Свинцовый хеппи-энд

– Ты что?
– пробормотал насмерть перепуганный противник.

– Хороша водичка в Днепре? Хорошо поплавал?
– спросил, зловеще улыбаясь, Кузьмичев.

– Нормальная водичка, - процедил тот, дыша Кузьмичеву в лицо водочным перегаром...
– А что тебе Днепр-то? Ты кто такой, не пойму, - пытался он вглядеться в лицо Кузьмичева.
– Лицо вроде бы знакомое.

– Ничего, скоро поймешь, - обнадежил его Кузьмичев.
– Еще бы оно тебе не было знакомо. А как чувствует себя твоя любовница?

– Нормально чувствует. Пусти, ты что?

Кузьмичев крепко прижал его к земле, и тот истошно закричал.

– Молчи, собака, молчи, - прошипел Кузьмичев и зажал ему рукой рот.

– Ну что, узнал, наконец?
– спросил Кузьмичев, отрывая руку от его рта.

– Павел Дорофеевич?
– с удивлением прошептал Виктор.
– Вы же...

– Узнал, собака, узнал... Ну вот и славно. Живой я, живой, не мерещится тебе. Поплавал ты в Днепре, поплавай же теперь в своей крови, - сказал Кузьмичев и острым, как бритва, лезвием полоснул по его горлу.

Оставляя за собой трупы людей, мешающих ему, он не мог себе представить, насколько это трудно своими руками лишить человека жизни. И все же он сумел перешагнуть через этот предел. Враг издал приглушенный стон, потом захрипел, несколько раз дернулся и затих. Кузьмичев встал, дрожащей от волнения рукой вытащил из кармана платок, вытер им кровь с ножа и отправился к Галине. Через несколько метров он, однако, остановился, припомнил совершившуюся только что расправу, и его начало бешено рвать. Но он сумел взять себя в руки и продолжить свой путь.

Открыл калитку и вошел во двор. Собака узнала его и стала к нему ласкаться. Он погладил ее и прошел в дом. И в этот момент на душе у него стало очень славно, он начал испытывать настоящий подъем.

– Ну как?
– спросила Жанна, когда он с блуждающей улыбкой на тонких губах вошел в ее квартиру.

Кузьмичев не ответил, только многозначительно поднял вверх большой палец.

– Неужели?!
– испуганно спросила Жанна.

– А ты как думала?
– хвастливо улыбнулся Кузьмичев.
– Думала, я умею только прятаться за чужими спинами? На старости лет и на такое оказался способен. Давай поужинаем, есть очень хочется. И выпьем за удачу.

– А...
– продолжала стоять перед ним с перепуганным лицом Жанна.
– А она?

– А она еще немножко подождет, - процедил Кузьмичев.
– И помучается. Не заслужила эта сучонка быстрой смерти. Пусть выпьет свою чашу по капельке до самого донышка.

– Но она же может...

– Я ничего не боюсь. Я видел и ее, и ребенка. Я говорил с ней. Она ничего не сделает, она парализована страхом.

– А ты... ты... Не ожидала я от тебя, честно говоря, - с некой смесью ужаса и восхищения произнесла Жанна.

Кузьмичев уселся в кресло и вытащил из кармана бумажник.

– Вот и денежками в придачу разжился, - улыбнулся он.
– Целых пятьсот долларов и еще тысяча рублей... Жаль документов при нем не оказалось.

– А зачем тебе его документы?

– Так, для ясности, приятно держать в руках паспорт своего врага. Впрочем, мне и так приятно. Ты представляешь, перед смертью он узнал меня. Узнал, хоть там было и темно. Ну что, Жанна, - улыбнулся он, - налей-ка нам по рюмочке своего фирменного коньячка. Есть за что выпить. А что ты так побледнела? Тебе страшно?

– Страшно, - честно призналась Жанна.

– А ты не бойся, ничего не бойся. Со мной не пропадешь, - продолжал бахвалиться Кузьмичев.
– Если бы ты знала, как это приятно перерезать острым ножичком горло своему врагу. Никогда в жизни не испытывал такого кайфа.

Продолжая глядеть на него с испугом и недоумением, Жанна поставила на стол бутылку коньяка.

– Тебе стакан?
– спросила она.

– Давай стакан!

Он снова залпом выпил стакан коньяка и расхохотался скрипучим, неприятным смехом.

– Ох, кайф! Он так истошно закричал, а потом его парализовал страх. Он узнал меня, узнал! По имени назвал. И все, я сделал это!
– взмахнул рукой он. А ведь он намного моложе меня. Ему нет и тридцати. Так-то вот. Я жив, а его нет. Он либо в морге, либо так и валяется там на обледенелой до-I роге. Как я ему - чик, и все, чик, и все...

– Ты бы уж не говорил об этом, - нахмурилась Жанна. От его скрипучего смеха и зловещего волчьего оскала ей стало не по себе. Он вообще в эту ночь производил впечатление человека безумного. Красные пятна на щеках, звериный оскал, горящие глаза, беспрерывный поток хвастливой речи, гнусный отвратительный смех...

– А почему же не говорить?
– в упор поглядел на нее Кузьмичев.
– Я для чего все это сделал? Чтобы говорить об этом, чтобы гордиться этим. Пусть знают, ублюдки, на кого они подняли свой свинячий хвост. Впрочем, ладно, пойду приму ванну. А потом поужинаем.

Он пошел в ванную, а Жанна осталась сидеть перед откупоренной бутылкой. Ей было страшно и гнусно. В эту ночь Кузьмичев предстал перед ней в несколько иной ипостаси - без маски и ширмы, во всей своей красе. Таким он ей вовсе не нравился, вызывал ужас и брезгливость. Ей захотелось поскорее избавиться от его присутствия, вернуться к своим обычным делам, которые она несколько запустила в связи с его неожиданным появлением на ее горизонте.

Вышел Кузьмичев из ванной красный, распаренный и совершенно спокойный.

– Я тут болтал лишнее, - произнес он и поцеловал ее.
– Извини. Сама понимаешь, такое пережить не каждому дано. И не так просто это дается. Я не хочу есть, пойдем спать, - добавил он, нежно поднимая ее.

В эту ночь Павел Дорофеевич был еще более яростен и любвеобилен, и Жанна вновь прониклась к нему самыми нежными чувствами. Следующим днем было воскресенье.

– У меня сегодня тяжелый день, -. произнесла грудным голосом Жанна.
– Сам знаешь. Надо ехать... туда...

– Езжай, - улыбнулся Кузьмичев.

– А что будешь делать ты?

– Найду, что делать. Я ведь приехал сюда не для того, чтобы отдыхать. Только мои дела начинаются гораздо позднее. А днем отосплюсь, телевизор посмотрю, почитаю. У тебя, я гляжу, неплохая библиотека... Честно говоря, давно не было времени почитать.

– А что ты любишь читать?
– с удивлением спросила Жанна. Ей почему-то трудновато было представить себе Кузьмичева с книгой в руках, несмотря на то что она его в свое время знала как кандидата педагогических наук.