Свидетель
Шрифт:
– Мешки под глазами, плохо спали, Игорь Сергеевич?
– Практически не спал. Я много передумал, прежде чем прийти.
– Всю ночь не спал, много думал и окончательно решил?.. – Паша как в воду смотрел.
– Да. Окончательно.
– Свидетель подает в отставку. Это я почти знал. Что же, рассказывайте.
– Не хочется говорить. – Он достал из кармана листок. – Прочтите.
«Старшему следователю Управления внутренних дел г. Москвы тов. Знаменскому П. П. Заявление. От гражданина Власова, проживающего… Я привлекаюсь в качестве свидетеля по делу Д. К. Платонова, который
Знаменский пробежал текст до конца, вздохнул, отложил. Все встало на свои места.
– В вашем заявлении нет главного, Игорь Сергеевич.
– Я написал все.
– Вы не написали, почему пришли. Ради кого? Ради себя, ради него, ради торжества справедливости?
Власов выглядел постаревшим, был серьезен, лишен стремления подкалывать следователя; отвечал добросовестно:
– Не терплю, если я кому-то обязан или должен. Ни отдельному человеку, ни обществу.
– Не честнее ли сказать: мне стало стыдно. Вы ведь, в сущности, пришли исповедаться.
– В отпущении грехов не нуждаюсь. Просто мой принцип – всегда платить по счетам.
– Э-э, бросьте, Игорь Сергеевич! Не такой вы рационалист, каким стремитесь выглядеть… Пожалуйста, могу зарегистрировать заявление, поставить входящий номер, и когда понадобитесь – вас вызовут. Устраивает? Насколько вижу, нет. Тогда вот как! – Пал Палыч разорвал листок и бросил в корзину. – Вам стало невтерпеж, и надо облегчить душу. Так что говорите.
Хруст пальцев.
– Неприятно.
– А мне? Ведь каждый день я призываю людей признаваться в чем-то постыдном и мучительном.
– У вас привычка.
– Все равно неприятно. Но нужно. И часто больше-то нужно не мне, а тем, кто сидит тут напротив.
– Я… все написал.
– Нет, этого мало. «Шесть лет назад совершил аналогичное преступление… о нем никому не известно…» Нам обоим нужно без канцелярщины, человеческим языком.
Власов беззвучно пожевал губами. Слов во рту не было.
– Давайте я начну за вас. Шесть лет назад цвела сирень, был вечер и теплый ветер трепал рыжие волосы красивой синеглазой девушки.
– Положим, вечер был прохладный.
– Прохладный ветер трепал рыжие волосы. Вы подошли и сказали: «Как жаль, что вы ждете не меня!» Она ждала другого.
– Да. Но многое было иначе, чем с Платоновым. Только вот постепенно…
– Прошлое смешалось с настоящим.
– Да, все стало казаться похожим. Иногда не мог отделять, где Платонов, где я сам… Та девушка напоминала Риту. И она мне… по-настоящему понравилась.
– А вы ей?
– По-моему, отбрыкивалась для вида. Мы почти познакомились, когда явился ее незваный защитник. Корчил из себя рыцаря, изображал, что имеет права…
Он умолк. Пал Палыч не стал понукать: теперь уж заговорил. Договорит. Власов тряхнул головой, освобождаясь от скованности в шее.
– Я был моложе, Пал Палыч. Общительней, остроумней. Женщины, случалось, увлекались не на шутку. Я мог рассчитывать, понимаете?
Знаменский покивал – чего не понять.
– И она вела себя как-то… нейтрально. Словно ждала, чем кончится. Как проявит себя ее приятель… Слово за слово, пошла толковища. Он
замахнулся, я успел ударить первым… он отлетел на скамейку, стал сползать вниз… потекла кровь.– Очень сильно ударили?
– Средне. Но… разводным ключом.
– Это плохо. Куда попали?
– В голову. Правда, удар получился скользящий. Девушка закричала. Ей померещился нож. Но это был разводной ключ. Немецкий, друзья в тот день подарили.
– Зачем ключ? У вас машина?
– Была… Разбил вдребезги, новую не осилил. Да, так вот тут девушка испугалась меня – что я с ножом. Отбежала. Это все произошло на скверике. Безлюдно. Она издали топала на меня ногами и обзывала… вероятно, справедливо. Тогда я ушел.
– Просто ушли… Совесть не пошаливала?
– Должен признаться – нет. С неделю тревожили звонки в дверь, ну, еще избегал бывать на том месте. Вот и все.
– А теперь-то – что все-таки вами движет, Игорь Сергеевич? Разыгрались ассоциации, воспоминания – ясно. Ясно, что вы защищали не Платонова – себя. Но что-то послужило же последним толчком для такого шага, как официальное заявление. Оно ведь чревато…
– Не толчок – обвал всего! Неужели вы не понимаете?! Все не так, как должно быть. Все оборачивается иначе. Одно за другим. Платонов оказался мелочью и трусом. Кого я выгораживал? К Демину чувствовал пренебрежение, а он – сильный характер. Его отец меня благодарит – за что?.. Рита вопреки элементарной логике житейской остается со своим Алешей. Все не так, как я привык считать!
Пережидая очередную паузу, Знаменский подумал, что все равно не понимает Власова. И не поймет до дна. Пусть смятение, переоценка ценностей. Но инстинкт самосохранения должен бы взять верх. Всю жизнь проживши эгоистом, скептиком (может быть, и циником), вдруг не перерождаются в покаянных праведников. Тут срок нужен немалый и многие жестокие уроки…
Но если цинизм был напускной? А эгоизм – следствие одиночества, отучающего заботиться о других? Понимает ли он и сам себя вполне, до конца?
– И вы еще, – снова заговорил Власов. – Я считал себя стопроцентно порядочным человеком, а тут увидел все с обратной точки, вашими глазами… К кому-то другому, возможно, не пришел бы.
– Как удачно, что подвернулся Пал Палыч! Добрый малый, всегда рад потолковать по душам. Нет, Игорь Сергеевич, не польстили вы мне своим доверием. Раз не пришли бы к другому, то чего стоит ваше раскаяние?
– Я не уверен, что раскаиваюсь. Еще не знаю… Дело в том, что я привык существовать в определенной системе координат. Иначе не умею. Сейчас прежние координаты сместились. Я потерял свою точку в пространстве. Нет опоры.
Пал Палыч смотрел в окно. Утро туманное, утро сырое. Зиночка выходит замуж. Граф будет часто резать лапы – тяжел, а кругом битые бутылки. Власов объясняет-объясняет – объяснить не может.
– Хорошо, Игорь Сергеевич, чего вы хотите от меня в вашем бедственном положении?
– Очень четко. По своим каналам выяснить – наверное, сохраняются архивы – каковы были последствия той драки. Мне это необходимо как отправной момент…
– Для иной системы координат, – усмехнулся старший следователь Знаменский, потерявший единственного свидетеля.