Свидетель
Шрифт:
— Да я не против, поезд так поезд. Просто сидел бы дома, был бы жив.
И всю жизнь, до самой смерти, корил бы себя, что не бросил все и не ушел искать этот запасной путь.
Словно подслушав его мысли, Векс продолжил:
— Да что это за жизнь? Выживание! Такую не жалко. А потом, кто знает, что есть на самом деле? Говорят, говорили, вернее, что Вселенная многомерна. И мы одновременно живем во многих мирах.
— И что у нас есть девять тел. Но только нет, как у кошки, девяти жизней.
— Почему? — Векс улыбнулся. Улыбка вышла косой, на одну не поврежденную кулаками Ратникова, сторону. — Раз девять тел, значит, и девять жизней, по одной на каждое тело.
— Наиглавнейший математик сказочного королевства…
Они опять замолчали.
— Совет хочешь? Даю абсолютно бесплатно, хотя в тайне и надеюсь, что ты успеешь, найдешь. Напиши все знаковые события за эти три дня. И кто в них участие принимал. Вот тот, который везде мелькает, он и будет убийцей.
— Какие события?
— Я знаю? Я тут сидел, гулять только один раз выводили, и то, чтоб навалять как следует. Но какие-то должны были происходить? Руку вот тебе кто-то подранил, правильно? Вот их и пиши.
— Умный ты…
— Умный. Детективы запоем читал в свое время, пока в училище военное не попал. Там уже не до этого стало. А про руку — так это тоже легко догадаться, бережешь ты ее. Так что, пиши! Искать убийцу все равно придется. Убил этих двоих, убьет и еще. Может, и мне удастся еще пожить.
Прав он. Этому ублюдку теперь все равно. И ведь рядом эта скотина, рядом! Он, Алекс, видел его. И даже знает, кто может быть следующим.
Воспоминание о Кристи резануло: он так и не успел предупредить ее. Хорошо, если не приехала до сих пор…
Глава 13
«ЭЛЕМЕНТАРНО, ВАТСОН!»
12 ноября. Вторая половина дня. Станция Гражданский проспект. Кристи, Алекс
— На новом месте приснись жених невесте! Спокойной ночи.
Анна, постелившая ей, ушла, и Кристи наконец-то осталась одна. Она устала. Хотя нагрузка за весь день — пройтись по снегу пару километров. Но все то, что произошло с ней за последние сутки, давило, держало в напряжении, и в результате ощущения были такие, будто она с утра до вечера таскала мешки. Правда, весь день таскать мешки ей так ни разу и не пришлось, и как после такого устают, она не имела представления, но именно так говорила Кристи бабушка, а потом и мама, когда она жаловалась, что устала: «Подумаешь, не мешки весь день таскала». Вот и сейчас она их не таскала. Но измучилась. До конца расслабиться не удалось даже здесь, в Мурино. Да и какая тут расслабуха: сначала парень этот, Андрей, беглец, весь мозг ей вынес, потом троица с поста полвосьмого пришла, и она часа полтора, наверное, с ними по-отдельности с каждым беседовала. А они оказались жуть какие неразговорчивые. Как клещами каждое слово тащила.
Но все равно, она как в сказке побывала.
Да, в сущности, Мурино — это и есть сказка. Наверняка, даже точно, жизнь здесь совсем иная, не такая, как ей показали. (Хотя, что и показали-то? Ничего.) Не зря у Анны в ее двадцать лет такие руки: шершавые, с мозолями. Рабочие руки. Какие были у Кристининой бабушки, каждый год, с весны до поздней осени, возившейся на огороде. Но тут было небо, солнце, чистый (для муринцев, конечно, не для нее, Кристи) воздух. Который, после запахов родной станции всегда казался ей амброзией. Сказка. С елкой и Дедом Морозом на Новый год, с крашеными яйцами на Пасху, с купаниями в местном пруду летом… Идиллия. Вернее — иллюзия, обман. Если подумать, муринцы и сами себя обманывают, стараясь жить, как жили прежде, отказываясь замечать, что мир тут совсем другой, больше не ласковый к ним и к людям вообще, и теплый дождик, который щедро поливает теперь землю, несет с собой медленную смерть для всего живого, что не смогло приспособиться к этой жизни.
Наверное, для них это защитная реакция, способ не сойти с ума после всего того, что они видели и пережили…Кристи попыталась поработать, перечитала свои записки, делая пометки и подчеркивая важное. Интересно, а как они будут выходить из положения, когда закончится вся бумага? Совсем-совсем вся? На коре писать? Нет, о таком даже лучше не думать. Они что-нибудь придумают. Человек — не таракан, его так просто не выведешь. Хотелось бы верить, что не выведешь, что они спаслись не для того, чтоб спустя каких-нибудь тридцать-сорок лет деградировать, вернуться обратно в каменный век. Может, действительно что-нибудь и получится с этим экспериментом? Как бы проще тогда все было…
Мыслей было много, как и информации. По делу, все бы сейчас записать, чтобы не заспать до утра. Но Кристи больше не могла. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что смотрит на бумагу, но ничего не видит перед собой. «Гляжу в книгу — вижу фигу», — так вот как это бывает. Тогда все, конец рабочего дня, все остальное — на завтра.
Спала она, несмотря на усталость, а может быть, как раз благодаря ей (бывает и такое), очень плохо. К тому же, кашель, мучавший ее днем, ночью распоясался совсем, и Кристи то и дело просыпалась, пила маленькими глотками воду, потом забывалась, чтоб вскорости вновь проснуться. И так до самого утра. Ближе к рассвету она, измученная, все-таки уснула и проспала чуть ли не до полудня. Узнав, сколько времени, перепугалась было, но потом быстро успокоилась: подождет Рат, не переломится. А беситься будет — его проблемы. Она же пока отчет напишет.
Обед давно закончился, но на станции было по-прежнему многолюдно. Школьники, только что вернувшиеся с Академической, повысыпали на платформу: их час, законный перерыв между учебой и работой, когда можно вспомнить, что они пока еще дети. Час детства. Потом все, кроме самых маленьких, разойдутся по своим участкам, и оно закончится. Зато вечером, вернувшись вместе с взрослыми к ужину, они будут важничать, хвастаться друг перед другом выполненной работой, но даже не досидят до общестанционного отбоя, разбредутся по своим каморкам. Спать. Останутся лишь самые стойкие, те, кто уже невеститься — женихаться начал… Для всех это — нормальная жизнь, другой они не знали. И ведь даже сачкануть никому в голову не приходит! Призрак «Дачи» — вот он, рядом. Поэтому все игры, беготня и хулиганство — только сейчас, пока есть для этого возможность…
— Маришка, с тобой чего?
Девчонка сидела у входа в туннель прямо на бетонном полу и тихо всхлипывала. Такого в жизни не бывало! Обычно она сама кого хочешь до слез доведет. Кристи присела перед ней на корточки.
— Ну чего ты? Болит что? Или обидели?
— Наташка обзывается.
Наташкой звали вечную Маришкину соперницу. В отличие от нее, та была хорошенькой, с миловидным ангелоподобным личиком и белокурыми, чуть вьющимися волосиками. Кристи ее не любила. Правда, знала она про нее лишь по Маринкиным рассказам, из которых следовало, что та девчонке почему-то завидовала и делала всяческие пакости, за что бывала нещадно луплена. Маринка потом тоже свое получала, но уже от матери, а это не так обидно. Кристи словами Маринку никогда не поддерживала, но была на ее стороне. Почему-то она ей верила. Наверное, из-за того, что достаточно хорошо знала Аллу, Наташкину мать, вздорную и заносчивую особу.
И, вот теперь Маринку задели, да так, что она не бросилась с кулаками на свою обидчицу, а спряталась тут, чтобы выплакаться.
— Рассказывай, что она тебе такого наговорила.
— Она меня, — Маринка зашлась в рыданиях, — она меня… Про… Проституткой назвала. Потаскушко-ой…
Ничего себе!
— Ну назвала, подумаешь. Дала бы ей пинка, и дело с концом.
— Она сказала, что меня замуж никто не возьмет. Я каркодилица и дура. И я пойду в проститутки.
Вот тут какие дела… Это уже наверняка Аллочка язычком своим поганеньким поработала. Вот стерва!