Свитки Серафима

Купец и Василинка смотрели сверху. Невеста размазывала слёзы по красным щекам, носом шмыгала.

— В дом иди! — сердито прикрикнул на неё Василий. — Готовься к свадьбе. Через два дня настоящей женой станешь.

Убежала она. Слышно было, как дверь в дом хлопнула. Ничего не понимал Степан. В голове только одно билось мыслью — завтра обоз едет в Троицкий монастырь. Там ему быть и идти по выбранному пути.

— Как же ты мог?! Как? — сокрушался купец Василий. — Доверял тебе. Сыном мне стал. Где же совесть твоя?

— Не знаю, в чём моя вина, батюшка, — юноша искренне недоумевал.

— В чём?! Дочка всё рассказала! А тебе, волчонок, я боле не отец.

И Степану подумалось, что исполнила Василинка угрозу пожаловаться отцу, чтобы удержать жениха.

— Не могу я остаться. — Он опустил голову. — Сгорю я тут. Не принесу счастья вашему дому. Найдёт ещё Василинка хорошего мужа.

— Делов натворил и бежать? — зарычал Василий. — И денежки мои прихватить?! Нет уж! Кто ж её возьмёт порченную?! Смоешь позор с Василинки женитьбой.

— Какой позор? Какие деньги? — Вскинувшись, Степан уцепился непонимающим, но жадным взглядом за образ купца. — Почему?!

— Смотрю, врать ты мастак, — устало ответил Василий. — А я думал — человек. Злое семя. Не знаю, как терпеть тебя в доме теперь. Ладно, построим вам отдельный двор с избой. Там жить будете.

— Я не понимаю… — больше о монастыре продолжал думать Степан, чем о странной несправедливости и словах купца.

Казалось, что никак не отпустит его ужасный сон, где всё происходит по чужой воле.

— Дочку мою, как бесчестить понимал? Приехал с ярмарки, подарков вам привёз. Смотрю, Василинка в слезах бьётся. Говорит, сбежал ты с деньгами из лавки; совратил, пока хозяина в доме не было, — купец Василий с силой потянул себя за бороду, подавив стон.

Сжал зубы Степан крепко, понял — оговорила его невеста. Точно серпом по груди полоснуло, добравшись до сердца. Разом всю горькую жалость к Василисе и любовь вышибло. Немедленно простил он неразумную, но освободился от последнего, что связывало с домом купца.

— Господь видит, что нет моей вины, — спокойно ответил он.

— Что ж, по-твоему, дочь моя лжёт?! — Гнев Василия вспыхнул с новой силой. — Не учил я её такому. И выручка за последний месяц пропала.

— Не брал. — Степан с сочувствием смотрел на того, кто так много ему дал, стал родным. — Без вины осуждаешь меня.

— Свадьба через два дня, — плюнул в сторону купец, не веря словам юноши, закрыл на запор вход в погреб.

21

Ноги Алексея ощутили мягкость темно-зелёного паласа. Невольно засмущавшись из-за уличной обуви, историк потоптался на месте, от двери рассматривая стеклянные ящички, где хранились пожелтевшие от старости книги. Все они лежали перед посетителями раскрытые, обнажая частичку своей тайны.

Он заставил себя медленно продвигаться между экспонатами, сдерживая странный и непривычный трепет. Сам дух этой не слишком большой комнаты требовал уважения и преклонения. И Алексей полностью отдался настроению, скользя взглядом по рукописным древностям, потрёпанным дневникам или чернильным наброскам, по выцветшим фотографиям.

Один стенд буквально остановил историка, заставив запнуться. Два портрета в тонких самодельных рамках были представлены старыми фото. Мужчина на первом снимке неуловимо напомнил ему деда Михаила. Походил он и на самого Алексея, если бы тому вздумалось нарядиться в одежду зажиточного горожанина начала двадцатого века. Мелкая надпись, выведенная красивым ажурным почерком, сообщала, что это «Доктор Лукашов». Не ошибся, верно узнал родственника.

Второй портрет Алексей разглядывал чуть ли не дольше изображения собственного предка. Аккуратно уложенные седые волосы, слишком нежное для мужчины лицо со сладкой улыбкой и добротный сюртук самого лучшего кроя — образ Казимира Смурова точно сошёл именно с этой фотографии. Не хватало только кота рядом. Подпись к картинке полностью соответствовала ожидаемому. Тот самый промышленник Смуров во всей красе. В современности к фамилии прибавилась вторая, насколько помнил Алексей. Теперешний Казимир представился гостю города Смуровым-Залеским. Историк повёл плечами, будто холодным ветром толкнуло в спину.

Застеклённый ящичек у стены оказался не менее интересным. Склонившись, Алексей тщательно изучил заверенные дарственные от промышленника Смурова и доктора Лукашова. Две семьи, имевшие в городе статус и влияние, отдавали коллекции книг в общественное пользование.

Известный факт не внёс ничего нового в раздумья Алексея. Рядом с бумагами, раскрытыми лежали две обветшалые книги. Многие страницы давно осыпались, чернила выцвели. Рисунок, напоминающий гравюру, но, вероятно, выполненный от руки, почти стёрся.

Не понимая почему, Алексей огляделся по сторонам, убедился, что по-прежнему один в комнате. Только тогда, он вернулся к изображению двух кое-как намалёванных фигур.

Меньшая, с детскими чертами была обращена лицом к высокой, облачённой в накидку или рясу. Взрослый был безлик. Укрытый за капюшоном, он протягивал руки к маленькой фигурке ребёнка. Такое положение показалось Алексею странным, непонятным. Что пытались изобразить в рисунке? Какой смысл он имеет?

Вторая часть разворота содержала дневниковые записи, в основном бытового характера, или медицинские заметки. Алексей долго плутал среди витиеватого почерка и старого стиля, складывая фразы. Среди прочего он прочёл:

«11 апреля…невозможно допустить, чтобы обе ценности оказались в руках…(густо зачёркнуто, будто писавший испугался слов, рождённых собственным пером)… знаю, что свитки уже у него…(размытое водой пятно чернил)… призвать и получить дар времени, значит, город полностью подчинится… если бы найти, где он скрывает письмена… Я долго не верил, что такое возможно, но он это делает, обещая и другим вечность. Считает, что призванный, тот, кто раздаёт дары, сделает его сильнее. Эта дьявольщина пугает всякого истинно верующего. Часто меня посещала мысль сжечь, уничтожить наследие предка. Лука Богомаз оставил потомкам тяжёлую ношу. Опасную… Я не желал бы знать, но исследовательский интерес…»

Строчка резко обрывалась внизу страницы, словно нечто отвлекло доктора Лукашова от дневника. Насколько Алексей понимал, прикинув по датам, что от руки неизвестного убийцы погиб не автор заметок, а скорее его сын. Дед Михаил покинул городок ребёнком перед самой войной. Не увезла ли осиротевшая семья с собой нечто ценное?

Прислушиваясь к звукам, пытаясь уловить шаги, Алексей вздрогнул, когда поблизости хлопнула дверь. В наступившей тишине он слышал своё дыхание и стук сердца.

Примешивались и другие чуть различимые звуки. Неопределённый шелест и урчание прошлись по натянутым нервам. Торопливо историк переписал в блокнот только что прочитанное. Дело запуталось окончательно. Алексей тонул в тайнах городка.