Свободных мест нет
Шрифт:
– Товарищи! К нам сегодня приехал и сейчас выступит перед вами композитор Щелоков и певица… Как? – сунул он голову в двери соседней комнаты. – И певица Батулина. Похлопаем, товарищи.
Все захлопали. Из комнаты вышел седенький композитор, прошлепал к приготовленному стулу, сел. За ним вынесли огромный аккордеон и поставили ему на колени. Композитор набросил на плечи ремни, заерзал на стуле, прилаживаясь к аккордеону, и сказал:
– Здравствуйте! Вы, насколько я понимаю, цех строительный, строите, значит, что-нибудь здесь. Я вон вижу маляры сидят, верно? Во-от… А мы, значит, ездим к вам на завод, в цех, выступаем перед вами. Я, как вам объявили меня – композитор. Фамилия моя – Щелоков. Ну я не знаю, помните ли вы мою фамилию и знаете ли меня лично – вряд ли, но песни мои вы каждый наверняка слышали по радио и со сцены на концертах.
Вышла молоденькая певица, о чем-то посовещалась с композитором и спела несколько песен. Все стали вспоминать, где они слышали эти песни.
– А вот еще песня. Эту песню я написал к одному фильму, который вы все, наверное, смотрели. Ну, а то, что вы все слышали эту песню, я не сомневаюсь. Но кто ее написал, вы, конечно, не знали. Эту песню часто исполняют по радио и объявляют как народную. Вот, мол, народная песня – послушайте. Но у этой «народной» песни есть автор – композитор. Это я. Да, эту песню, а это кадриль, написал я, композитор Щелоков. Вы сами, а может, не сами, вы еще достаточно молоды для этого, а ваши отцы, матери, а может, и деды, танцевали эту кадриль и тоже думали, что ее написал народ. Но композитор, который написал эту кадриль, сидит вот перед вами, и вы его видите своими глазами. Мы сейчас исполним эту кадриль.
Кадриль исполнили. Певица складывала на груди руки и топала каблуками.
– Вот. Узнали? Ну, конечно, узнали – эта мелодия вам давно известна, только вы не знали, кто ее композитор. А теперь узнали. Вы часто слышите по радио, телевидению: «композитор», «композитор», слышите песни, которые он написал, но никогда не видите самого композитора. Наверное, думаете: «Интересно, что собой представляет этот композитор? Что еще за композитор такой?» Певцов вы видите на эстраде, а вот композиторов вы не видите, а только слышите о них. И вот вам представилась возможность увидеть живого композитора. «Живьем», так сказать. Теперь вы знаете, что собой представляет этот загадочный «композитор». А он такой же человек, как и все, только пишет музыку и песни. Или возьмет композитор какие-нибудь стихи, напишет к ним музыку, и вот стихи уже не просто стихи, а песня. И эту песню все поют и порой даже не знают, кто написал эту песню.
Певица спела еще несколько песен, а композитор Щелоков рассказывал, что все эти песни написал он, и что теперь его можно видеть перед собой, потому что раньше, наверное, никогда не видели. А напоследок сказал, чтоб они его все запомнили, потому что еще не раз будут слышать его песни, но теперь уже будут знать, кто их написал – их написал композитор Щелоков, который приезжал к ним на завод, в цех и выступал перед ними.
Композитору Щелокову похлопали. Композитор ушел в комнату со своим аккордеоном и с певицей.
Зрители спрыгивали с верстаков, надевали теплые насиженные ватники, громко переговаривались.
– Ну что? Послушали композитора Щелокова? Запомнили?
– Мда-а… Запомнили.
– А яколка-то, блин! Заколебал со своим «композитор Щелоков».
– Подумаешь, хрен выискался – композитор! А то мы композиторов не видели. Потихоньку расходились. Возле столярки стоял автобус, ждал композитора Щелокова.
– Ну вот, бабы, осталось работать часик – и по домам. Хорошо! Всегда бы так. В раздевалке встретила заспанная Тамарка:
– Вы чё так рано?
– Ни фига себе: рано!
Вяло бродили по раздевалке. В теплой столярке после обедов разморило – клонило ко сну; теперь зевали, лениво почесывались.
– Хватит спать, бабы, – потягиваясь, сказала бригадирша Люська. – Послушали композитора Щелокова – пошли работать. 1984 г.
Отпуск
Отпуск у Лидки выдался в феврале: ничего не поделаешь, график. Лидка стала ломать голову, что ей делать с таким
отпуском. Дома только прошлым летом была. Но ведь лето – это совсем другое дело! Лето – это грибы-ягоды, речка, солнце, подружки. И матери в огороде помочь надо. Если бы февраль был лето, Лидка, не раздумывая, снова бы домой поехала. Но февраль – зима, а зимой куда? В феврале дома слякоть, грязь; сиди дома и печи топи. Из-за них и не выйдешь никуда, пока мать с работы не придет.Бабы в малярке посоветовали: обратись к профоргу, он тебе путевочку куда-нибудь достанет. Чего тебе дома-то зимой делать? – с тоски помрешь.
Профорг Петров – полный, с виду добродушный дядечка, работал столяром на соседнем участке. Но в рабочей одежде, в фартуке его видели редко, чаще – в черном мешковатом потертом костюме, то куда-то спешащим по своим профкомовским делам, то откуда-то вернувшимся. От Петрова зависело, кому дать путевку, а кому нет. Но старые рабочие всё равно никаких путевок никогда не брали: летом в отпуск ездили с детьми к родителям в деревни, зимой сидели дома, готовили мужьям обеды, а мужчины отсыпались и пили водку. Только бессемейная молодежь клянчила у Петрова путевки в дома отдыха выходного дня: там было весело, можно было познакомиться и завести свои компании.
Лидка прошлой зимой ездила с девчонками из общежития в такой дом отдыха. Летом это был пионерский лагерь от их завода, а в остальное время отдыхали рабочие. Кормили хорошо, не то что в заводской столовой. В заводской столовке пообедаешь на полтора рубля, из-за стола встаешь – сыт, а через полчаса снова голодный, будто не обедал. А тут вроде то же самое: салат, первое, второе, компот, – а сытно и вкусно.
После завтрака брали в пункте проката лыжи и делали большой круг по лесу и через замерзшее озеро. Лидка вспоминала свой лес и свои зимы. Снегу вот только у них совсем мало, даже в лесу, и редкую зиму удавалось походить на лыжах. Раньше, когда Лидка еще в младших классах училась, зимы были гораздо холоднее, снежнее. Лидка очень любила зимние забавы. Лыжи любила, коньки. За поселком был пруд, зимой там устраивали каток и катались до позднего вечера. До чего было здорово! Порой матери приходили прямо туда, выуживали своих чад и тащили обедать. А теперь пруд не замерзает, лишь по краям покрывается тонкой корочкой. Местные ребятишки на коньках и стоять-то не умеют, и ни лыж, ни санок им даже не покупают. Скучно им там живется.
После ужина в столовой отодвигали к стенам столы и устраивали танцы под магнитофон. Девчонки доставали наряды, вытаскивали привезенные ради такого случая бигуди и щипцы для волос. Настроение у всех было приподнятое; бегали из комнаты в комнату просить что-нибудь очень нужное.
Лиду танцевать приглашали, а знакомств как-то не получалось. Во второй вечер к ней во время танца подсел одни. В темноте зала и не разберешь толком. Почти весь танец они проговорили, перекрикивая громкую музыку, а когда на следующий танец он пригласил Лиду и встал, Лидка увидела, что ее кавалер меньше ее ростом, неказист, да еще в таких обвислых штанах… Но уже неудобно было отказывать и пришлось протанцевать с ним танец, единственно желая, чтобы этого не заметили подружки. Но те, конечно, очень даже заметили и потом, уже в домике, беспардонно спрашивали:
– Ой, Лидка, что это с тобой за хахаль танцевал – меньше тебя? И такой старый – ему ж за тридцать. И в таких стремных штанах – ширинка аж до колен.
– У него там, наверное, до колен и есть, – хихикали другие.
– Это половой гигант. Лидочка, не связывайся с ним, – издевались третьи.
– Наоборот: повезло-то…
А пока, как только кончился танец, Лида, видя, что этот сморчок собирается продолжать знакомство, сказала: «я сейчас приду», а сама ушла. Танцевать ей расхотелось. Но сидеть в домике одной тоже было скучно, и она гуляла по пустынным ярко освещенным фонарями дорожкам, приятно поскрипывая морозным снежком. Было хорошо. На всю базу орал магнитофон из радиорубки:
Зайдите на цветы взглянуть —
Всего одна минута.
Приколет розу вам на грудь
Цветочница Анюта.
Лидка вполголоса подпевала магнитофону. Последнюю строчку путала и почему-то пела: «буфетчица Анюта».
И вот в такой дом отдыха выходного дня, где было хороша и весело, не так-то просто допроситься у Петрова путевки. Приговаривая свое неизменное «понимаешь ли» и часто моргая маленькими глазками на грушеобразной голове, он отвечал очередной просительнице: