Свободный Охотник
Шрифт:
Тогда-то я и пригласил его к себе в квартиру.
Мы сидели на кухне, обедали. Втроем — я, моя дочка и он. Легкий шок, вызванный его словами (и тем, как просто он их произнес), прошел. У меня было чуть времени поговорить, и вдруг появилось желание узнать все до конца. Дочь вела себя на удивление пристойно — не лезла с глупостями, дала нам возможность обменяться скупыми мужскими фразами. Паренек исправно отвечал на вопросы, а свои почему-то перестал задавать. Наверное, понял, что ошибся. Наверное, мечтал привести настоящего отца на похороны и переживал внутри себя неудачу.
Он явно надеялся, что здесь его поиски завершатся. Но, в самом деле, куда мне был второй ребенок, да еще такой, в высшей степени
Что касается его странной шутки про четыре пальца, то ситуация разъяснилась. Просто парень психанул (не у меня в гостях, а еще тогда, три месяца назад) и потребовал от матери, чтобы она рассказала про отца. Ну, хоть что-нибудь! И она рассказала ему — будто бы этот человек лишен указательного пальца на каждой из рук. Плюс к тому им была случайно подслушана фразочка из разговора матери с какой-то из ее подруг, когда те, сидя на кухне, трепались за жизнь. Подруга поинтересовалась (примерно такими словами): «И где ж теперь твой четырехпалый друг? Как он, что с ним?» Мать в ответ выругалась, и на том информация иссякла. Короче говоря, четыре пальца на руке — был один из признаков, по которым сирота надеялся распознать своего подлеца папашу. И грустно, и смешно. Досчитай от нуля до четырех — и твоя мечта сбудется…
Если честно, я не рискнул при дочери задавать по-настоящему важные вопросы. Маленькая стервочка обязательно доложила бы все моей жене, и вот тогда стали бы допрашивать уже меня. А я этого не люблю. Кто знает, что могло открыться, копни мы общими усилиями чуть глубже? Например, начни я выяснять точный возраст неожиданного гостя, дату его рождения и так далее. Впрочем, как звали его мать, я, само собой разумеется, выяснил первым делом — еще на лестнице. К счастью, прозвучавшая фамилия ничего для меня не значила — ни ее нынешняя, ни девичья. Эта женщина несколько раз была замужем, и полным списком фамилий мальчик, очевидно, не располагал. Имя также ничего мне не напомнило. Женские имена вообще имеют грустное свойство перепутываться — и те, которые мы обязаны помнить всегда, храня их в горячем сердце, и все прочие. Назойливые, но одинаково пустые женские имена присутствовали в моей стариковской голове всего лишь в качестве шума.
— Тебе надо мамину фотографию при себе иметь, — посоветовал я мальчику, — иначе ничего не добьешься…
Или возьмем его отчество. Если я правильно разобрался в их семейной истории, то мальчик получил свое отчество от предыдущего отчима. Спрашивается, причем здесь я? Ни при чем. Почему же я тогда всполошился, что же меня так зацепило? Что заставило взять его с собой на работу и продолжить расспросы на улице?
Вероятно, упоминание о Васильевском острове.
И еще — сложный многоступенчатый размен коммунальной квартиры.
Наконец, грехи молодости, от которых никуда было не спрятаться…
История моей жизни действительно содержала эпизод с решением квартирного вопроса и всеобщими переездами. Правда, случилось это не двенадцать лет назад, как сказал мальчик, а десять — в тот год, когда у меня родилась дочь. И в коммуналке я долгое время обретался, как раз на Васильевском острове, пусть даже по другому адресу. И статьи моих грешков, записанные в небесном кодексе, были из тех, что не имеют срока давности. Вот почему мы с гостем не могли так просто расстаться.
Уже одевшись, уже выползая из тепла
в сентябрьскую слякоть, я вспомнил, что до сих пор не знаю его имени. Только отчество и фамилию. Нелепость.— Тебя как зовут?
— Да ну… — обреченно махнул он рукой. — Теперь это не важно.
Глупейшее завершение разговора, единственным содержанием которого должна была стать взаимная откровенность!
6
Юноша и девушка. Без родителей, без наставников, без слуг. Одни — во чреве роскошного санатория, забытого всеми, и людьми, и нелюдью. Двадцать биологических Единиц — ЕМУ; пятнадцать — ЕЙ. Ровесники войны. Герои…
Санаторий имеет название «Черная дыра». Впрочем, по назначению этот объект не использовался с момента галактической катастрофы, со времен Первой Атаки, с тех пор, как свора хищников разорвала Метро на части. Раньше, в эпоху мира, объект принадлежал какому-то аристократу, который построил все это, не раскрывая себя. Аристократ, очевидно, был из тех, кто погиб с началом войны, рухнул вместе со своим гипархатом в первые же тысячные. К сожалению, аппаратура «Черной дыры» не сохранила ни его имени, ни титула. Так что санаторий идеально соответствует своему названию. В стороне от всего и всех, окруженный незаселенными Фрагментами, спрятанный в скоплении курьерских Прямых Тоннелей, этот объект изначально был организован так, чтобы случайный путник не мог сюда забрести. На миллионы парсек вокруг отсутствуют не только Входы-Для-Всех, но и межфрагментарные Узлы. Этого места нет в сохранившихся картах Фрагмента. Вполне возможно, его не было и в Полной Карте. Таким образом, обнаружить санаторий попросту невозможно. Когда-то здесь прятались от мирской суеты родственники, друзья или иные редкие счастливцы, удостоенные чести быть приближенными к сановному владельцу.
Теперь здесь живут двое. Юный воин и его Хозяюшка. Двадцать и пятнадцать — слишком малый возраст, чтобы познать жизнь в ее безобразной простоте. Они дети, просто дети…
Двое — в комнате Всеобщей. Включен канал обзора, на ковре стоят вазы с фруктовыми брикетами и баллончики с соком, дыхательная смесь ароматизирована хвоей. Уют.
— От маршрута я не отклонялась, — виновато говорит девочка, — шла только по тем Нитям, которые ты мне дал. Чего ты психуешь, не понимаю? Сам же мне информационную подкладку кодировал.
— Она не понимает! — раздражается Свободный Охотник. — Я возвращаюсь, а ее дома нет, хотя еще сотую назад должна была прилететь.
— Гип Связи немного задержал, уже в самом конце. Всякой ерундой.
— Рассказывай.
— Ну, начала с Окраины, с почти-нулевых цифр Первой Косой Координаты, смещаясь по нулям к Минусовой. Вот, отсюда. — Она берет шар настройки, активизируя Всеобщую, и показывает место. — Видишь, точно по твоим маршрутам. Была в гипархатах Пустоты с пятого по одиннадцатый… Ненормальные там люди — живут себе, Тоннели не патрулируют, Узлы не блокируют, капсулами не запасаются. Гипы у них все старые, разговаривать ни о чем серьезном не хотят, только и делают, что турниры по чет-нечету устраивают. Ну, еще молятся, когда совсем нечего делать.
— Кому они молятся, Священной Восьмерке? Или непосредственно Началу?
— Там считают, что «начал» было много.
Юноша кивает:
— Ясно, много-началие доползло и до этого Октаэдра. Катимся в прошлое все быстрее и быстрее. Забавно…
— Да, смешные гипархаты. Дамы всё меня выспрашивали, какие длины рук и ног приняты в моем гипархате. А в трехмерке — вообще… О войне будто не слышали. Короли и президенты Фрагментов никак базы и крепости поделить между собой не могут… Ой, вру. В Одиннадцатом почему-то было введено военное положение, хотя звероидами там и не пахнет.