Свобода

Я взял в палатке кофе, взял банку югославской ветчины. И себе чекушку: посидеть еще на кухне, когда мои влюбленные уснут. Заморосил дождь, чуть ли не первый нынешней весной, пригрозил ливнем (так новорожденный ужонок, пугая присунувшихся к нему любопытных мальчишек, кидается во все стороны и страшно разевает пасть, притворяясь гадюкой) но через пять минут перестал. Я боялся нагрянуть раньше времени и по пути обратно делал лишние крюки. Тяжелая ветчина оттягивала карман и стучала в печень. Я перекурил в песочнице, покачался на детских качелях. К дому попал с тыла и огибал его по асфальтовой дорожке под самыми окнами.

И тут сзади кто-то окликнул меня:

– Эй!

Из углового окна, всклоченный, в майке, свесился по пояс долларовый сосед.

– Я смотрю, ты круги закладываешь...
– Он покрутил пятерней возле уха.
– Мысли? Покоя не дают?

– Мешаю чем-нибудь?

– Чем ты можешь мешать? Наоборот.
– Он на мгновение пропал, вынырнул опять и показал мне непочатую узкую бутылку "Белого аиста". Присоединиться не желаешь?

Я пожал плечами.

– С удовольствием. Открывай дверь...

– Не, погоди. У меня там жена спит в комнате. Она нервная. Услышит замок - вскочит.

– Не понял, - сказал я.
– Тогда не пойду...

– Трубу видишь?

Кусок чугунной трубы стоял прислоненный в нужном месте к стене. Судя по всему, соседу уже доводилось им сегодня пользоваться. Я хмыкнул, поддернул штанины и полез.

Кухня точно такая же, только почище и холодильник посовременнее. Оклеена обоями под изразцы. На холодильнике двухкассетный магнитофон тихонько воспроизводил "Дип перпл". Сосед отправил в раковину немытые тарелки. Стакан с остатками красного вина опрокинул в горшок, под корень воскового дерева. Потом пошуровал в шкафчиках и вынул для меня пиалу.

– Нет рюмки. Тоже в комнате. Сгодится?

Я выложил ветчину на стол.

– Тебе, - спросил он, орудуя консервным ножом, - квартира не нужна?

– Нужна. То есть в каком смысле?

– Купи мою.

Я засмеялся.

– Ясно, - сказал сосед.
– Ну, вздрогнем.

Вздрогнули. Закусили. И он разговорился:

– Вчера утром ответ получили в посольстве. Все, положительное решение... Так-то вот. Значит, не позднее августа - фьють...

– В Америку?

– Ну да! Америка пустит, жди! Сперва попробовали в Германию бесполезно. Что остается русскому человеку? Палестины...

– Анкета позволяет?

– У жены. У нее родственники в Хайфе. Магазин имеют, канцелярские принадлежности. Сик транзит глория мунди - буду ластики продавать. Нет, ты вообрази: она достаточно еврейка, чтобы жить в Израиле, и недостаточно - в Германии!

Гитлер в гробу ворочается!

Он плеснул себе в стакан воды из чайника.

– Ребенок у нас - аллергик. В школу здешнюю вряд ли вообще сможет ходить.

Краску понюхает или там пыли наглотается - уже дышать тяжело. К тому же он "р" не выговаривает. Да его заклюют! Он отпор никому не способен дать сразу спазм, он пугается, паника, чуть не обморок... Жена говорит: мы обязаны обеспечить ему нормальную среду и медицину... Мы должны знать, что он в безопасности. Говорит, устала думать, что будет момент - и она не сумеет его защитить... Тебе сколько лет?

Я назвал сколько.

– А мне - почти сорок. У меня был бизнес, когда здесь и слова такого не слыхали. И я ни разу не сел. Нюх, стало быть, на месте. Я тебе вот что скажу...
– Вдруг он грузно навалился на стол, выдав, что принял уже и до меня немало, хотя отлично держится.
– Я тебе скажу: она права. Вся эта нынешняя мельтешня, демократия, развал системы - сплошное фуфло. С виду только что-то подвинулось. В этой стране слишком многие как не сомневались, так и не сомневаются, что им положено забраться тебе на хребет и погонять-командовать. Никто их не тронул. А тронут - новые народятся, земля рожает.

Дай срок - они еще учинят баню.

Я признался, что у меня нет интереса различать политические силы и их противостояния.

Естественно, одно - предпочтительнее, другое - недопустимо; я, пожалуй, мог бы даже прилепиться к кому-нибудь - от противного. Но цели, которые они заявляют, я не способен считать своими. Потому что не верю в возможность общих решений. И тогда за любыми их словесами - ничего, пустота. По-моему, перед каждым свое пространство, свое время - свое огромное поле, которое следует пересечь, чем-то жертвуя и чем-то не поступаясь. А вот чем - все равно придется всякий раз определять заново. В том-то весь и фокус...

Впрочем, мы в разных категориях. Ему есть о ком заботиться, за кого отвечать. А я - что: меня не зацепишь, нищим пожар не страшен. Если оправдаются его прогнозы - пережду, вывернусь.

– Детский лепет.
– Он потянулся за коньяком.
– У человека всегда есть что отобрать. Понадобишься для кайла с лопатой. Или под ружье.

Коридор оставался у меня за спиной, и я не заметил, как на кухню вошла женщина в халате с драконами поверх голубой ночной рубашки. Она убавила звук магнитофона до нуля, достала из холодильника тюбик с кремом и выдавила себе на ладони. Сказала без раздражения, но твердо:

– Шесть утра. Вали отсюда.

– Через окно?

– Через дверь.

Я встал. Она выглядела моложе мужа, на щеке еще держался рубец от подушки.

Сосед развел руками:

– Сейчас не буду с ней лаяться, ладно? Ты бутылку забирай, если хочешь...

Ключ в замке я поворачивал осторожно, как вор. Но это была напрасная деликатность: инженер с архивисткой проводили время иначе, чем я предполагал. В полутемной комнате, поймав неожиданную на радио трехдольную музыку, они вальсировали - и завороженно улыбались друг другу. Не видели меня. Не видели других глаз, с истомой и восхищением следивших за ними сквозь неплотно сомкнутые занавески.

Вытянув цыплячью шею, ухватившись за цинковый подоконник, прижималась с той стороны к стеклу сумасшедшая дочка дворника.

Бутов Михаил Владимирович родился в 1964 году в Москве. Окончил Московский электротехнический институт связи. С 1992 года публикует рассказы, повести, статьи и рецензии в журналах "Новый мир", "Знамя", "Октябрь", "Дружба народов" и др. В 1994 году вышла в свет книга "Изваяние Пана". "Свобода" - первый роман писателя.