Свобода

Принесли еще один сверток. Андрюха не выдал, что ему известно содержимое. Он переменил тактику: не отказывался в лоб, а упирал на то, что в Люберцах подолгу не бывает, часто и вовсе уезжает из Москвы - и потому в хранители не годится. Ему мягко, с прибаутками, посоветовали не забывать, что с него причитается. Вроде бы и не давили, вроде бы все по-дружески. Пусть, разрешили, живет где хочет. Им без разницы. Только чтоб сообщал, как его найти. Вызовут, когда понадобится. Им важно, чтобы кое-какое добро - ну, ты понимаешь...
– отлежалось некоторое время в надежном месте. А уж какое именно время - это смотря по обстоятельствам. Соберется совсем из города - должен загодя предупредить. А они покумекают, что к чему.

Андрюха рассудил: грех не воспользоваться той свободой, которую они ему предоставили. Чем дальше, хотя бы в географическом плане, он будет от них держаться, тем меньше вероятность, что к нему обратятся за новыми услугами. Да и его домашних характерные манеры визитеров и ненароком подслушанные телефонные разговоры могли подтолкнуть к нежелательным верным - выводам. Андрюха зарыл нечистое золото в самом дальнем углу забитого отслужившими вещами стенного шкафа. И спешно переселился по адресу весьма кстати вспыхнувшей любви. Расчет, в общем, оправдался.

Пока что ничем его больше не грузили и связались с ним всего однажды явно проверяли, там ли он, где указал, и не задумал ли намылить лыжи.

Однако жил Андрюха по-прежнему как на иголках, и мысль о спрятанных дома ворованных драгоценностях не покидала его. Избавляться от них было тем более необходимо, что близилась пора выезда в поля. Предлог вполне весомый, чтобы поторопить хозяев, - только все равно первым делом поднимался бы денежный вопрос.

Но денег так и не привалило, и нигде не удавалось перезанять. Он ждал до последнего.

Пока не стал снова слышен комариный зуд безысходности. А финт против нее был у Андрюхи отработан до автоматизма. В конторе настаивали, чтобы он отправился с передовой партией - на рекогносцировку. Понемногу просыпалась привычная надежда, что до осени все как-нибудь само собой рассосется - как у беременной гимназистки (Андрюхино выраженьице). Люберецкие знакомцы и возможные от них неприятности теперь, с удаления, виделись уже не столь опасными... И когда наконец позвонили опять, злой женский голос ответил, что чертов геолог неделя как выкатился в свою чертову экспедицию. Спросили, не оставил ли чего передать. Вот еще! Не хватало ей возиться с его вонючим барахлом! Спросили, скоро ли вернется. Не скоро. И не сюда это точно...

Поверили - убедила подлинность интонаций. Но настырный Андрюха все-таки проведал ее по возвращении: слова, полагал, словами, но женщину, которую уломал раз, всегда уломаешь и другой: старый конь борозды не испортит. Узнал про давний звонок, выяснил, что нагретая им половина кровати отнюдь не пустует, и напоследок учинил мордобитие. Рассказывал:

– Представляешь, из-за спины у нее вот такой, во, - обозначил рукой не выше табуретки, - появился и давай мне доказывать, что я здесь лишний. Причем не просто так - с угрозами! Ну что - терпеть?..

Я поинтересовался, куда же он дел это криминальное сокровище. "Рыжье" так ведь зовется золото у вас, уркаганов?

– Куда, куда... В землю. Сковырнул плиту в гараже, выкопал бункерок... Чего ты ржешь-то? Мне главное из квартиры было убрать. А там его никакой искатель не покажет. Плита угловая, рядом стальная опора врыта, двутавр...

– Андрюха!
– сказал я.
– Мне еще семи лет не исполнилось, когда умирала моя прабабка. Но она сочла меня достойным и завещала семейную мудрость. Не пей в подворотне. Не носи малиновых жилетов. Не женись на еврейках. И не бери взаймы больше червонца.

– И ты, - осклабился Андрюха, - будешь утверждать, что никогда не пил в подворотне?

– Только с тобой. И только в минуты отчаяния. Или счастья.

– Да, это не считается, - сказал, подумав, Андрюха и снова защелкал затвором.

И тут меня посетила нехорошая догадка.

– Так ты зачем, - почти закричал я, кивая на ящик, - это сюда приволок, а?! Ты что - оборону здесь собрался держать?

Андрюха сделал большие глаза и покрутил у виска пальцем:

– Я же объяснил, параноик: это ненадолго! Тебе мешает?

Я признался, что мне не дает покоя тень участкового.

– А что ему тут делать?

– Ну мало ли... Соседи чего-нибудь накапают.

– Не накапают, ладно, - сказал Андрюха.
– Тихо-тихо будем себя вести. Какая оборона, спятил? От кого? Как они на меня выйдут?

– Ты же меня нашел...

– Сравнил! У нас сферы общения пересекаются. А тем обо мне вообще ничего не ведомо.

Я усмехнулся: "сферы"! Нет, не развеяла Андрюхина логика моей внезапной тревоги.

Фактор случайности нельзя недооценивать. Дорого обойдется.

– Но теперь ты должен что-то предпринять, - сказал я.
– Не век же прятаться.

Андрюха пожал плечами:

– Да это не страшно... Я вот за родителей боюсь. Я когда уехал весной, у них справки наводили. Мать сказала, что раньше октября меня не будет. До октября и не возникали.

Потом так, захаживали, спрашивали - изредка. А сейчас - в неделю дважды, как штык. Собрались, наверное, сдавать погремушки, кончился карантин - зашевелились!

Мать им отвечает, что я застрял в экспедиции, не ясно еще на сколько. Требует правды от меня - что происходит. Говорит, они все грубее и грубее... Какие у этих друзей тараканы в мозгах, кто поймет?! Трезвонят в дверь в одиннадцать вечера. Телефон еще можно отключить, но звонок-то не отрежешь. А у нас бабушка живет. Дед в санатории - она у нас. Ее если какой шум разбудит - все, не спит до утра.

План спасения бабушки рождался в муках. То есть мне он сразу казался очевидным и единственно осуществимым. Однако уговорить Андрюху, предпочитавшего проекты пускай фантастические, но щадящие его гордость, удалось только к середине ночи - похоже, он просто устал спорить. Постановили так: не откладывая, прямо завтра, он забирает мои доллары и везет в Люберцы. Там сочиняет легенду по поводу своего исчезновения: не успел сообщить, потому что потерял телефон однокашника, а отослали буквально в один день, правительственное задание, военная дисциплина (вряд ли кто из люберецкой шпаны сподобился поработать в геологической партии и уловит заключенный здесь абсурдистский юмор), никаких отказов, никаких проволочек...
– короче, в этом не мне его наставлять. Признается, что отдать в состоянии лишь половину долга, но все, доверенное ему, готов вернуть в целости и сохранности. Под горячую руку скорее всего получает в зубы. Но вопрос об окончательной расплате старается перевести из плана физических воздействий в плоскость финансовых отношений. Положеньице у него не ахти, но кое-какие козыри все же имеются. Во-первых, он должен настаивать, что свертков не открывал. Во-вторых - если они сами упомянут золото, - что кольца и цепочки - еще не чистые деньги и штрафные санкции за просрочку сюда не распространяются. Ну и в-третьих: раз ничего не пропало - значит, он все-таки исполнил, что от него хотели. Не без накладок, да, - так он и талдычил им с самого начала, что накладки очень даже возможны. Другими словами, успех зависит от того, сумеет ли он талантливо изобразить дурака. Следует сыграть полное, слегка дебильное простодушие и тем подать Андрюхино явление озлобленному на него народу в комическом ключе. Буде они окажутся способны рассмотреть смешное в ситуации - волей-неволей перейдут на человеческий уровень, где уже есть место диалогу, пускай и с позиций силы. Андрюха, со своей стороны, принимает любые условия, если они не носят откровенно издевательского характера. А дальше уединяется и размышляет, покуда дым из ушей не повалит, как станет добывать необходимые суммы - причем путем надежным и безопасным.

– Хорошо бы, - сказал я, - до тебя дошла одна несложная мысль. Эти деньги - все, чем я располагаю. И они мне нужны. Лафа с квартирой - не навсегда. Скоро закончится.

Он ответил, что долго думать ему ни к чему. На подходе многообещающие гешефты.

Потом, его сослуживец - бывший прапорщик - предложил симпатичную идею. У Андрюхиных родителей есть видеомагнитофон. У прапорщика - машина и масса армейских связей. Можно разъезжать по частям московского гарнизона, окормляя воинов фильмами про ковбоев, а офицеров - датской порнографией. Так что мне нечего волноваться. Даже если Андрюхе завтра выставят процентов двести, через пару месяцев он всех ублаготворит - и там, и тут. Протянем ведь пару месяцев? Я прекрасно знал цену Андрюхиным прогнозам и для верности помножил этот срок на два. Выходило критично. Но на полтора в самый раз, к прибытию хозяина.