Свобода

— Потом мы сможем поехать куда угодно, — сказал Джоуи. — Как только я получу деньги, то повезу тебя куда захочешь.

— Мне было бы достаточно всего лишь жить с тобой и просыпаться в одной постели.

— Знаю, знаю. Да, это прекрасно, но сейчас я кручусь как белка в колесе, и вряд ли бы тебе было весело на меня смотреть.

— Вовсе не обязательно, чтоб ты меня развлекал.

— Поговорим, когда я вернусь, ладно? Обещаю.

На заднем плане, в трубке, послышался вопль маленького ребенка. Джоуи знал, что это дочка Кэрол, но все равно занервничал. Он видел жену лишь раз с августа месяца, в Шарлотсвилле, во время Дня благодарения. Рождество (еще один больной вопрос) он провел, перевозя вещи из Шарлотсвилла в Александрию и периодически заглядывая в Джорджтаун к родителям. Он сказал Конни, что работает над правительственным контрактом, но на самом деле тянул время, смотря футбол, болтая с Дженной по телефону и чувствуя себя обреченным. Конни, возможно, в конце концов добилась бы разрешения приехать, если бы не заболела гриппом. Джоуи было горько слышать ее слабый голос и сознавать, что он не может сейчас сидеть у постели Конни, хотя она его жена. Вместо этого ему пришлось поехать в Польшу. После трех изнурительных дней в Лодзи и Варшаве в компании американца, который легко общался по-польски с официантами, но впадал в жесткую зависимость электронного переводчика, когда приходилось иметь дело с несговорчивыми славянскими бизнесменами, Джоуи так измучился и разволновался, что несколько недель по возвращении был не в состоянии сосредоточиться на делах дольше пяти минут. Теперь все зависело от Парагвая. И куда приятнее было думать о том, что ему предстоит делить постель с Дженной, чем о самой командировке.

— Ты носишь кольцо? — поинтересовалась Конни.

— Э… нет, — ответил Джоуи, прежде чем успел задуматься. — Оно лежит в кармане.

— Хм.

— Но сейчас я его надену, — сказал он, дотянувшись до тумбочки, где лежало кольцо. Тумбочкой служила обычная картонная коробка. — Оно так легко надевается, просто супер.

— А мое всегда на месте, — сказала Конни. — Мне нравится его носить. Когда я выхожу из своей комнаты, то обычно надеваю его на правую руку, но иногда забываю.

— Не забывай. Это нехорошо.

— Все в порядке, милый. Кэрол таких вещей просто не замечает. Она даже не смотрит на меня. Мы друг другу неприятны.

— Тем не менее нужно быть осторожными.

— Не знаю…

— Подожди еще немного, — попросил Джоуи. — Пока я не скажу родителям. Тогда ты сможешь постоянно носить кольцо. То есть мы оба будем носить их постоянно. Я это имел в виду.

На сей раз молчание, воцарившееся в трубке, было особенно тяжким и грустным. Он понимал, что необходимость держать их брак в тайне убивает Конни, и надеялся, что со временем будет не так страшно признаться родителям, но по мере того как шло время, становилось все страшнее. Он попытался надеть кольцо на палец, но оно застряло на последнем суставе. Джоуи купил его в спешке — в августе, в Нью-Йорке, — и оно было мало. Тогда он сунул кольцо в рот и потрогал языком, словно был внутри Конни, и у него слегка поднялось настроение. Джоуи снова ощутил связь с ней и мысленно вернулся в август, осознав все безумие своего поступка. Он надел мокрое от слюны кольцо на палец.

— Скажи, как ты одета?

— Как обычно.

— А точнее?

— Ничего особенного.

— Конни, клянусь, что расскажу родителям, как только мне заплатят на работе. Я просто не хочу валить все в одну кучу. Этот чертов контракт из меня все соки выжимает, и больше я ни о чем не могу думать. Просто расскажи, что на тебе надето, ладно? Я хочу тебя представить.

— Одежда.

— Пожалуйста.

Но Конни начала плакать. Джоуи услышал тихий всхлип — минимум отчаяния, который она позволила себе выразить.

— Джоуи, — прошептала она. — Милый. Мне очень, очень жаль, но я больше так не могу.

— Еще немного, — попросил Джоуи. — Подожди хотя бы, пока я не вернусь из командировки.

— Не знаю, смогу ли я… Сделай что-нибудь прямо сейчас. Что-то крошечное… но настоящее. Чуть больше, чем ничего. Ты же знаешь, я не хочу усложнять ситуацию, но, может быть, расскажем хотя бы Кэрол? Пусть хотя бы кто-нибудь знает. Я возьму с нее обещание, что она никому не скажет.

— Кэрол расскажет соседям. Сама знаешь, что она болтушка.

— Нет, я заставлю ее поклясться.

— А потом кто-нибудь забудет поздравить ее с Рождеством, и она сболтнет моим родителям, — сердито сказал Джоуи, злясь не на Конни, а на то, что весь свет как будто сговорился против него. — А потом… а потом…

— Тогда чт о мне можно, если этого нельзя?

Интуиция, должно быть, подсказывала ей, что в пресловутой парагвайской командировке есть нечто двусмысленное. И Джоуи, несомненно, ощущал себя виноватым, хоть и не из-за Дженны. По его собственным моральным расчетам, женитьба позволяла ему напоследок воспользоваться сексуальной свободой, которую Конни даровала Джоуи давно и с тех пор не взяла свои слова обратно. Если они с Дженной сойдутся всерьез, впоследствии он уладит это. Но сейчас Джоуи не давала покоя разница между огромностью того, чем он владел (подписанный контракт, который должен был принести шестьсот тысяч, если в Парагвае все пройдет как следует, а также перспектива провести неделю за границей с самой красивой девушкой из всех, кого он видел), и ничтожностью того, что он мог сейчас предложить Конни. Вина была одним из импульсов, заставивших Джоуи жениться на ней, но теперь, пять месяцев спустя, он чувствовал себя ничуть не менее виноватым. Он стянул с пальца кольцо, нервно сунул его обратно в рот, сжал зубами… Золото оказалось на удивление твердым. А он-то думал, что это мягкий металл.

— Скажи мне что-нибудь хорошее, — потребовала Конни. — Что нас ожидает?

— Мы получим уйму денег, — сказал Джоуи, прижимая кольцо языком к зубам. — А потом поедем в какое-нибудь потрясающее место и отлично проведем время. У нас будет медовый месяц. Мы закончим учебу и откроем собственное дело. Все будет хорошо.

Молчание, которым Конни ответила на сей раз, было окрашено недоверием. Он и сам не верил своим словам. Он так панически боялся рассказать родителям о женитьбе и рисовал себе сцену разоблачения в таких ужасающих подробностях, что документ, который они с Конни подписали в августе, казался ему скорее свидетельством о смерти, чем подтверждением брака. Тупик. Кирпичная стена. Их отношения имели смысл лишь в тот момент, когда они находились вместе и могли, слившись воедино, создать собственный мир.

— Жаль, что тебя тут нет, — сказал он.

— Мне тоже.

— Ты вполне могла бы приехать на Рождество. Это я виноват…

— Да, и ты подхватил бы грипп.

— Подожди еще несколько недель. Клянусь, что искуплю свою вину.

— Не знаю, смогу ли я. Но постараюсь.

— Мне так жаль…

И ему действительно было жаль. Но одновременно Джоуи испытал невыразимое облегчение, когда она положила трубку. Мысли юноши вновь вернулись к Дженне. Он вытащил обручальное кольцо языком из-за щеки, намереваясь вытереть его и убрать, но сделал неловкое движение — и случайно проглотил его.

— Мать твою!..

Он чувствовал, как оно движется по пищеводу — нечто чужое и твердое, раздражающее мягкие ткани. Джоуи попытался отрыгнуть кольцо, но в результате оно проскочило дальше, так что он перестал его ощущать, — должно быть, оно смешалось с остатками здоровенного сэндвича, съеденного на ужин. Джоуи подбежал к кухонной раковине и сунул пальцы в рот. В последний раз его тошнило в раннем детстве, и рвотные позывы вдруг напомнили о том, как он этого боялся. Рвота казалась Джоуи сравнимой с насилием. Все равно что пустить себе пулю в голову. Джоуи не мог заставить себя сделать это. Он наклонился над раковиной с раскрытым ртом, надеясь, что содержимое желудка каким-то естественным образом выйдет наружу, без дополнительного принуждения, но, разумеется, тщетно.

— Твою мать!.. Трус!

Было без двадцати десять. В одиннадцать часов следующего утра ему предстояло лететь в Майами, и он никоим образом не мог сесть в самолет с кольцом в желудке. Джоуи нервно мерил шагами грязный бежевый ковер в гостиной, пока не решил обратиться к врачу. После быстрого поиска в сети выяснилось, что ближайшая клиника находится на Семинари-роуд.

Джоуи надел куртку и побежал по Ван-Дорн-стрит в надежде поймать такси, но вечер был холодный, и машин оказалось на удивление мало. У него лежало достаточно денег на счету, чтобы купить собственную машину, притом неплохую, но, поскольку часть этой суммы принадлежала Конни, а остальное представляло собой заем, взятый в банке под ее поручительство, Джоуи тратил деньги очень осторожно. Он вышел на проезжую часть, словно вознамерился привлечь внимание водителей, став мишенью, но такси не было.

Шагая к больнице, он обнаружил на телефоне недавнее сообщение от Дженны: «волнуюс. а ты?» — и ответил: «Очень». Джоуи достаточно было увидеть ее имя в списке входящих, чтобы ощутить несомненное сексуальное возбуждение. Конни оказывала на него совершенно иное воздействие — в последнее время, как правило, на те части тела, что находились выше пояса (живот, легкие, сердце), — но не менее интенсивное и настойчивое. Дженна восхищала Джоуи, точь-в-точь как большие суммы денег, как восхитительная возможность отказаться от всякой социальной ответственности и предаться непрерывному удовлетворению потребностей. Он отлично понимал, что Дженна — это плохой знак. Честно говоря, волновало его главным образом вот что: достаточно ли он сам по себе плохой знак, чтобы у него с ней все получилось.