на две ми­нуты, – подал голос Знаменский. – Вы имеете право на гражданский иск к Платонову.

– То есть?

– Для возмещения понесенного вами ущерба. У него описано имущество.

– Да зачем, Пал Палыч? – изумился Алексей. – Не буду я заявлять никакого иска! На его деньги мне реши­тельно плевать. Еще не хватало!

– В общем, я этого ждал и понимаю. Остальные воп­росы на днях. Не буду мешать… Игорь Сергеевич, вы хотите что-нибудь спросить или сказать?

– Нет, нет… желаю здоровья и вообще счастья…

Алексей поблагодарил – не поняв, кого.

* * *

Напротив главной проходной Петровки, 38, через улицу, находилась стоянка такси.

С зарплаты на такси не поездишь, но сегодня в карма­не у Пал Палыча лежала премия – раз. Они с Зиночкой спешили к Томину – два. Дождь прекратился, давая воз­можность пребывать под открытым небом – три. И пото­му они пристроились в хвосте довольно многолюдной очереди.

Она имела настроение добродушно-шутливое. У оче­редей ведь бывают разные характеры. Попадется, напри­мер, кто-нибудь склочный, заведет ругань с продавщи­цей или соседями, заразит остальных. И уже уйдет потом, и «зараженные» сменятся новыми людьми; но и новые продолжают ворчать и цапаться, сами не зная почему. А суть в «закваске», которую очередь получила и долго не может от нее избавиться.

Той, где оказались Знаменский с Кибрит, кто-то, наверное, оставил в наследство веселый, легкий дух. «Очередники» подтрунивали друг над другом, раскован­но искали попутчиков для кооперации. Ожидание тяготило куда меньше, чем обычно. Те, кто выстраивался сзади, спустя короткое время тоже теряли равнодушную отчуж­денность горожан и «включались».

Вот двое подошли со скучными деревянными физио­номиями. Глядь, через несколько минут начали беззлобно пикироваться:

– Женился бы ты, Валентин! Ведь уж избегался, из тебя скоро песок начнет сыпаться.

– Из тебя самого скоро посыплется!

– Да, но за тобой даже подмести будет некому!..

Коллективным развлечением служил пьяненький му­жичок, которого шоферы не брали. Он был, однако, преисполнен оптимизма. Да еще грели его сердце две бутылки пива; он перехватывал их и так и эдак: мешали рукам, ибо все порывался приплясывать и петь. Тогда поставил их к столбу и в веселии забыл. Вдруг увидал и умилился:

– Гляньте-ка, гляньте! Бутылки-то мои какие у-ум-ные!

Опять покуролесил и опять умилился:

– А пиво стоит! Честно стоит!

И, присев на корточки, любовно поправил, чтобы смотрели этикетками в одну сторону.

Место стоянки было бойкое – возле ворот «Эрмита­жа»; машины подкатывали часто. И скоро Пал Палыч и Зиночка покинули бодрую очередь.

…Если Маргарита Николаевна Знаменская славилась пельменями, то Тамара Георгиевна – украинскими забо­ристыми блюдами. И стряпала всегда обильно, мало про­сто не умела. Квартира благоухала: на кухне и жарилось, и пеклось, и булькало, и дразняще обдавало пряностями.

Друзья обнялись. С некоторой бережностью, потому что левая рука Томина была еще на перевязи.

– Да бросьте, это для маминого удовольствия!

Зиночка сняла куртку, косынку. Томин выкатил глаза и обошел ее кругом, как выставочный экспонат.

– Да будь я и негром преклонных годов!.. – выразил он свое восхищение. – Ну, Зинаида!

Действительно, выглядела она замечательно. Пал Палыч не смог припомнить, видел ли на ней это платье, но последние недели Зиночка все хорошела и хорошела.